Рай с привкусом тлена (СИ) - Бернадская Светлана "Змея" (полные книги txt, fb2) 📗
Вун застонал и закашлялся, постепенно приходя в себя. Нейлин обтерла ему лицо прохладной водой и попыталась напоить. Я схватила кувшин, поданный служанкой, и подошла к Джаю. Он сидел с закрытыми глазами, запрокинув голову на спинку кресла, и тяжело, с хрипом, дышал. На его руки, лежащие на коленях ладонями вверх, страшно было смотреть: покрытые огромными волдырями, кое-где лопнувшими и превратившимися в кровавую корку, они напоминали бесформенное месиво.
— Джай, — я осторожно завела руку ему под затылок и приподняла голову. Он тут же открыл покрасневшие, слезящиеся глаза и посмотрел на меня с удивлением.
— Выпей воды, тебе сейчас нужно.
Он инстинктивно взметнул руки к кувшину, но едва коснувшись его, скрипнул зубами и отдернул обожженные ладони.
— Не надо, я придержу. Пей понемногу.
Он стал пить — мучительно, долго, с каждым глотком захлебываясь и закашливаясь. В уголках его воспаленных глаз снова выступили слезы, и я украдкой смахнула их подушечками пальцев. Джай вздрогнул и зажмурился под этой скупой лаской. Со стороны раздался приглушенный смешок: вскинув голову, я встретилась глазами с Изабель. Под ее ехидным, презрительным взглядом я внезапно почувствовала себя так, будто меня застали голой с Джаем в постели…
Он проследил мое движение, одарил долгим взглядом Изабель, а после снова уложил голову на спинку кресла.
— Спасибо тебе, — шепнула я почти беззвучно, отступая на шаг.
Его губы шевельнулись: он хотел что-то сказать, но закашлялся. А в следующий миг мраморный холл наполнился детскими криками.
— Мама, мама! Я так боялась, что лошадки сгорят! — захлебываясь словами, восклицала Габи. — Сай сказала мне! Ох, Вун, тебе плохо?
— Джай! — перебил ее Сандро и бросился в нашу сторону. — Джай здесь!
Он с разбегу собрался броситься прямо на колени к Джаю — я в последний момент успела его перехватить.
— Мам, пусти! — возмутился Сандро, брыкаясь изо всех сил. — Хочу к Джаю!
— Джай сейчас болен, Сандро! — выдохнула я, прижимая сына к себе. — Видишь, он обжег руки? Он спас лошадок, чтобы они не сгорели в огне.
— Джай! — одарив своим участием Вуна, Габи тоже подбежала к нам. — Джай, тебе больно!
Увидев его обожженные руки, Габи в ужасе прикрыла рот ладошкой.
— Ах, госпожа, простите, я только на миг отвернулась, чтобы помочь Лей найти мази, и они убежали… — запричитала запыхавшаяся Сай, подбегая к нам.
— Джай, мама никуда нас не пускает! — с трудом выговаривая слова, пожаловался Сандро.
Джай в волнении смотрел на детей и силился что-то ответить, но все его попытки заканчивались мучительным кашлем. Мое сознание поплыло: кажется, я достигла грани безумия.
— Дети, идемте, я отведу вас в комнату. Нам следует хорошенько запереть окна, чтобы не впустить в спальню дым, — пробормотала я и крепко перехватила обеими руками маленькие ладошки. — Сай, останься, пожалуйста, здесь и помоги Лей.
Визг возмущенных детей сводил меня с ума. Но я мужественно потащила их наверх, заперла покои изнутри, закрыла окна, втолкнула детей в детскую, а сама опустилась на пол спальни и дала волю слезам.
Мое сердце разрывалось на части. Больше всего на свете мне хотелось сейчас быть с Джаем. Принести облегчение его обожженным рукам, покрыть поцелуями его обгоревшие губы, спрятать свое лицо у него на груди… Но я не могла — и не имела права — показывать на людях свои чувства.
Особенно перед Изабель.
Я бы рад забыться спасительным беспамятством, но если и есть на свете высшие силы, ко мне они оказались не столь милосердны. Боль от ожогов ощущаю каждой клеточкой тела, но особенно мучительно ноют ладони. Однако эта боль меркнет перед тем, что я видел детей — всего какие-то доли мгновения — и не был способен поговорить с ними…
И Вель ушла.
Я позволяю себе откинуть голову и закрыть уставшие глаза, пока ловкие пальцы Лей колдуют над моим пылающим лицом и обожженными руками, смазывая их прохладными мазями. После меня заставляют дышать каким-то отваром и пить горькие настойки. Следом, кажется, в меня силком влили целый кувшин воды.
Но усилия Лей не проходят даром. Вун самостоятельно поднимается на ноги, бросает в мою сторону короткий кивок и бредет к выходу, не обращая внимания на причитающих служанок, хвостом увязавшихся за ним.
Лей заканчивает возиться с моими ладонями, собирает грязное тряпье с пола в корзину, ставит передо мной кувшин с водой и тоже уходит.
В какой-то момент мы остаемся вдвоем — я и донна Изабель. Я еще некоторое время жду, спустится ли Вель, но… увы, она так и не возвращается.
Молчание затягивается — хотя Изабель Адальяро не спит в своем кресле, а пристально рассматривает меня со странным выражением лица. Под ее взглядом я чувствую себя неуютно. Понимаю, что больше мне здесь делать нечего. Меня не гонят, но и желанным гостем отнюдь не считают.
Не без труда поднимаюсь с удобного кресла. Благодаря стараниям Лей и ее целебному отвару боль ощущается уже не так остро, как поначалу. Разве что противная пульсация в ладонях говорит о том, что меч я не возьму в руки еще несколько дней.
— Ради чего? — раздается вдруг голос донны Адальяро.
— Что? — оборачиваюсь в недоумении.
— Ты так сильно ее хочешь, что готов был сгореть в огне на ее глазах?
Ловлю себя на том, что потрясенно качаю головой. Наверное, мне никогда не понять, что творится в головах у женщин.
— Я просто спасал лошадей.
— Чужих лошадей! Моих! — Изабель поднимается с кресла и, пошатываясь, бредет ко мне. — Какое тебе дело до чужих лошадей?
— Мне нет никакого дела до того, чьи они. Они живые, и я не хотел, чтобы они погибли страшной смертью.
— Но хотел, чтобы страшной смертью погиб мой сын.
Боги, дайте мне сил. Невольно закатываю глаза, тяжело вздыхаю — и вновь захожусь в приступе мучительного кашля.
— Я не желал смерти вашему сыну. А вот он желал моей.
— О чем ты? — напрягается донна.
— Не притворяйтесь, будто не понимаете. Когда он отправлял меня и других рабов на бойню, неужели он рассчитывал, что я выживу? Я видел радость в его глазах, когда мы ехали на Арену. Он так жаждал от меня избавиться, но при этом не вызвать гнева Вель… И в тот день представился невероятно удобный случай, не правда ли? Смерть в кровавой бойне, даже Вель не пришло бы в голову обвинять в этом своего мужа!
Столь длинная речь изматывает мое обожженное горло, и я на несколько мгновений прерываюсь, надсадно выкашливая из себя легкие. Изабель Адальяро смотрит на меня потрясенно, даже не пытаясь возражать. Отдышавшись и не услышав ни слова в ответ, продолжаю свою речь, выплескивая всю боль, накопившуюся внутри.
— Наверное, вы считали меня глупцом, который поверит в ваше великодушие? Поверит в то, что вы оставите меня в живых, получив сенаторского наследника?
— Нет, — наконец разжимает она тонкие губы. — Ты не глупец. Это мы с Диего оказались глупцами.
— О да, это было глупо, — моя обида вырывается в ответ на ее обиду, — полагать, что будете вечно издеваться над людьми безнаказанно.
— Что ж, можешь гордиться тем, как славно ты отомстил! — выплескивает горечь Изабель Адальяро.
— Да, я горжусь, — мой голос звучит на удивление спокойно, хотя мне по-прежнему не хватает дыхания и приходится делать паузу после каждого слова. — Горжусь, что стал тем, кто прекратил эту мерзость. Вы скорбите о сыне? Мне жаль Диего Адальяро. Он мог избежать смерти, если бы прислушался к Вель и ко мне. Но ведь ему не хотелось справедливости, ему хотелось крови! Так на что же вы рассчитывали после этого?
— Ты мог предупредить его… Мог пощадить… — всхлипывает она беспомощно, и по ее лицу, перепачканному гарью, серебристыми дорожками скатываются слезы.
— Господа, подобные вашему сыну, каждый год без жалости уничтожали живых людей — не за какие-то грехи, а просто ради забавы! Гнали нас на бойню, как скот, и смотрели, как мы убиваем друг друга! И после этого вы рассчитывали получить от нас пощаду?
