Поцелуй победителя (ЛП) - Руткоски Мари (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt, fb2) 📗
— О нет, — сказала тогда Сарсин. — Не в этот раз.
Отрежь их. Да. Это было в другой раз. А потом она вспомнила о мириадах косичек под пальцами, и то, как она ненавидела их... из-за призрака неожиданного приятного ощущения... и ещё чего-то приятного, но почему всё это куда-то делось, её разум отказывался говорить.
«Такая светская барышня, как ты, может потом пожалеть о том, что отрезала волосы», — сказала тогда Сарсин.
«Пожалуйста, я не могу это выносить».
Сарсин распутывала тугие колтуны — напоминание о трудовом лагере. Движение пальцев в её волосах кружило Кестрел голову. Она снова и снова стискивала зубы, чтобы не кричать от боли.
И теперь Кестрел в замешательстве коснулась ленты в волосах на подушке. В тюрьме она забыла, что такое цвет.
Ей знаком этот цвет. Тёмно-русый. Чуть рыжеватый. Когда она была маленькой, волосы были рыжее. Воинственно рыжий, говорил отец, крутя в руках её косу. Она подозревала, он был разочарован, что они со временем потемнели.
Кестрел села... слишком резко. Перед глазами потемнело. Голова закружилась.
— Ой, — раздался голос.
Её зрение прояснилось. Сарсин поднялась из кресла (сизовато-серого дерева, обивка цвета матового жемчуга; это тоже было знакомо) и подошла к столику, на котором стояла супница. Сарсин взяла чашу с дымящимся отваром и поднесла её Кестрел:
— Голодна?
Желудок Кестрел заурчал.
— Да, — сказала она, удивляясь такой простой вещи, как обычный голод. Она выпила отвар и сразу же почувствовал себя опустошенной. Чаша повисла у неё в руках. — Сколько? — только и удалось сказать ей.
— Сколько времени ты здесь провела? Два дня.
Окна были зашторены, но сквозь ткань проникал дневной свет.
— Тебя била дрожь, — сказала Сарсин, — и ты была очень больна. Но, похоже, — женщина коснулась щеки Кестрел, — кризис миновал.
Женщина была доброй, подумала Кестрел. Преисполненная бодрой уверенности. Надежная, обстоятельная, неподдельно заботливая. Морщинки озабоченности вокруг глаз. Непритворные. Наверное.
— Тебе нужен крепкий сон, — сказала Сарсин. — Попробуешь поспать?
Кестрел и это понравилось: Сарсин знала, что нечто, должное быть очень простым, на деле оказывалось сложным. Это правда, что бодрствование и сон в последние дни (два дня, напомнила она себе) сместились и стали сумбурными. Она посмотрела Сарсин в глаза. Глаза девушки округлились от удивления. Теперь она увидела то, чего раньше не замечала. Её сердце бешено забилось.
Они были того же цвета. Серого, как моросящий дождь. Густые черные ресницы. Как у него.
И губы тоже. Не совсем такой же формы. Но линия нижней губы и то, как приподнимаются уголки рта при улыбке, совпадали...
— Ну что? — ласково спросила Сарсин, забирая чашу у неё из рук, которая внезапно стала тяжелее камня.
Кестрел потянулась к свободной руке Сарсин и сжала её, да так и осталась лежать под непоколебимым взглядом серых глаз. Неправильно это, настаивала часть её. Неправильно искать его в лице этой женщины. Вообще искать его. Но Кестрел искала и ничего не могла с этим поделать, и когда сон уже раскрыл объятия, чтобы принять её, она больше не боялась в него провалиться.
* * *
Когда она проснулась, за окном стояла ночь. Лампа тускло горела. В кресле притаилась большая тень. Длинные, одетые в штаны вытянутые ноги в зашнурованных сапогах. Тёмная голова неудобно запрокинута на резную спинку кресла.
Чистый, спящий. Суровые черты лица сейчас были мягче. Лицо выбрито. Шрам.
Он был слишком чист. И находился достаточно близко, чтобы она могла слышать его запах. Он странно пах: уксусом и апельсином, и... щелоком?
Он разлепил веки. Один неопределенный, долгий вздох. Настороженность в свете лампы. Он смотрел, как она наблюдает за ним, но не шевелился.
Её кроличье сердечко затрепетало. Кестрел разрывало на части между недоверием и доверием, и еще каким-то чувством, которому было сложно подобрать название.
— Спи, — прошептал он.
Она закрыла глаза. Кроличье сердечко успокоилось, свернувшись калачиком в собственном силке, и, казалось, теперь это существо больше стало напоминать себя прежнего: теплый мех, мягкий животик. В темноте вновь воцарился только звук дыхания.
* * *
Когда она снова проснулась, шторы были раздвинуты. Полдень. Жёлтый свет. Жемчужного цвета кресло оказалось пустым.
Неприятное ощущение стрелой пронзило её. Она не знала, что именно это означает, но это заставляло её чувствовать себя маленькой.
Кестрел резко села. На соседнем столике стояло зеркало. Девушка сползла с кровати. Она все еще была очень худой и неуверенно держалась на ногах. Да и туалетный столик с креслом стояли не рядом с кроватью. Для неё расстояние между ней и ними представляло собой настоящую пропасть. Когда она добралась до кресла, то просто рухнула в него.
Девушка в зеркале выглядела такой потрясенной, что первым инстинктивным желанием Кестрел было коснуться её. Чтобы успокоить. Кончики их пальцев встретились. Зеркало источало холод.
— Собираешься его разбить? — спросил голос.
Рука Кестрел упала. Она перевела взгляд и увидела Сарсин, стоящую в дверях у неё за спиной. Как бы то ни было, она не одинока. У женщины было такое выражение лица, как у человека, который наблюдает за кем-то уже какое-то время. В руках она держала тканевый сверток.
— Это не я, — произнесла Кестрел.
Сарсин повесила ткань, платье, на жемчужно-серую спинку кресла. Она подошла ближе и положила руку на плечо Кестрел — теплую, но всё так же не касающуюся отметин, которые она, возможно, видела на спине через тонкую ткань её сорочки.
Кестрел вновь взглянула на очень худую девушку с запавшими глазами. Растрескавшимися губами. На выпирающие ключицы.
— Вот, — сказала Сарсин и собрала волосы Кестрел. Она быстро заплела их в удобную косу.
— Он так делал, — неожиданно сказала Кестрел. Он когда-то заплел ей волосы. У этого (этого?) не было названия, у утраченного удовольствия, которое она пыталась вспомнить. Он не торопился. Чувственная медлительность. Его большой палец проводит по коже на тыльной стороне шеи. Завораживающе. А потом, на следующее утро, все те маленькие косички превратились в ужасные колтуны.
— Что? — Сарсин перевязала косу лентой.
— Ничего.
Сарсин встретилась с её взглядом в зеркале, но лишь произнесла:
— Что ж, давай оденемся.
— Для чего?
— Для того, чтобы больше походить на себя. — Сарсин потянула её и помогла встать на ноги.
Платье оказалось слишком свободным. Но оно прекрасно сидело на плечах и было идеальной длины. Ткань, цветочный узор...
— Оно моё.
— Да.
— Но этот дом не мой.
Пальцы Сарсин замерли на пуговицах.
— Нет.
— Тогда что я здесь делаю? Где вы это взяли?
Сарсин застегнула последнюю пуговицу.
— Как много ты помнишь?
— Я не знаю. — Кестрел расстроилась. — Откуда мне знать, много или нет? Для этого я должна знать, сколько я забыла. Ты расскажи мне.
— Будет лучше, если ты спросишь кого-нибудь другого.
Кестрел знала, о ком шла речь. И вновь это ощущение его пальцев, скользящих по её волосам. Это правда? Её подозрения, возникшие еще в тундре, были правдой? Возлюбленный? Возможно. В любом случае, что-то нежное. Но нежное, как ушиб.
— Нет, — ответила Кестрел Сарсин. — Я доверяю тебе.
Сарсин присела, чтобы надеть ей на ноги туфли.
— Почему?
— Тебе ничего от меня не нужно.
— Кто это сказал? Горничная может захотеть вещи своей госпожи.
— Ты не горничная.
Сарсин подняла взгляд.
— Почему ты нянчишься со мной? — спросила Кестрел. — Почему так добра ко мне?
Сарсин уронила руки на колени, покрытые юбкой. Она обеспокоенно поводила большим пальцем по противоположной ладони. Затем поднялась и помогла Кестрел подойти к зеркалу, стоявшему на полу, что отражало её в полный рост. Выбившаяся из сил Кестрел, раздираемая внутренними противоречиями, позволила женщине подвести себя к нему.
