Изъян в сказке: бродяжка (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗
Приговор закончился — как оборвался.
Свистнул палач. Лестницы с глухим стуком попадали вниз, и три тела заплясали омерзительную пляску, задрыгались, засучили руками и ногами, открыли рты и выпучили глаза.
Не в силах выдержать это зрелище, Мэгг обернулась и увидела жуткое лицо: впалые щёки, сухую пергаментную кожу, горящие неистовые глаза из-под чёрного капюшона. Святейший отец из монастыря раздвинул тонкие бескровные губы, показывая зубы, испачканные в чьей-то свежей алой крови. И стало ясно, что кровь эта — её. Она была покрыта ею вся. Разорванная шея не болела, но крови становилось всё больше, она заливала и промачивала насквозь платье, ледяными потоками растекалась вокруг, затапливала и людей, и виселицу.
Святейший отец зачерпнул пригоршню крови и отпил, а потом развернулся и пошёл прочь, и с ним из Мэгг уходила жизнь.
— Нет! — она вскрикнула и очнулась.
Лил дождь, от которого её платье и волосы промокли насквозь. Виселицы, Рея, толпы, жуткого святейшего отца — ничего не было. Она поднялась на ноги, всё ещё совершенно разбитая после кошмара, и, спотыкаясь, поковыляла в «Петуха». Правда, толком заснуть не смогла.
Наутро кошмар окончательно отступил, и его место занял другой, куда более страшный: ей нечем было платить за еду и ночлег. И у неё не было никакой работы.
Ей бы очень хотелось забиться под одеяло, хоть и тощее, но всё-таки достаточно тёплое, и замереть, позволить жизни течь мимо, не задевая её с её горем. Но Рей рассердился бы на неё за это. Он никогда не унывал, и ради него Мэгг спустилась утром к корчмарю и спросила, не найдётся ли для неё какой-нибудь работы.
— Горничные, кухарки и поломойки у меня есть. Я бы помог тебе, хотя бы из любви к Соловью, — он покачал головой, — но не могу. Впрочем, город большой. Поспрашивай.
С этим советом Мэгг вышла из корчмы, получив за свой золотой свой угол на чердаке ещё на одну ночь и кусок хлеба с сыром.
При свете дня было легко спрятать поглубже в сердце мысли о Рее — вчерашние похороны казались таким же мутным сновидением, как и последовавший за ними кошмар. Живой, бурлящий город не желал думать о смерти, он жил каждым ароматом, каждым ярким пятном, каждым звуком. Сначала, по давней привычке, Мэгг пошла было к центральной площади в надежде увидеть какую-нибудь труппу и прибиться к ней, но, едва заслышав нестройные звуки лютни, поспешила сбежать. Петь и танцевать сейчас было бы невыносимо.
Она хотела бы получить простую работу: служанкой или помощницей кухарки, работницей в мастерской. В монастыре серых сестёр она, помнится, неплохо пряла и ткала. Её пальцы были достаточно чуткими, чтобы собирать бисер, и достаточно сильными, чтобы валять шерсть.
Инстинктивно она избегала больших домов и дорогих лавок, и вскоре ноги принесли её к месту, где она не была со дня своей несостоявшейся и уже почти стёршейся из памяти свадьбы — к храму Всевышнего.
Святейший дом в Стине был большим, но начисто лишённым пышного столичного убранства. Из открытых дверей выходили прихожане — по их лицам и нарядам Мэгг поняла, что сегодня последний день недели. Кое-кто из важных дам скользнул по ней равнодушным взглядом, но она не была настолько жалкой, чтобы казаться нищенкой, поэтому ей не протянули подаяние, как многим другим вокруг.
Когда поток иссяк, она осторожно скользнула внутрь. Святейший отец разговаривал с женщиной и её маленьким сыном, но нашел мгновение, чтобы обернуться и подарить Мэгг тёплую, приветливую улыбку.
Под высокими сводами, единственным украшением которых была искусная резьба по камню — листья, цветы и плоды, — было тихо и удивительно спокойно. Мэгг заняла место на одной из лавочек, почти у самого выхода, сложила руки в молитвенном жесте, закрыла глаза и прошептала, беззвучно, только шевеля губами:
«Всевышний, пожалуйста, храни душу Рея. Пусть он будет счастлив… он…» — эта бессвязная просьба сама собой обратилась в молитву, и, повторяя заученные ещё в детстве слова, Мэгг чувствовала, как легче делается у неё на душе, как будто Всевышний и правда взглянул на неё своим единственным, но всевидящим оком.
— Что у тебя случилось, дитя? — услышала она мягкий голос.
Святейший отец был ещё не стариком, но уже давно перешагнул порог зрелости. Он коротко стриг тёмную с сединой бороду, морщинки и складки уже сложились в узоры на его лице. В нём не чувствовалось ни капли властности или жесткости. Он был мягкий, округлый и очень напоминал святейшего отца из книжки о грешнике и праведнике.
Она встала, опустила голову и ответила честно:
— Мне некуда пойти, отец. Мой единственный друг, который был мне как отец, умер. У меня больше нет друзей, нет работы.
— Ты об этом просила Всевышнего? — спросил святейший отец. — Даровать тебе защиту и помощь?
— Я просила… — она почему-то не могла заставить себя смотреть ему в глаза, — чтобы мой друг был счастлив в садах Всевышнего.
— Там будут счастливы все, кто жил достойно и праведно. А те, кто грешил, смогут раскаяться и искупить свой грех — им даруют прощение, когда второе око Всевышнего откроется.
«Или их испепелит его праведный взгляд», — додумала про себя Мэгг строки из Святейшей книги.
— Однако о мёртвых есть кому позаботиться, поэтому нам надлежит думать о живых. Расскажи мне о себе, дитя, и не стесняйся, не бойся.
Мэгг рассказала почти всё, умолчала только про мошенничество, про клеймо на спине и про позорную смерть Рея.
Святейший отец слушал её внимательно и не перебивал, только качал головой и вздыхал, а потом сказал:
— Тебе многое пришлось пережить, дитя. Бродяжничество — не грех, но и не благословение. Большое спасение, что серые сёстры приютили тебя и обучили — по твоей речи я слышу, что ты занималась, притом усердно.
— Мой друг тоже учил меня.
На это святейший отец только снисходительно улыбнулся:
— Он хороший человек, раз старался даже через тьму собственного невежества нести тебе капли драгоценного познания.
Если бы святейший отец знал Рея, он говорил бы иначе. Он убедился бы, что бродячий музыкант может быть образован, грамотен, изящен и умён.
Исповедь, пусть и неполная, привела к неожиданным последствиям — осенив Мэгг знаком Всевидящего ока, добрый отец, которого следовало называть отцом Гаем, спросил, не желает ли она помогать его кухарке, во всяком случае, некоторое время.
— Позднее среди моих прихожанок наверняка найдётся та, которая даст тебе место в своем доме, а покамест ты можешь жить под моей крышей. Старушка Бэсс подслеповата, помощь ей не помешает. А если у тебя найдётся на то охота, сможешь читать книги из моего собрания.
Если бы Всевышний спустился с небес и взглянул на Мэгг обоими глазами, она и то меньше уверовала бы в его могущество. Отец Гай был истинным подарком бога, милостью, о которой она даже не отваживалась молить.
— Согласна! Отец Гай, благодарю вас от всего сердца, — и в порыве благодарности прижалась губами к его полной округлой руке.
На следующий день она стала третьей обитательницей небольшого, но просторного и достаточно хорошо обставленного дома недалеко от храма. Бесс, и правда древняя морщинистая старуха, беззубая и беззлобная, определила ей небольшую, но замечательно-уютную комнатушку под лестницей.
Её работой была помощь на кухне и ежедневная уборка. В первую же неделю Мэгг освоилась и стала управляться за полдня. Отец Гай не требовал, чтобы она постоянно драила полы, а Бесс была совсем не привередлива по части кулинарии — только и просила, что резать овощи да взбивать яйца.
В первый же день отец Гай показал ей библиотеку — небольшой ряд угодной Всевышнему литературы. Эту полку нельзя было сравнить с богатейшей библиотекой Кэнтов, но она давала то, что Мэгг так отчаянно желала обрести — спокойствие.
Выполнив работу по дому, она брала какие-нибудь притчи или истории о королях, садилась за читальный стол (выносить за пределы кабинета книги не позволялось) и погружалась в них с головой.
Каждое утро ходила в святейший дом на молитву — отец Гай особо повторил, что отказов и оправданий слышать не желает, но Мэгг отказываться не собиралась. Каждый раз под сводами храма она думала о Рее, молилась за него, вспоминала его живым и счастливым, и с каждым разом её боль понемногу слабела.
