Академия Печатей (СИ) - Николаева Ада (полная версия книги .txt, .fb2) 📗
Когда я подошла ближе, то увидела рассевшегося на ступеньках парня в белой футболке и в таких же белоснежных кроссовках. В руках он держал синюю ветровку, в которой отходил в школу всю весну. Именно в ней я представляла его в своих мечтах. Именно в ней он всегда приходил на наше вымышленное свидание. И именно её он прихватил сегодня с собой на нашу взаправдашнюю встречу.
Когда Костя заметил меня, то тут же вскочил со ступеней и двинулся навстречу. Его лицо расплылось в улыбке, равно как и моё. В один миг ушли дрожь и сомнения, ведь я поняла, что парень моей мечты рад видеть замкнутую отличницу из параллели. Я даже забыла о волосах, которые по ощущениям начали выглядеть лучше, досохнув и расправившись при ходьбе под тёплым питерским ветерком. Наконец я почувствовала себя красивой, уместной и достойной этой встречи.
— Привет, — Костя провёл рукой по копне каштановых волос, отдававших рыжиной на солнце.
— Привет, — застенчиво поздоровалась в ответ, до треска сжав между пальцев плотную академическую бумагу.
Настало неловкое молчание. Он теребил в руках ветровку, я разминала пальцами бумажный пропуск. Он перебирал носиком кроссовка асфальтовую крошку, а я опустила глаза и следила за его движениями.
— Может… — выпалил на вздохе парень. — Может…
— Может, посидим за школой? — предложила первое, что пришло в голову.
— Отличная идея, — выдохнул он.
На мгновение мне показалось, что Костя собирался предложить мне руку, но струсил. Мы зашагали плечом к плечу, я кожей ощущала волоски на его плечах и исходящее от парня тепло. Конечно, это не то же самое, что держаться за руки, но мне всё равно было приятно находиться рядом с ним в такой близости.
Мы обошли зданием школы, за которым размещалась небольшая спортивная площадка и песчаное футбольное поле с воротами без сеток. Сколько кругов до покалывания в боку я пробежала по нему на физкультуре, сколько построений выстояла на разбитой травой асфальтовой дорожке, сколько свободных уроков просидела на дальней скамейке в одиночестве, пока остальные ребята играли в волейбол и вышибалы. Кто бы мог подумать, что презираемая одноклассниками девочка станет адептом магии и придёт сюда в компании самого симпатичного парня школы. У меня спина расправилась, я словно стала выше на целый сантиметр от осознания собственной значимости.
«Может поэтому я не росла? Потому что считала себя пустым местом?» — предположила, опускаясь на сидение качелей, подвешенных на площадке.
Школьная игровая площадка представляла собой старую железную конструкцию из труб и ступеней, высотой около двух с половиной метров. На ней можно лазить, подтягиваться и разминаться. Но обычно старшеклассники использовали её для посиделок с друзьями. Забираешься наверх, свесив ноги греешься на солнышке и болтаешь обо всём на свете.
— Сядем повыше? — предложила я, глядя на стальные перекладины над нашими головами.
— Давай, — охотно согласился Костя.
Я позволила ему забраться первым, поскольку была в юбке. Поднялась следом по вертикальной лестнице и уселась на широкую трубу, под которой тихо поскрипывали заржавевшие качели. Мы расположились рядом, практически вплотную, вместе щурились ярким лучам уходящего солнца и дружно ёрзали на неудобной шершавой перекладине. Вечер только начинался, но я уже мечтала, чтобы он никогда не заканчивался.
— Слышал, ты поступила в Оксфорд, — произнёс парень, глядя на меня сощуренным взглядом и с широкой улыбкой на губах.
— Я пока на испытательном сроке. Стоп. Откуда ты знаешь? — нахмурилась я, но не смогла не усмехнуться в ответ.
— Твой брат Лёха рассказывал об этом ребятам на вечеринке. Там были старшие братья и сёстры наших одноклассников, вот слух и пополз.
— Ох, — вздохнула я, отругав в уме братца.
Не хотелось, чтобы слухи о моём «отъезде» распространились. Даже в мыслях я не могла представить, что меня отчислят из Академии, но пока я не закрепилась в Верхнем мире, лучше, чтобы об этом никто не знал.
— Ты такая умняша, — хихикнул Костя, легонько толкнув меня плечом. — Няша-умняша.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})— Не такая я и умная, — засмущалась я.
— Такая! — воскликнул парень. — Самая умная в параллели, все так думали!
— Никто так не думал, — я застенчиво опустила глаза.
— Думали, поэтому и злились на тебя.
Я осторожно подняла глаза обратно на парня и тут же столкнулась с ним взглядами. От его взора по коже побежали мурашки и закружилась голова. Даже щурясь солнцу, глаза Кости казались мне огромными тёмными омутами, в которых немудрено затеряться, если слишком долго всматриваться.
— Тебе холодно? — спросил он, заметив вставшие дыбом волоски на моих руках.
— Э-э… да. Да! — соврала без зазрения совести, лишь бы не признавать, что истинной причиной дрожи послужили пронзительные карие глаза.
— Вот, держи, — парень накинул мне на плечи синюю ветровку, от которой пахло спортивным дезодорантом. Мне сразу захотелось её обнять.
Костя чуть не свалился вниз, когда отнял руки от перекладины, чтобы укрыть меня своей курткой.
— Осторожнее, — выпалила я, машинально схватив его за запястье, как будто в случае падения сумела бы его удержать. — Ой! — пискнула и резко убрала руку, опустив её обратно на шершавую трубу. — Спасибо за ветровку.
— Не за что, — словно невзначай парень накрыл мою ладонь своей и продолжил, как ни в чём не бывало: — Бумажка у тебя на коленях, она тебе не мешает?
— У меня нет карманов, — нервно хихикнула я, чувствуя, как участился пульс от его прикосновения.
Свободной рукой Костя взял бумагу, и хотя я знала, что прочесть краткое золотое послание он не способен, я заволновалась о том, что он может увидеть.
— Билет на самолёт?! — воскликнул он. — Ты улетаешь сегодня?!
— Да-а… — протянула я, осознавая, что лучше бы он прочёл истинную надпись, которая ни о чём бы ему не сказала.
— Эх, а я надеялся, что у нас больше времени, — вздохнул парень, засовывая академическую бумагу в карман ветровки у меня на плечах.
— Я тоже.
Узнав о моём скором отъезде, Костя решил действовать. Он наклонился ко мне всем корпусом, перекрывая собой уходящее за горизонт солнце, и заглянул мне прямо в глаза. Его лицо оказалось совсем близко, буквально в сантиметре от моего. Сердце забилось с бешеной скоростью, вот-вот и оно вылетит из груди прямо в песочницу под нами, а вслед за ним рухну и я, погружённая в беспамятство от переизбытка чувств.
«Неужели он хочет поцеловать меня? Меня… поцеловать?..» — я задержала дыхание, а губы сами собой распахнулись, готовые принять кульминацию этого долгожданного момента.
Близко, как близко. Я ощущала его свежее дыхание, мы почти соприкоснулись губами, почти… Это практически свершилось, когда позади нас раздалось визгливое:
— Костик!
Я обернулась и заметила свою бывшую одноклассницу Вику в сопровождении эскорта из пяти человек. Так странно. Я одновременно не желала их видеть и жаждала. Мои грёзы вырисовывались наяву: Костя держал меня за руку, одноклассники видели нас вместе — всё как в моих мечтах и даже лучше!
Однако мгновением позже мой спутник убрал свою руку и отстранился, будто только что не собирался меня поцеловать. Душу кольнуло толстой иглой, затем ещё и ещё.
— Это что, Бронина рядом с тобой? — снизу вверх на нас смотрела девушка, ладонью отгораживаясь от вечернего солнца, за лучами которого было сложно рассмотреть моё лицо.
— И тебе привет, — совсем неприветливо отозвалась я, глядя на бывшую одноклассницу.
После чего перевела взгляд обратно на Костю, который аж побагровел от стыда.
— Мы на трибуны идём, ты с нами? — обратилась к нему Вика, проигнорировав моё приветствие.
Парень заёрзал на месте, повернулся ко мне лицом и прошептал на ухо:
— Ты мне, правда, нравишься, но…
«Всегда есть «но»…»
— Но ты не готов показаться со мной на людях. — Закончила фразу за краснеющего Костю.
В душе я надеялась, что он опровергнет мои слова, но он только согласно кивнул. Сердце таки упало в песок, а вслед за ним и я сама… Я стащила с плеч синюю ветровку и грубо швырнула парню на колени, после чего забыв о лестнице, спрыгнула с игровой площадки вниз. Выяснилось, что два с половиной метра приличная высота, ноги меня не удержали, и я рухнула на колени. Кажется, я их оцарапала, но боли не почувствовала, поскольку внутренняя боль была стократ сильнее.