Теряя себя (СИ) - "Eve Aurton" (книги полностью бесплатно txt) 📗

— Неправда. Я могу, я была свободна.

— Где? — Рэми перебивает меня, довольно резко, несдержанно, подаваясь чуть вперед и вынуждая посмотреть на себя. Его глаза источают холодное презрение, словно я не понимаю очевидного, которое вот оно, на поверхности. — Дай угадаю, в колонии, где твой выбор ограничивался тем, по какой дороге ты пойдешь домой: через пруд, либо по улице, кратчайшим путем. И раз уж на то пошло, был ли выбор у твоей подружки, когда она позволяла хозяину кафе иметь себя? Был ли выбор у ТЕБЯ, когда он лапал тебя потными руками? Отвечай, Джил. Что изменится в случае, если я тебя отпущу и ты вернешься в свою любимую “Изоляцию”? Вот именно. Ни-че-го. Так что давай прекратим все эти разговоры о свободе.

Его слова настолько унизительны, язвительны и грубы, что я едва сдерживаю слезы, кусая губы и мотая головой. Не хочу, не хочу, не хочу слушать его. Все, что он говорит, ложь, заблуждение, глупость, ведь я принадлежала только себе. Себе, и никому больше. Слышите?

— Так вот, моя маленькая наивная девочка, свобода — это отсутствие зависимостей, ограничений, запретов, и, если тебя это успокоит, никто из нас не может похвастаться ею.

Машина плавно останавливается, но мы продолжаем сидеть, теперь уже молча. Я — переваривая его слова, а Рэми, быть может, ожидая моей ответной реплики, которая застряла в горле комом обиды и подкатывающего разочарования. Ведь в его высказываниях, как бы я не хотела этого признавать, есть капля истины — свобода — это всего лишь иллюзия.

— Надеюсь, ты помнишь правила: старайся не отставать и не поднимай глаз, — Рэми одергивает манжеты рукавов, поправляет пиджак и, бросив на меня предупреждающий взгляд, выходит из машины. Не ждет, точно зная, что я не потеряюсь, и вступает на булыжную мостовую, ведущую к огромному зданию, с королевским достоинством. Территория его огорожена высокой живой изгородью, подстриженной будто по линейке, а само строение сочетает в себе греческий стиль, разбавленный современным дизайном. Высокие колонны и белоснежный камень, статуи, врезанные в стены, бесконечные ступеньки лестниц и потолок с декоративной лепниной, привлекший меня своим благородством. Из-за узкой юбки я едва успеваю за Хозяином, стараясь смотреть только под ноги, но против воли осматриваясь вокруг и ничего не понимая.

Я думала, что это будет обыкновенный прием, на подобие того, где я познакомилась с Катриной, но напротив, мы проходим зал за залом, комнату за комнатой, а на нашем пути попадаются разве что слуги, уважительно расступающиеся и склоняющие голову. Ни звуков музыки, ни людского шума — ничего, только гулкие шаги Господина и звонкий стук каблуков по мраморному полу, сопровождающие нас до самых дверей, которые тут же открываются, впуская нас в просторную залу. Тайком поднимаю глаза и осматриваю огромную круглую комнату с высоким куполообразным потолком из затемненного стекла, позволяющего видеть небо. В самом центре ее расположен круглый стол, за которым сидят пятеро мужчин и одна женщина. Все они, при нашем появлении, встают со своих мест и опускают голову, терпеливо дожидаясь, когда Рэми подойдет к свободному стулу и, коротко кивнув, позволит им сесть. Я же встаю по его правую руку, чуть позади, скопировав положение у стоящих около своих хозяев девушек, по-видимому предназначенных для “перекуса”.

Я так хочу повнимательнее рассмотреть всех, но, помня наставления Господина, покорно опускаю взгляд, концентрируясь на руке Рэми, свободно лежащей на подлокотнике высокого стула. Его перстень с черным ограненным камнем то и дело поблескивает от попадающего на него света, исходящего от многочисленных круглых светильников.

— Начнем? — тихий голос Господина взрывает наступившую тишину, и я напрягаюсь, инстинктивно пододвигаясь ближе к нему и словно ища у него защиты. Понимаю, что нахожусь в комнате с самыми древними вампирами, входящими в Совет Девяти, и испытываю что-то наподобие благоговейного страха, ведь каждый из них — это целая история — от начала и до конца. — Есть какие-нибудь факты, о которых я должен знать?

— Ничего нового, — при звуках знакомого голоса отрываюсь от разглядывания перстня и нахожу его обладателя за столом. Он сидит практически напротив, между отвратительно грузным мужчиной и единственной женщиной в Совете и, когда я останавливаюсь на его лице, наконец узнавая, бросает на меня откровенно изучающий взгляд, от которого становится не по себе. Пронзительно ледяной, с нотками скрытой жестокости и, я бы даже сказала, садизма, он пробирает до костей, вынуждая меня опустить голову. — Ты подумал над моим предложением, Дамиан?

— Каким? Устроить геноцид? — я различаю в тоне Рэми усталый сарказм, будто каждое их заседание начинается с этой темы, и она порядком надоела ему.

— Значит, ты не допускаешь того факта, что люди могут быть причастны к этому?

— Мне нужны доказательства, Вацлав. Как только ты предоставишь их, мы начнем действовать.

— Пока я разыскиваю доказательства, Совет Девяти может лишиться еще нескольких участников. Ты этого хочешь?

— Так ищи лучше, за все это время ты не предоставил мне ни одного факта, указывающего на то, что запрещенные организации существуют, — Рэми пожимает плечом, продолжая источать тихое спокойствие и превосходство, так живо отличающее его от остальных. Он сидит совершенно расслабленно, одной рукой поглаживая подлокотник, а другой подпирая подбородок и опираясь локтем о деревянную грань. Ленивая грациозность застывает во всей его позе и чем-то напоминает мне банальную скуку, которая, на фоне происходящих событий, выглядит странно. Ведь он должен быть заинтересован в решении проблем, разве нет? — Если ты не можешь справиться с возложенной на тебя задачей, я могу назначить смотрящим другого. Авиэля, к примеру. Как ты на это смотришь, Авиэль?

Тот самый грузный мужчина, сидящий рядом с Вацлавом, облизывает сочные мясистые губы и, прочищая горло, разводит руками.

— Как скажешь, — не могу не посмотреть на него, а заодно на девушку, стоящую около него. Маленькая и хрупкая, одетая в закрытое черное платье с высоким воротом и короткими рукавами, она стоит опустив голову и не проявляя никакого интереса к происходящему. Я даже жалею ее, потому что Авиэль совершенно непривлекателен, с отталкивающей внешностью раздутого толстяка, он напоминает мне бесформенный булыжник с маленькими узкими глазками и лоснящейся кожей. Бог мой, а ведь не исключено, что ей приходится ложиться с ним в постель, удовлетворять его прихоти и желания, возникающие в его извращенной фантазии.

— Если честно, я не понимаю твоего упрямства, Дамиан. Это всего лишь люди.

— Всего лишь, ты прав, — Рэми перебивает зарождающееся недовольство Вацлава, не давая ему закончить и с раздражением продолжая: — Но позволь тебе напомнить: они источник нашего питания. Ты предлагаешь устроить банальное истребление, прибрать наши города и оставить одни колонии. И кто же будет выполнять самую грязную работу? Мы? Вампиры?

— Почему нет. Пусть это будут новообращенные.

— Которые потребуют более лучших условий, потому что, как никак, являются полноценными гражданами. Посчитай, какой ущерб экономике понесет твое желание уничтожить людей. И, учитывая, что более тридцати процентов человечества, обитает рядом с нами, это будет серьезный удар по численности, который может привести к дефициту крови, аналога которой, к сожалению, до сих пор не найдено. Тем более, мы до сих пор не можем восстановить необходимую численность людей после последнего инцидента и довести соотношение до стабильной отметки.

— Инцидент? Так ты называешь восстание? По мне так это результат слабой политики, приведшей к тому, что люди потеряли страх и решились пойти против системы. Будь мы более жесткими, этого бы не произошло.

— Ты ставишь под сомнение наши методы? — В комнате накапливается удушающее напряжение, и я испуганно вскидываю глаза, натыкаясь на напряженные лица вампиров, переглядывающихся между собой и не желающих вступать в острое противостояние. — Никогда не поздно устроить геноцид, Вацлав, но перед этим необходимо подумать о последствиях. Последствиях, что могут стать необратимыми. И пока ты не предоставишь мне доказательств, я не дам разрешение на зачистку. Люди — куда менее опасны, чем жажда власти.