Как управлять поместьем: пособие для попаданки (СИ) - Иконникова Ольга (книги бесплатно без регистрации TXT, FB2) 📗
Когда она начинает дышать самостоятельно, я отползаю в сторону. Я – не медик и не уверена, что всё сделала правильно. Я понимаю, что нужно как можно скорее доставить ребенка к Назарову, но не могу даже встать. Мое тело содрогается от озноба.
Кузнецов подводит к нам коня, хочет помочь мне подняться, но я только мотаю головой и говорю отрывисто, тяжело дыша после каждой фразы:
– Отвези ее к доктору! Скорее! Со мной всё в порядке. Скажи, чтобы сюда отправили бричку.
Он уезжает со Стешей без лишних слов. И едва они скрываются за перелеском, я перестаю сдерживать рвущиеся наружу рыдания. Плачу громко, в голос, и вместе со слезами из меня выплескиваются напряжение, в котором я пребывала всё то время, что находилась здесь, в старой Даниловке, и страх, который захватил меня четверть часа назад.
34. Вадим
Несмотря на жару, мне холодно, и я, отбросив сомнения, сбрасываю платье, отжимаю его и расстилаю на песке. Чтобы добраться до доктора, Кузнецову потребуется минут десять, не меньше, еще столько же нужно будет кучеру, чтобы запрячь лошадь в бричку, и еще четверть часа – чтобы приехать сюда. Значит, у меня есть по крайней мере полчаса, чтобы одежда хоть немного подсохла.
Я подхожу к кустам, чтобы не быть видной с дороги, и стою, подставив солнцу и лицо, и руки. Да, кожа уже не будет белоснежной, но кто сказал, что я должна быть такой же бледной поганкой, как здешние дамы и девицы?
Тонкая ткань сорочки высыхает быстро, а вот платье и через полчаса всё такое же мокрое и холодное. И всё-таки я надеваю его, ругая правила приличия, которые вынуждена соблюдать.
Заслышав звук подъезжающего экипажа, я поднимаюсь на угор.
Кузнецов возвращается за мной сам, и я этому рада – сейчас мне не хочется ничего никому объяснять. Он спрыгивает с козел, и я вижу в его руках шерстяной плащ.
– Замерзли, должно быть, Анна Николаевна?
Я киваю без слов и, закутавшись в теплый плащ, благодарно улыбаюсь.
Вадим всё в той же рубахе, но на нём одежда уже сухая. Ворот у рубахи расстегнут, и в этом уголке виден кусочек загорелого мускулистого торса.
Я отворачиваюсь прежде, чем Кузнецов заметит мой взгляд. И хотя в своем интересе я не вижу ничего дурного, всё-таки предпочитаю не показывать его.
У меня давно уже никого не было. После предательства со стороны Андрея серьезных отношений я так и не завела, а коротких, ни к чему не обязывающих романов я всегда избегала.
Но сейчас вдруг подумалось – почему бы и нет? Всё когда-то бывает впервые. Сословные различия? Для меня это было пустым звуком. И хотя за эти месяцы я уже привыкла быть барыней, я ничуть не считала доставшихся Анне Николаевне крепостных людьми другого сорта.
– Дмитрий Степанович сказал, со Стешкой всё в порядке. Отлежаться ей только нужно сегодня. Надеюсь, вы на нее, дуреху, не сердитесь?
Его слова мигом приводят меня в чувство. И о чём я только думаю?
– Нет, конечно, не сержусь, – бормочу я, чувствуя, что краснею. – И спасибо… тебе.
– Да за что же? – усмехается он. – Кабы не вы, я бы Степаниде ничем не помог – я в лесу был, когда ее крик услыхал. Пока до берега добежал, она уж под водой скрылась – только коса и была видна. А вы и без меня почти до берега доплыли. Ловко вы плаваете, не по-бабьи.
Мне кажется, от похвалы я краснею еще больше. Надо бы ехать домой – выпить горячего чаю, попариться в баньке. А мы всё стоим и стоим на берегу.
– Да, Анна Николаевна, совсем забыл – бумага вот из кармана плаща выпала.
Я бросаю взгляд на изрядно помятый листок – судя по всему, вырванная страница из уже пожелтевшей газеты.
– Вроде бы, ничего важного, но вдруг…, – он протягивает листок мне, и я кладу его в карман. – Наверно, Андрей Михайлович еще положил.
Когда он произносит имя старого графа, лицо его светлеет, и я тихонько спрашиваю:
– Это он вас грамоте учил, да?
Кузнецов кивает.
– Он. Уж не знаю, почему, но его сиятельство с детства меня привечал.
На самом ли деле не знает почему? Или не хочет говорить о том, что мне лично кажется очевидным? Старый граф явно ему благоволил – это признают все, даже Сухарев, который Кузнецова терпеть не может.
В деревне в любое время бывает много ребятишек, но разве заботила графа их судьба? Разве сделал он хоть что-то, чтобы обучить их грамоте? Нет, его приязнь распространялась только на Вадима.
Но обсуждать это стоит явно не здесь и не сейчас. А скорее, не стоит и вообще. Старый граф теперь уже ничего не может рассказать.
Вадим помогает мне забраться в бричку, и через десять минут мы подъезжаем ко крыльцу. Варвара с покрасневшими глазами бросается мне навстречу.
– Ваше сиятельство, банька уже готова. Я уже туда и одежду вашу сносила – вон, гляньте, какая теплая.
Я послушно переодеваюсь в действительно почти горячие сорочку и фланелевый халат. Не отказываюсь и от травяного чаю с чуть более крепкой добавкой.
А когда в спальне появляется Черская, Варя мигом исчезает.
– И чего ты за этой пустоголовой в воду полезла? – говорит тетушка. – А ну-как сама бы не выплыла?
– Неужели, сами бы не полезли? – вопросом на вопрос отвечаю я.
Она досадливо вздыхает:
– И когда ты уже поймешь, что ты – ведьма?
Я заливисто смеюсь. Да какая я ведьма? А даже если и так, то каким макаром я смогла бы использовать это там, на реке?
Единственным случаем целенаправленного применения собственных способностей до сих пор остается встреча с Вадимом той ночью, когда я отправилась в лес за трын-травой. Но даже тогда я сделала это, сама не зная как. Я думаю о Кузнецове, и мои мысли снова направляются в не вполне приличное русло. И что он вдруг мне дался сегодня?
Это всё гормоны играют – оправдываю себя я. Нормальной женщине хотя бы изредка нужен мужчина. А в пользу Вадима играют и внешность, и репутация ловеласа, и некий флёр, который всегда сопровождает старые тайны.
– И думать не смей! – сердито прерывает мои фантазии Глафира Дементьевна.
– Что? – не сразу понимаю я.
Ах, ну как же я могла забыть? В ее присутствии думать о чём-то – непозволительная роскошь. Для нее все мои мыли – как открытая книга.
Но я решаю проявить характер. Да кто она такая, чтобы меня отчитывать? Я тут не по своей воле оказалась и не сижу, сложа руки, а как пчелка тружусь. И не для себя, между прочим, стараюсь – для ее же племянницы. А если я вдруг позволила себе о себе же подумать, так не ей меня упрекать.
– Про мужика этого, говорю, забудь! – шипит Черская.
– А то что? – огрызаюсь я. – Мне у вас совета спрашивать? Да с какой стати?
Она вдруг бледнеет, опускается в кресло, и мне становится чуточку стыдно. Но только чуточку.
– Я не знаю, Аннушка, какие в вашем времени нравы, – уже без злости, а с печалью говорит старуха, – но только у нас для женщины репутация – это всё. И ты сейчас не свою, а моей Анюты репутацию губишь. Ты домой вернешься и забудешь о нас, а тут народ ничего не забудет. Добрая слава лежит, а худая вперед бежит.
В ее глазах появляются слёзы, и мне уже жаль и своих слов, и своих мыслей. Она права – я – продукт совсем другого времени, и мне здешних порядков не понять. А изменить их я не в силах. Хотя от осознания этого мне становится горько.
35. Старое объявление
– Масло нынче по шестнадцать рублей за пуд было. Продали семь пудов. За четверик картошки пятьдесят копеек давали – мы продали всё, что привезли.
Мы с Сухаревым идем по деревне от церкви к особняку. Он рассказывает о губернской ярмарке, с которой вернулся только накануне.
– Как сыр, пошёл ли? – любопытствую я.
С молоком, картофелем и зерном Захар Егорович и сам как-нибудь разберется – ему пока не с руки сильно меня обманывать. А вот новые товары, к которым он еще не привык и которые продавать не научился, моего особого внимания требуют.
– На удивление хорошо пошел, ваше сиятельство, – он, и правда, кажется в недоумении. Взять в Вологду по полдюжины головок сыра каждого вида он не отказался, но сильно опасался, что, не найдя своего покупателя, продукт испортится и пропадет. – Половину по мелочи раскупили, а другую половину я партией в большой магазин на центральной площади продал. И хозяину магазина Илье Зосимычу Диброву очень наш сыр показался. Я взял на себя смелость от вашего имени пообещать через две недели еще партию прислать.
