Психология проклятий (СИ) - Либрем Альма (читать книги регистрация .txt) 📗
Девушка вздохнула. Почему когда-то надо было воевать? Что за глупость — отделять магию от остальных наук, возносить её, словно какую-то веру, полагать, что ею должны заниматься только избранные? Кто-то умеет колдовать, кто-то — отменный хирург, что справится лучше волшебника-целителя, а ещё есть одарённые поэты и учителя, прекрасные математики и физики. Что за глупость — полагать, будто бы магу не нужно общее образование, будто бы в НУМе и подобным ему заведениям учатся только избранные?
После Войны основы магии преподавали ещё в школе. Кто-то проявлял к ней способности, кто-то нет — ещё один способ отделить одних школьников от других, направить их по верной стезе. Так прекратились ссоры; теперь больше некому было возмущённо заявить, что ему просто не позволили заниматься волшебством, даже не потрудились отыскать в нём эту самую волшебную нитку, что могла бы вывести его в люди. Магия была доступна, равно как и прочие науки — и всё же, требовала, как и всё остальное, определённого таланта и львиной доли трудолюбия.
Ректор улыбался всё хитрее и хитрее. Котэсса смотрела на него, не отрывая взгляда — ей почему-то казалось, что мужчина даже с того света подсказывает ей, как надо поступить, подталкивает, пытается придать уверенности. Он словно повторял — совсем тихо, так, что надо было ещё умудриться услышать, — что она не должна останавливаться, не должна позволять себе просто так просидеть здесь, на холодном полу.
Может быть, он и вправду мог колдовать даже с портрета, даже после своей смерти, после всех тех лет, что прошли с того мига. Наверное, сила его была велика — она жила в самих стенах этого здания, она вдохновляла столько поколений студентов на дела, может быть, великие, а может, ничтожные и злые, как того же Жодора Ольи, и…
— Тэсси, — насмешливый голос мигом развеял всю ректорскую магию, — что ты здесь делаешь?
Котэсса буквально подпрыгнула на месте — вскочила, забыв поднять сумку, попыталась отряхнуть своё старое платье, в котором пришла. Сагрон стоял, опёршись о стену, совсем-совсем близко, да ещё и до ужаса нагло улыбался, склонив голову набок. От этой вредной улыбки ей стало отчасти не по себе — ну вот что, спрашивается, он от неё хочет?
— Добрый день, Арко, — протянул он. — Точнее, вечер. Ах да, — он окинул взглядом освещённый магией коридор. — Ночь. Ты к кому-то в гости?
Ей хотелось сказать, что она просто проходила мимо или, может быть, заглянула отдать какие-нибудь бумаги кому-то вроде Литории, но вспомнились слова и Элеанор, и Хелены… И Жодор тоже вспомнился — в этом мире ничего не бывает за просто так. И ректор, кажется, тоже одобрял подобное ведение дел — не этот, совершенно забывший о том, что коллектив следует держать в ежовых рукавицах, но тот, самый первый, самый сильный и самый мудрый, основатель.
— К вам, — отозвалась наконец-то она. — Вас давно не было на работе, и я подумала, что, может быть, что-то случилось. К примеру, проклятье могло взыграть как-нибудь зло… Ведь в прошлый раз у вас были последствия?
Она подошла ближе. С такого расстояния было видно, что Сагрон значительно побледнел — даже слишком, как на молодого мужчину. Да и его как-то будто перекосило — он специально держал голову чуть склонённой набок. Да, конечно, во взгляде от этого не стало меньше хитрости и какой-то особенной вредности, но Котэсса знала, что в подобном положении, должно быть, шея сильно затекала и ныла.
— Были, — кивнул мужчина. — Но ведь ты вроде бы как не собиралась мне помогать, разве нет? Сдаётся мне, даже заявила, что я получил по заслугам… И что тебе есть где жить. У профессора Хелены, её дочь… М?
— Вернулся господин Жодор из командировки, — Котэсса надеялась на то, что голос её звучал довольно уверено. — А вам, очевидно, уже давно надоели ваши ожоги. К слову, кажется, я видела, как у доцента Ольи отрастает хвост.
— Профессор Хелена мудро воспользовалась проклятием своей дочери?
— Разумеется. Я бы тоже в таком случае им воспользовалась, — Котэсса скрестила руки на груди. — Но сейчас у меня есть и другие проблемы.
— Первая из них — это то, что тебе определённо негде жить.
— Именно.
Сагрон хмыкнул. Улыбка на его губах стала чуть шире и искреннее, но голову держать прямо он всё-таки не мог.
— Ну что ж, — протянул он, — я ведь обещал тебе помочь. Но только в случай ответной благодарности, разумеется.
— Вам не стоит надеяться на избавление от проклятия окончательно, — отметила Котэсса.
— После вмешательства Жодора это стало невозможным?
Она почувствовала, как краснеет — но уверенно мотнула головой.
— Нет, господин доцент, это всё ещё возможно, — ответила она. — Но в силу определённых обстоятельств я не вижу никаких — совершенно никаких! — причин вам помогать. Порядочная девушка позволит себе подобное только с возлюбленным.
— Я разрешаю в себя влюбиться.
Котэсса фыркнула и вручила ему тяжёлую сумку, а после расправила плечи, будто бы показывая, что так просто в этом сражении ему уж точно не победить.
— Благодарю вас за разрешение, — проронила наконец-то она, — но в данный момент условия ставлю я.
— Разве не тебе негде жить?
— Разве не вы страдаете от невыносимого жжения с правой стороны вдоль шеи и примерно до сердца? Мне кажется, найти крышу над головой проще, по крайней мере, я могу обратиться к разным источникам. А вот у вас, кроме меня, вряд ли отыщется кто-нибудь, кто действительно способен помочь.
Сагрон вздохнул. Котэсса была права — отыскать дом куда проще, чем уговорить несносную девчонку помочь с проклятием.
— Мне не с кем договариваться относительно общежития на данный момент, — вздохнул он.
— В таком случае, вот когда…
— Стой, — мужчина поймал её за руку. — Элеанор сказала, что даже если ты снимешь симптомы, всё равно будут проблемы, если тебя не будет рядом. И без нарушений тоже. Проклятие словно притягивает. И я в это верю. Теперь уж точно да.
— Я ведь вам говорила, — пожала плечами Котэсса, — что вам следует быть осторожнее, выбирая женщин. А вы, если верить всему женскому преподавательскому составу нашей кафедры, совершенно не переборчивы в связях. Но мне ещё надо искать себе дом на сегодня. Подумайте насчёт общежития.
— Да стой! — Сагрон потянул Котэссу к себе, всё ещё держа во второй руке её сумку. — Подожди. У меня две комнаты. Ты вполне можешь пожить в моей квартире, пока не будет возможности поговорить с управляющей общежитием.
Котэсса вздохнула. Она всё же надеялась на кровать где-нибудь в студенческих комнатах, но только не у Сагрона в доме. Но…
В доме профессора Хелены, конечно, было замечательно. Вот только в данный момент девушка была абсолютно уверена в том, что кто угодно, и доцент Дэрри в том числе, в сотню раз лучше, чем ненавистная компания Жодора. Даже само его присутствие! Ей всё ещё было до ужаса стыдно перед Элеанор и перед её матерью, ведь она, в конце концов, не оправдала ожиданий, а что уж говорить о том, чтобы продолжать сидеть у них на шее!
— Хорошо, — наконец-то согласилась она. — Но никаких попыток… Вы поняли, в общем. Никаких.
— А проклятие? По крайней мере, шея, — Сагрон попытался улыбнуться, но на сей раз вышло как-то совсем плохо. — Честное слово, мне как-то не до шуток. Очень уж хочется избавиться от этого назойливого перекоса, и…
— Хорошо, мы разберёмся с шеей, — вновь кивнула Котэсса. — Но ничего больше. И вы не будете настаивать. Согласны?
— Одно условие.
— Какое?
— Никаких "вы", — уверенно ответил ей Сагрон. — Я старше тебя на… лет девять? Не так уж и много. Разница велика для селянина, но не в нашем НУМе. И мне так будет проще. Ладно?
— Ладно, — милостиво улыбнулась Котэсса. — Пойдёмте, разберёмся с вашей шеей. Но обещайте, что как только появится управляющая общежития, вы тут же просто поможете найти мне комнату!
— Не вы, а ты, — сердито поправил её Сагрон.
— Ты. Поможешь, — исправилась Котэсса. Мужчина тяжело вздохнул. На один миг показалось, что вот-вот станет во много раз легче, сейчас пропадёт эта назойливая, бесконечная проблема со снятием проклятия, а он сможет жить, как прежде, и всем своим бывшим не придётся пояснять, почему он не желает больше выходить на связь, видеть их, а самое главное, отвечать взаимностью, но нет. Котэсса была не так уж и проста, как ему изначально казалось. Или просто хотелось — потому что мужчина не мог вспомнить, чтобы она давала повод для крамольных мыслей.
