Не-единственная в Академии (СИ) - Светлая Лючия (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
В корпусе боевиков всегда дежурил лекарь, и идти, а вернее волочиться за парнями, тянувшими меня, пришлось недолго. А там уже ловкие прохладные пальцы прошлись по моему лицу раз, другой, отчего я перестала его ощущать. Потом те же пальцы пробежались по носу, этого я уже не чувствовала, а только видела. Что-то в носу опять хрустнуло, и в горле усилился вкус крови. Я от неожиданности дернулась, зато в глазах прояснилось. Передо мной стоял лекарь в зеленой хламиде и внимательно смотрел мне в глаза.
— Ну вот и хорошо, адептка! С кем же вы схватились так неаккуратно?
Я улыбнулась бесчувственными губами — ощущения были странными — и сказала непослушным ртом:
— Против Хараевского у меня не было шансов, но я всё же попыталась.
Доктор сморщился как от боли и в тоже время улыбнулся, покачал головой:
— Ну и отчаянная вы, адептка! — затем глянул за моё плечо. — Один пусть отведет девушку в общежитие или где там она живёт — ей нужно полежать хоть недолго, чтобы ткани восстановились, и придти в себя, а второй пусть останется, мне нужно записать в журнал.
Кто-то со спины подхватил меня, забросив себе на плечо мою руку, и понёс из кабинета лекаря. Я с удивлением обнаружила в самой непосредственной близости от своего бесчувственного лица лицо Зиада. Он шел напряженно, поглядывал на меня с каким-то непонятным выражением и не улыбался.
А мне было всё равно, мне хорошо было! Очень-очень хорошо! Теперь ничего не болело — ни лицо, ни душа, пустовато было как-то внутри, но и немного радостно — всё же я декана достала. Единственное, что мне не очень нравилось, — то, как парень меня нёс. Почему-то мне казалось, что ему тяжело. Такое уж у него было выражение лица.
— Слушай, Зиад, а давай ты меня поставишь на ноги. Я могу и сама идти.
Он покачал головой отрицательно.
— Не могу, — выдавил сквозь зубы. Мне стало его прямо жалко — какой бы он ни был сильный, а всё же я не пушинка. — Ты зачем зацепила его?
И так глянул зло, будто это я Хараевскому нос сломала, а не он мне.
— Так было нужно, — я скептически хмыкнула и попыталась улыбнуться. Всё же здесь лекари отлично владеют исцеляющей магией — у меня ничего не болело. Здорово!
— Нет, слушай, ты же не понесёшь меня прямо в общежитие? — озаботилась я, представив, как мы торжественно продефилируем по лестницам и коридорам, и как нас будут рассматривать все барышни, что толкутся вечерами в коридорах.
— Почему нет? — спросил он так же сквозь зубы.
— Стой! Остановись, я сказала! — я стала вырываться, и Зиаду пришлось поставить меня на ноги.
— Ну держись! — он стоял напротив, бережно придерживая меня за плечи, и смотрел мне в глаза. И опять не сияла на его лице ямочка от улыбки, а взгляд был такой серьёзный и немного тревожный.
— Держусь, — и я опять попыталась улыбнуться непослушными губами. Странные ощущения были не только на лице, но и во всём теле — легкость, какое-то парение и голова немножечко кружилась.
Зиад обхватил меня ладонями за лицо, и я едва различила, что его руки теплые, но то, что он бережно меня держит, поняла легко.
— Радость моя, не смей, слышишь, не смей больше вступать в поединки с Хараевским!
Легкость в теле и голове запузырилась весельем, и я выдала хихикая:
— Боишься за него? Думаешь, я его прикончу когда-нибудь?
— Радость моя, я за тебя боюсь. Я очень-очень испугался. Не делай так больше.
И он бережно и очень осторожно поцеловал меня в нос. Пузырьки веселья превратились в малюсенькие вспышки — недоумение.
— Эй, парень, что ты делаешь?
А он уже покрывал моё лицо поцелуями, лёгкими, нежными, будто бы прикосновения птичьего пёрышка. Потом обнял, прижал к себе на мгновенье и снова отстранился, заглядывая в глаза. И так мне стало хорошо, тепло, надёжно, будто снова мама обняла меня, защищая от всего плохого, что есть в мире. И теплый пушистый комок радости зашевелился в груди, а в глазах стало горячо и щекотно.
— Тебе не больно? — спросил он тихонько.
Я покачала головой:
— Нет, — мне опять хотелось улыбаться, и даже губы на этот раз послушались меня.
— Тебя нужно уложить в постель, — сказал Зиад, снова обнимая ладонями моё лицо и внимательно всматриваясь в глаза.
Я сразу нахмурилась:
— Только на руки меня не брать!
И засмеялась. Всё казалось таким странным: весёлым и нелепым одновременно. Он тоже улыбнулся.
— А как же тебя донести до твоей постели?
Я рассмеялась, представив, как Зиад будет загружать меня на мою третью полку.
— О, я знаю, — и подняла правый указательный палец вверх. — Это же простая детская магия!
повертела головой, с сожалением освободив от его ладоней лицо. Ага, мы стояли в коридоре корпуса Эффе, под лестницей.
— О, как раз отлично! Держи меня за руку, — протянула ему одну кисть и присела у стены. Меня качнуло, но Зиад не дал мне упасть, удержал. А я тихо бормотала детскую считалочку: «Дверь, открой нам путь в стене, это очень нужно мне!» и пальцем рисовала невысокий проход прямо по синей краске, точно как тогда, когда я сбежала из-под носа отцовских псов и гардов бенестарийского королевского замка.
Дверца, деревянная, низенькая, через такую едва можно было протиснуться, скрючившись, проявилась и, скрипнув крупными петлями, приоткрылась. Я обернулась на удивленного Зиада и потянула его за руку. Неловко, боком, ввалилась в коридор. Хоть он и был пустой, но это явно был коридор общежития, и я растерялась — я никогда здесь не бывала раньше. Зато Зиад, вылезший из меленького прохода следом за мной, огляделся и довольно улыбнулся.
— Радость моя, ты мне обязательно расскажешь, как это работает, поняла? — и он с улыбкой посмотрел на меня. — Но позже, а теперь скорее со мной.
И уже он потянул меня за руку, распахивая ближайшую дверь. Я и сообразить ничего не успела, как оказалась внутри темного, даже по сравнению с полутёмным коридором, помещения.
— Где мы? — я спросила тихо, боясь потревожить того, к кому мы так невежливо валились.
— У меня, — также тихо ответил Зиад, которого я не видела. Не видела, но очень даже ощущала — он снова взял в ладони моё лицо, и я почувствовала его. Кажется, ко мне вернулась чувствительность. — Мы у меня, и я сейчас же уложу тебя в постель.
И прижал меня стене, снова покрывая поцелуями моё лицо. Лёгкими, нежными, будто касания бабочки, и такими теплыми, что мне хотелось плакать. Мелькнула мысль «Ну и что, что не Джавад. Зиад даже красивее», хотя в темноте это было совершенно не важно…
Но воспоминания горели, они были свежи, будто всё произошло прямо вчера. «Ты будешь знать, как липнуть к благородным юношам!» — и свист плети, и обжигающая боль на спине. Но сильнее этой боли была боль другая — душевная боль.
Варген, названный при рождении Фойга, «благородным юноша», мой сводный брат, всю экзекуцию находился здесь же, рядом и, я знала это точно, наблюдал, как меня наказывали за то, что он меня домогался. За то, что он ко мне домогался! Он домогался, а наказывали меня…
Когда в том тёмном углу замка отец оттащил от меня братца, этот подонок в своём рассказе вывернул всё так, будто это не он, а я приставала к нему, не давала прохода, преследовала. Подумать странно: я — и преследовала его! А он, нежный лютик, старше меня, больше едва ли не в два раза, известный как самый развращенный мужчина королевского замка, никак не мог от меня отбиться! Одним словом, из его слов получалось, что я редкая потаскушка.
— Отец, — говорил он горячо, будто защищая меня, и я бы даже поверила, если бы не меня он зажимал по углам, выслеживал, рассчитывая с невероятной точностью моменты, когда никого не будет рядом, — чего ждать от дочери той, которая совращала всех мужчин в замке?!
А отец, которого мать, умирая, закляла меня беречь, защищать и воспитывать, раздувался багровой тучей, смотрел на меня глазами навыкате, налитыми дурной кровью, и дергал ртом. Он меня ненавидел. Я это знала, но теперь увидела это собственными глазами. Ненавидел за то, что я его незаконная дочь. Его, короля, который искоренял в стране всех бастардов, как крыс, как его отец — магов. Я была его позором, доказательством его слабости, его несовершенства. Как же ему, такому правильному, было меня не ненавидеть?!
