Страж ее сердца (СИ) - Штерн Оливия (прочитать книгу .txt) 📗
И вышел.
— Подождите, — пискнула Алька.
Она едва не сорвалась следом, но вовремя вспомнила, что кроме одеяла на ней ничего нет. А дверь уже тяжело захлопнулась, и Алька осталась совершенно одна, в хозяйской постели и без малейшей идеи о том, что будет дальше.
Она в отчаянии откинулась на подушку, потом свернулась клубочком, подтянув колени к груди. После превращения, видать, обострилось обоняние; белье пропахло Эльдором, знакомая уже вязь ароматов — кофе, дерево, еще что-то, вызывающее ассоциацию со старыми книгами в потрепанных переплетах. И этот запах, он отчего-то не казался противным, каким мог бы казаться запах жестокого хозяина. Наоборот, Алька как-то быстро успокоилась, веки налились тяжестью. Она зевнула, уткнулась носом в подушку. Мысли текли лениво. Отчего-то вспомнилась старая спальня в родительском доме. Там тоже… пахло книгами, и вокруг было очень много книг. И кожей пахло, и клеем, но то в мастерской. А в спальне Алайны Ритц — сладковатый, пудровый аромат пожелтевших страниц и немножко ванили.
Алька протянула руку и взяла с тумбочки перо. Оно было мягким, почти шелковым, завивалось на кончике. Алька решила, что поставит его в мамину вазочку, когда вернется к себе в комнату. Хотелось верить, что ей не придется теперь жить, не выходя из спальни приора.
Потом она отложила перышко, положила ладонь под щеку и закрыла глаза. Сон пришел на удивление быстро, и ей все казалось, что она парит высоко в небе, покачиваясь в потоках ветра, а далеко наверху блестит бледно-золотая монета полной луны…
— Вставай, лежебока.
Голос Эжени просочился сквозь дымку утренней дремы. Алька открыла глаза, увидела над собой тяжелый бархатный балдахин, удивленно заморгала на незнакомое окно, слишком широкое для ее комнатки… А потом вспомнила. И щекам стало жарко.
Она осторожно повернулась на голос Эжени: девушка, уперев руки в бока, стояла рядом с кроватью и задумчиво осматривалась. Золотые пылинки парили в солнечном свете вокруг ее светло-русых волос, уложенных в бублики вокруг ушей, и само лицо, казалось, светится радостью.
— Вставай, — повторила она, — приор уже работает в кабинете и ждет тебя вместе с утренним кофе.
— Ох, — только и сказала Алька.
— Но, замечу, ты была звездой бала. — Эжени вдруг широко улыбнулась, — только ленивый не обсуждал приора, который настоящий мужик, коль не боится держать в доме двуликую, и не только держать, но еще и пользовать ее в постели. А его бывшая жена, говорят, набралась так, что под конец запуталась в платье, упала, и лила слезы в три ручья, сидя здесь, у запертой двери спальни. Видать, ей жалованье приора покою не дает.
Эжени почесала затылок, потом ее взгляд потемнел, она смерила Альку пристальным взглядом.
— Он… не слишком тебе навредил? А то знаю я этих ниатов, им все вынь да положь, чтоб все готовое.
— Э-э, — уныло протянула Алька, совершенно не зная, что и сказать.
Но ведь Эжени нельзя рассказать, чем они на самом деле занимались за закрытой дверью. Выходит, придется лгать. Или просто пропустить вопрос мимо ушей.
— Ну, не хочешь говорить, не надо, — девушка усмехнулась, — твое дело. Я тебе дам настойку, чтоб не понесла, уж что-что, а ребенок тебе сейчас точно не нужен. Однако… Приор снял с тебя печать?
Алька села на кровати, прижимая к груди одеяло, и виновато опустила голову.
— Ну-ка, дай посмотрю.
Через мгновение теплые, пахнущие мукой руки Эжени легли на ее щеки, поднимая лицо вверх, к свету.
— У приора губа не дура, — заключила девушка, — надо тебя откормить.
"Не надо, — мысленно возопила Алька, — я ж летать не смогу"
— Ты хорошенькая, очень милая, — добавила Эжени, — понимаю, отчего он на тебя так запал.
— Да ну, глупости какие, — Алька отмахнулась, — я двуликая, он двуликих ненавидит.
— Ну да, да. И как он, сильно тебя ночью ненавидел? Послушай, подруга, ты-то слепая, но я-то нет. Последние дни ниат приор смотрит на тебя ну просто нитковыдиральным взглядом.
Девушка выпрямилась, потом взяла со стула Алькины платье и белье, переложила на кровать.
— Нитковыдирательным?
— Это так, знаешь ли, когда смотрит, и взглядом выдирает все нитки из швов. Что при этом случается с одеждой?
— Она должна развалиться на части…
— И упасть на пол, — Эжени весело рассмеялась, хлопнула ладонями по переднику, — ну все, все. Давай, поднимайся, ниат Эльдор ждет.
И Алька почему-то тоже рассмеялась. Особенно ей понравилось словечко "нитковыдирательный". Правда, что ли, Эльдор так на нее смотрит? В это невозможно поверить. А что, если и правда так?
И ничего хорошего.
Смотрит, как на девку, которую можно уложить в постель, а потом вышвырнуть, как ненужную, использованную вещь. Альке не хотелось себе такой судьбы. Ну и потом, Эльдор — приор Роутона, а она — двуликая. Им все равно невозможно быть вместе. Нельзя и неправильно.
Но прежде чем нести кофе хозяину, Алька оделась, отнесла перо к себе, умылась и причесалась. Обрезанные Марго волосы отрастали, темными волнами обрамляли скулы, щекотали шею. Когда-то Алайна Ритц делала себе красивые прически, украшала их шпильками с цветами или лентами. Но все ушло.
Когда сварила кофе и принесла в кабинет, приор уже сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. В мятой с ночи рубашке, которую умудрился заляпать чернилами. Даже не взглянул на Альку, лишь коротко кивнул. Она аккуратно поставила белую чашечку на стол, рядом — блюдце с песочным печеньем, которое к балу напекла Эжени, и бесшумно шагнула к двери.
— Подожди.
Алька резко обернулась. Эльдор строго и хмуро смотрел на нее — ну вот что, это и есть тот самый "нитковыдирательный" взгляд? Глупости. Эжени просто показалось, просто потому что сама она счастлива с Эндрю, и поэтому хочет счастья и другим. Хотя какое тут счастье, с приором Надзора.
Эльдор указал на кресло.
— Сядь.
И снова углубился в написание бумаги. Алька сидела и слушала, как шуршит перо. Пахло чернилами и кофе. Смотрела на склоненную голову Эльдора, на его руки с длинными крепкими пальцами. Ей хотелось убежать из кабинета, потому что… ловила себя на том, что приор Эльдор кажется красивым.
"В любом случае тебе, как здравомыслящей девице, стоит держаться от всего этого подальше. Не забывай, что ты — рабыня на пять лет. А еще помни, что он хотел отрубить тебе руки".
Наконец приор отложил написанное и уставился на Алайну.
— Как ты себя чувствуешь? Я не стал тебя будить.
— Спасибо, все хорошо, — она выдержала его взгляд.
— Ты… пожалуйста, помалкивай о том, что было ночью.
— Конечно, ниат Эльдор.
А про себя подумала — вы меня за дурочку держите?
— Я только что написал в Надзор длинное обоснование, почему ты без печати.
Алька пожала плечами.
— Мне кажется, печать не так уж и обязательна. Я все равно в ошейнике, ничего не успею плохого сделать.
— Да, да…
Он взял чашку с кофе, потом снова поставил ее.
— Без печати ты мне куда как больше нравишься.
— Спасибо, ниат Эльдор.
Он вдруг улыбнулся — точь-в-точь как тогда, когда выловил из ее волос перо.
— Думаю, когда мы вдвоем, ты можешь называть меня по имени. Меня зовут Мариус. Это вполне нормально, после того, что между нами было этой ночью.
Его темные глаза смеялись, а Алька снова начала краснеть.
И разозлилась.
Ему-то весело, да, вот так играть с ней. А ей что? Тоже веселиться? А ведь хочется плакать.
— Зачем вам все это, ниат Эльдор, — она устало посмотрела на него, — вы начинаете себя вести со мной так, как будто я… как будто я — что-то значимое. Но ведь это не так, я ничто и никто. Почему вам так нравится меня дразнить тем, чего никогда уже не будет? Вам доставляет удовольствие то, что раз за разом вы меня возвращаете к прежней жизни? А когда последует щелчок по носу? Когда снова напомните о том, что я рабыня? Что я двуликая? Что мне вообще не место среди людей?
