Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана "Змея" (полные книги txt, fb2) 📗
Я почувствовала себя как никогда лишней в этой неуютной компании.
— Э-э-э… схожу на кухню и попрошу Нейлин приготовить закуски для поминального стола, — пробормотала я и поскорее ретировалась из обители смерти, что вгоняла меня в тоску по Диего и вызывала безграничное чувство вины за его убийство.
Оказавшись за пределами усыпальницы, я первым делом вдохнула полной грудью успевший уже нагреться, но все-таки свежий воздух. Затем обогнула мрачный фасад усыпальницы, подошла к маленькому надгробию из белого мрамора и ласково коснулась его рукой.
— Мой ангелочек, — прошептала я с нежностью. — Ты теперь там не один… Да хранит тебя Творец…
Тяжелая, давящая тоска затопила мою грудь. Надеюсь, Диего не проклинает меня с того света… Ах, заслужила ли я его прощение? Будет ли он столь добр, чтобы отыскать на небесах маленькую невинную душу и позаботиться о ней, пока в этом мире я забочусь о других детях?
Не хотелось думать о том, что тяжкие грехи Диего могут вместо рая затянуть его в преисподнюю…
Сегодня утром у здания городского хранилища жарче, чем в полуденный зной в Халиссийской пустыне. Даже не верится, что богатые дома Кастаделлы могли вмещать такое количество народа. Человеческое море шумит, вздымается волнами, взрывается громкоголосым штормом. А из-за запертых ворот тянет дымком и свежей стряпней. Разъяренная толпа напирает на решетку, но впускают через узкую калитку не всех.
— Пропустите, дьявол вас дери!
— Мы не станем просить милостыню! Мы возьмем свое!
— Теперь это наше!
— Мы хотим есть!
Смотритель городского хранилища старательно прячет растерянность за грозно нахмуренными бровями. Стоящие по бокам аркебузиры из остатков городской стражи, присягнувшие новой власти, придают ему некоторую уверенность, но едва ли они смогут долго сдерживать голодную толпу.
— Только по спискам! Муниципалитет кормит только горожан! — охрипшим голосом выкрикивает смотритель. — Проходят только те, у кого имеется бумага!
— К дьяволу ваши сраные списки!
— Подотрись ты своей бумагой!
— Город нам должен!
— Кормите нас!
На нас, патрульных конников, никто не обращает внимания. Я молча спешиваюсь, сую поводья не глядя кому-то из братьев и незамеченным пробираюсь сквозь ощетинившуюся острыми локтями толпу, взбираюсь на каменную балюстраду у лестницы.
— Тихо! — отработанный за вчерашний день раскатистый рык вырывается из моих легких. — Прекратите осаду! Всех накормят!
— Вепрь!
— Это Вепрь!
— Освободитель!
— Тихо! Пусть говорит!
— Прикажи им накормить нас!
Я оглядываю оборванных, изможденных людей, в их глазах плещется ярость и обожание, ненависть и надежда.
— Городским властям необходимо знать, скольких людей они обязаны кормить, — говорю громко и отчетливо. — Муниципалитет должен получить сведения о количестве новых горожан…
— Мы не хотим! — выкрикивает из толпы рослый татуированный халиссиец. — Мы не собираемся оставаться в вашей сраной Кастаделле и снова горбатиться на господ!
— Мы хотим домой! — поддержал его смуглый товарищ. — Возвратиться на свою землю! Найти свои семьи!
— Считайте своих трусливых крыс, а нас просто накормите!
Толпа взрывается единым оглушительным ревом. Я дожидаюсь, пока он немного стихнет, вскидываю руку, и через несколько мгновений на площади воцаряется тишина.
— Хотите домой? — вкрадчиво переспрашиваю я. — В Халиссинию? В Лиам? В Баш-Хемет? В горы? Валяйте. Как только переступите границы Кастаделлы, попадете прямо в объятия саллидианских регулярных войск, которые закуют вас в цепи и распнут на столбах вдоль дорог.
Тишина становится мертвой, слышится только шумное дыхание сбитых с толку людей. Я выдерживаю паузу и направляю разрозненные мысли вчерашних рабов в нужное русло.
— Вы получили свободу, но этого мало. Теперь мы должны отстоять ее — вместе! Мы должны быть сильны и сплочены, чтобы дать сокрушительный отпор всем рабовладельцам! Ступайте в муниципалитет, заявите о себе, возьмите бумагу, станьте свободным жителем города! Мужчины, берите оружие и вступайте в отряды народного ополчения! Мы способны доказать всей Саллиде, что мы сильны и нас не победить! Разве мы не хотим вызволить наших собратьев, что томятся в рабстве в других городах? Разве мы не хотим, чтобы они тоже стали свободными? Разве не хотим разыскать свои семьи, своих братьев и сестер, матерей и отцов, жен и детей?!
— Да! Да! Хотим! — взорвалась толпа гневными окриками, ощерилась вскинутыми вверх кулаками. — Веди нас, Вепрь! Командуй!
— Убьем их! Убьем их всех!
— Разве не хотим мы уничтожить невольничьи рынки во всей Саллиде?!
— Да! Да! Уничтожим! Сожжем!
— Разве не хотим отомстить проклятым контрабандистам, что ловили и продавали нас?!
— Хотим! Разорвем! Победим!
— Разве не хотим отменить рабство на всем полуострове, чтобы никто и никогда не забрал у нас наших детей?!
— Да! Да-а-а!!! — ревет и беснуется народ, на время позабыв о голоде.
Я утираю пот со лба и киваю смотрителю:
— Выносите на площадь бочки и котлы, раздавайте людям хлеб и ваше варево.
— Но, господин… Ведь установлен порядок… — пугается смотритель. — Все добро под учетом!
— Делайте, что говорят. Учет ведите, но люди должны быть накормлены.
— Но без контроля городские запасы иссякнут в считаные дни!
— Завтра к вам придет больше людей с бумагами. Нам не нужны голодные бунты. Нам нужны люди, способные сражаться.
Сквозь ворота выкатывают бочку с густой зернистой жижей. Обоняние, отточенное годами рабства, безошибочно угадывает тапиоку с добавлением саго. Нехитрая, безвкусная стряпня, но сытная, и даже от малоаппетитного запаха голодный желудок алчно урчит.
Не льщу себя надеждой, что смог бы соперничать за людское внимание с бочкой горячей кормежки. Ухожу невидимкой, протискиваясь сквозь толпу, вскакиваю на коня.
— Куда теперь? — мрачно интересуется Акула, провожая жадным взглядом полную до краев бочку.
— К границе. Надо выслать разведчиков, следить за подступами к городу. А затем займемся вербовкой ополченцев и формированием отрядов.
Крышка каменного гроба надвигалась на последнее ложе Диего со зловещим скрежетом. Последним скрылось лицо — уже мало узнаваемое, с неестественно раздутыми губами, с зеленоватым оттенком кожи у сомкнутых век. Мне стоило больших усилий удержаться и не приложить к носу чистый платок, защищаясь от удушающего запаха.
Изабель взвыла, будто замирающий в стенах усыпальницы скрежет ранил ее в самое сердце. Вун почтительно отошел, ссутулился и поспешно осенил себя божьим знамением. Незаметно потер ладони одна о другую, словно смахивая с них каменную пыль. Ким остался стоять у изголовья, опираясь руками на крышку гроба и свесив голову ниже плеч. Густые смоляные кудри падали ему на грудь, скрывали лицо — и на доли мгновения мне показалось, что это Диего стоит у собственного гроба.
Изабель запрокинула голову, уронив черное кружево накидки и обнажив совершенно поседевшие волосы, рванула платье на груди и дико, по-звериному завыла.
Не в силах наблюдать за ее страданиями, я ступила ближе и обняла ее за плечи.
— Пойдемте, матушка. Вам надо немного отдохнуть.
Она отпрянула, оттолкнула меня и дико выпучила глаза, словно смотрела на дьявола из преисподней.
— Как смеешь ты! Ты, гремучая змея, погубила моего сына — и после всего имеешь наглость называть меня матушкой!
Исполненные жгучей ненависти слова хлестнули меня больнее пощечины.
— Я не губила… это была случайность…
— Не считай меня дурой, мерзавка! Ты думаешь, что я ничего не знаю, но ты ошибаешься! Ты выкормила убийц нашей кровью! Ты пригрела на груди дикого зверя, что перегрыз горло моему сыну! Ты принесла в нашу семью беды и несчастья! Будь ты проклята, тварь! Убирайся из моего дома и забери отсюда своих ублюдков!
Я с беспокойством покосилась на выход из усыпальницы. Вуна внутри уже не было: очевидно, он не стал дожидаться разгара женских истерик и благоразумно ретировался. Зато Ким со злорадным любопытством сверкнул глазами в мою сторону.
