По образу и подобию (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна (читать книги онлайн бесплатно полностью без .TXT) 📗
Она долго молчала, крутила в пальцах несчастный стилос, пока он не переломился пополам. Посмотрела на две неравные половинки, аккуратно положила их на стол.
— Дети, — сказала она. — Дети, которым мы подарили будущее на сорвавшейся в ледяной век планете и повелели: плодитесь и размножайтесь…
Встала, отошла к окну. Смотрела на снег, сцепив за спиной пальцы.
— Мне было семнадцать, когда я вышла замуж за папиного воспитанника, — вдруг начала она. — Ты ведь знаешь закон, по которому дети-праймы приравниваются в правах к кровным? — Алёна кивнула, — Хороший закон. Вадим Флаконников был «сменор»-прайм, и он умер в двадцать три года от прогерии Арбениной. Данный тип прогерии характерен для ранних модификаций носителей пирокинетической паранормы, впервые подробно изучен и описан деканом Факультета Паранормальной Медицины, доктором Елизаветой Арбениной. Сейчас прогерия Арбениной практически не встречается, хотя средний возраст пирокинетиков всё равно ниже, если сравнивать с натуральнорождёнными или носителями паранормы телепатической. Такова плата за ту мощь, которой вы так легко в повседневной жизни пользуетесь. Ты не доживёшь до семидесяти, а мне недавно исполнилось сто двадцать девять. Мы работаем над проблемой, прогресса пока нет, но он будет, я это знаю, я в это верю. Ведь вы для нас — дети, за которых мы несём пожизненную ответственность. Все вы, не только линия «герад».
Откровенно. Обжигающе откровенно и честно. Алёна потёрла виски. Про собственный короткий жизненный век она не восприняла, семьдесят лет казались ей запредельным каким-то сроком, оно и немудрено, кто думает о собственной будущей старости в четырнадцать? Но история любви госпожи профессора впечатлила. Выйти замуж в семнадцать, похоронить мужа в двадцать три и жить дальше. Шесть лет счастья и свыше ста лет памяти о нём…
ГЛАВА 5
Алёна оторвала от жёсткой подушки тяжёлую голову. Не сразу сообразила, где она и который сейчас час. На ногах лежало что-то тяжёлое и горячее, но неопасное. Девочка осторожно подняла голову посмотреть. Ящерицы. Четыре штуки. Одна крупная, вторая поменьше и с очень знакомой мордочкой, и ещё две совсем маленькие, можно сказать, детёныши. Малыши смешно дёргали лапками, видно, снилась им азартная погоня за добычей. Чем, точнее, кем они питаются, мышами? Старшие синхронно подняли головы, внимательно рассматривая человека, которого без зазрения совести назначили собственной подушкой для релакса.
— Ну, извините, — сказала им Алёна, осторожно вытягивая из-под одеяла ноги.
Ящерки недовольно завозились, но не убежали.
— Доброе утро.
Профессор Смехова никуда не делась, так и сидела за своим терминалом, а ведь в окнах уже посветлело, несмотря на пасмур и летящий накосо снег. Она что, вообще не ложилась?!
— Доброе… — отозвалась Алёна, потирая виски.
На веранде было слишком жарко, девочка вспотела, голова налилась свинцовой тяжестью, и тупо болело в висках.
— Я заснула… извините…
Она не помнила, как добралась до дивана, вот в чём штука. Скорее всего, заснула над чашкой с кофе, уронив голову на руки.
— Ничего, — отозвалась Смехова, сцепляя на затылке руки и расправляя плечи. — Бывает…
— А вы…
— Старческая бессонница, — усмехнулась она.
Ну да. Учитывая, что она сказала вчера про свой возраст. Сто двадцать девять
лет…
— Ой-й! — вспомнила Алёна, — да мне же на тренировку!
— Погоди, не торопись, — остановила её профессор. — Подумай лучше, куда пойдёшь после тренировки.
— То есть… — начала было она, и замолчала.
А куда, действительно? С мамой поссорилась. Сюда возвращаться… а не слишком ли будет? Тим её не приглашал. Ну да, они были вместе… даже глаза закрыла, вспоминая, как это было, до запахов и вкуса губ, до яростного, запредельного единения двух душ, до сладкой боли. Но Тим её не приглашал. Мог забыть или не подумать, что, учитывая его состояние, неудивительно. Но вешаться ему на шею, заставлять решать свои проблемы, как-то ещё напрягать, — не хотелось. Так что сама. А у самой вариантов ни одного. Хоть в метро поселись. Откуда, разумеется, выгонят в первую же ночь, потому что нечего.
— То есть, неплохо было бы тебе помириться с матерью, — подсказала Смехова. — Конечно, ты можешь остаться у нас, никто не прогонит. Но с матерью помириться тебе необходимо.
— Она не простит, — с тихим отчаянием сказала Алёна, ставя локти на колени и обхватывая ладонями голову. — Не простит ни за что…
— Она — твоя мама, — мягко объяснила профессор. — Самый родной и близкий человек на свете. Даже мужчина никогда не станет тебе ближе, чем мама. Любовь к мужчине и любовь к матери — в разных весовых категориях. Их нельзя сравнивать, как нельзя заменять одну на другую.
— Я… я не знаю… — выговорила Алёна через силу. — Ну, почему она со мной так? Держит за ляльку ясельного возраста!
— Может быть, от того, что ты ведёшь себя как лялька ясельного возраста.
Алёна вскинула голову. Профессор развела ладонями:
— Сама подумай. Лучший способ научить старших относиться к тебе не как к ребёнку, это перестать вести себя, как ребёнок. Ты виновата перед матерью и ты извинишься, потому что обязана извиниться.
— Я не собираюсь извиняться за Тима! — резко сказала Алёна. — Никогда!
— Ты, — терпеливо выговорила Смехова, — извинишься перед нею не за Тима.
Острые коготки впились в руку. Ящерка карабкалась по рукаву на плечо. Залезла, устроилась, обвила хвостом шею, сунула мордочку в ухо. Алёна погладила её по спинке, получив в награду благодушное сопение.
Извиниться. Легко сказать…
На тренировку она опоздала, хотя и ненамного. Алексей наградил её таким выразительным взглядом, что захотелось самостоятельно, без пинка, провалиться сквозь землю. Слабым утешением стало то, что на третий час мучений удалось схватить за хвост проклятого кота. А тот в отместку ободрал руки, сволочь!
— Кому ж понравится, за хвост-то, — прокомментировал Алексей, пока Алёна с шипением обрабатывала глубокие царапины.
— Сам бы поймал, — огрызнулась она.
— Так я ловил, — небрежно бросил Алексей, — на десятой минуте. Зачем мне, сейчас-то.
Это да. Если человек способен поймать замаскированного под кота тренировочного робота на десятой минуте, то на полигоне ему делать нечего.
— А какой следующий этап? — спросила Алёна любопытно.
— «Найди энергию», — пояснил Алексей. — Но это после получения аттестации с Гаманиным не ниже десяти. И вот там-то подлинная жесть кровельная, — он помрачнел. — Кот игрушкой детской покажется.
— Ты думаешь, я смогу когда-нибудь сдать на десять? — закусив губу, спросила Алёна.
— И на пятнадцать сможешь, — уверенно ответил Белоглазов. — У тебя неплохой потенциал, всего вторая тренировка, и такой серьёзный прогресс. Любопытно, с чего бы.
— А… — Алёна зябко поёжилась. — Медведя вчера встретила.
— Обычного или «горячего»? — заинтересовался он.
— Второго, — вздохнула она.
— Понятно, — улыбнулся Алексей. — Эти друзья умеют стимулировать к изучению предмета!
— Да уж, — она снова поёжилась. — Простимулировал… На всю жизнь!
— Давай ещё раз, — предложил Алексей, подхватывая под брюшко кота. — Выпускаю…
Но он отчего-то оставил кота на руках. Алёна обернулась. Судорожно вздохнула, пытаясь избавиться от подступившего к горлу кома, получилось плохо.
На полигон пришла мама.
Они замерли, смотрели друг на друга, и не решались сделать первый шаг, редкие снежинки, кружась, сыпались между ними с белёсого неба. Алексей благоразумно исчез, его исчезновения никто не заметил. А потом мама протянула руки, и Алёна, всхлипнув, кинулась к ней, вжалась лицом, вцепилась крепко- накрепко, зажимая в кулаках мамину куртку, и зарыдала в голос, как маленькая.
— Мама… мамочка…
Мама гладила её по голове, прижимала к себе до хруста, но это было ничего, главное, вот она, рядом, и Алёна хваталась за неё, как утопающий за последнюю соломинку, и рыдала, рыдала.
