Край забытых богов (СИ) - Борисова Алина Александровна (читать книги полностью .txt) 📗
— Красиво? — тихонько интересуется Лоу.
Могу лишь кивнуть.
— А вот так?
И трава заалела цветами. От наших ног и до самых гор.
— А говорил, будто можешь только один, — вспомнила я давнюю нашу беседу.
— Это вырастить только один. А сейчас я всего лишь вспомнил, как бывает здесь каждую весну. Цветы заполняют всю землю до самого горизонта. Сами, без всякой вампирской магии. Знаешь, для меня все их сады не сравнятся с красотою дикой степи, — он взял меня за руку. — Пойдем, пройдемся немного.
И мы побрели среди этих цветов куда-то навстречу солнцу. Легкий ветерок скользил по моим обнаженным плечам, тяжелые косы привычно чуть оттягивали голову… Так, стоп, какие косы??
Да, были. Словно и не было того суда, словно в жизни мне их не обрезали. А вот платье — с полностью открытыми плечами и рукавами, начинающимися от середины предплечья — в Стране Людей я б в жизни не одела. Да и не помнила я у себя такого.
— Почему я так выгляжу? — обернулась к вампиру. — И…ты.
Выглядел он обычно: в белой рубахе, светлых брюках. Вот только волосы у него тоже были белыми.
— А что я?
— Твои волосы.
— Натурального цвета. Какими были когда-то и должны были бы быть сейчас.
— Ты таким себя представляешь? И меня? Это ты придумал мне косы?
— Не знаю. Может быть — ты? Твой истинный облик. То, какой ты себя ощущаешь.
— Думаешь, я ощущаю себя такой? — взглянула на него скептически. — Что-то не верится. Тогда бы я в парике ходила. Том самом, с косами. А я его никогда носить не рвалась.
— Ну, значит, я тебя такой ощущаю, — не стал он спорить. — Ты сейчас похожа на девочку, что встретилась мне на Горе. Я тебя соблазнял дежурными фразами, смотрел в глаза и ждал, когда они остекленеют. А ты рассмеялась. Ты так смеялась. Ты была такой красивой тогда. Сказочно красивой.
— А сейчас? — поспешила я. Вспоминать о том, что еще случилось тогда на Горе, мучительно не хотелось.
— И сейчас. Только больше ты так не смеешься. Что б я ни делал, как бы тебя не веселил, твой смех звучит уже иначе.
Вот даже странно, с чего бы.
— Нет, это не удивительно, — продолжает, заметив мою горькую ухмылку. — Но жаль…
И мы идем дальше: девочка с косами, которые никто не обрезал, и вампир с волосами, которые никогда не седели. Две иллюзии в мире снов.
— И все же, как-то это неправильно, — замечаю я когда-то потом. Где-то посреди бесконечной прогулки по бесконечным цветущим просторам. Я сижу на траве и плету венок из алых маков, которых вокруг настолько много, что мне даже не надо привставать, чтобы сорвать очередной десяток цветков. Лоу лежит рядом, закинув руки за голову и глядя в бездонную синь небес.
— Что неправильно? — интересуется с ленивой улыбкой.
— Ты неправильный. И вкусы твои, и дом твой.
— Это вдруг с чего ж? — от удивления он даже голову в мою сторону чуть поворачивает.
— Ну, вы же все-таки Дети Леса. Ты должен лес любить. Вечную тень под огромными еловыми лапами, яркие огоньки клюквы на болотах, цветение ландыша и медуницы по весне, — горло почему-то перехватило.
— Скучаешь по дому, верно? — он неожиданно оказался рядом, тепло обнимая за плечи. — То, что ты перечислила — это твой лес, твой дом. Места, где ты гуляла в детстве. А я… — его руки сползли мне на живот, крепко прижимая меня спиной к его груди, стискивая на какой-то миг, и вновь ослабляя объятья, но уже не отпуская. — У меня было другое детство, Лар. И в этом детстве лесов уже не было. Выражение «дети леса» не более чем сладкая ложь, которой тешат себя Древние. Столетия войн их выжгли дотла. Мое детство — это огромные города из синтетических материалов, это частные домашние сады под покровом защитного купола. Это невозможность выйти на улицу, ведь там — то кислотный дождь, то огненный смерч.
— Но я же видела… — изумленно оборачиваюсь к нему лицом, всматриваюсь в глаза. — Анхен показывал как-то. Там был лес. И деревья, огромные, почти живые… Да, они все живые, но у тех… словно сердце билось.
— Анхену повезло, он родился еще до войны, — чуть пожимает плечами Лоу. — До той последней войны, что уничтожила все. А вот мне лесов уже не досталось. Видно, поэтому я так люблю степь. Она — то, что у меня есть, а не воспоминание о том, что у меня якобы было.
— Да? — кажется, мои представления об их мире очередной раз перевернулись. — А мне почему-то думалось, что там у вас был этакий Золотой Век, а потом катастрофа — и вы здесь, и вы вампиры, что оказалось чудовищней самой катастрофы.
— Сказки Древних, — отмахивается Лоу. Срывает цветок, протягивает мне, и я послушно вплетаю его в венок. — Знаешь, мне мои друзья тоже раньше говорили: «ты такой счастливый, ты видел ту жизнь». А не помню я там счастья. Я счастливым только здесь стал.
— Но как же… А солнце? А превращение в вампира? А необходимость пить кровь?
— Солнце? Солнце — это болезни и смерти, но ведь и в том мире они были, просто другие. Превращение? Процесс болезненный, конечно, второй раз мне такого не пережить. А вот результат? Не понимаю, чем он плох. Одни животные убивают других ради еды, и это нормально. Одни разумные убивают других ради еды же — и в чем здесь противоречие законам природы? Ровно то же самое. Страдать от того, что я тигр, а не лань? Как-то глупо, ты не находишь?
— Но ведь раньше… в детстве… ты же питался иначе. Разве тебе…
— Я маленький был, Лара, я не помню. Разве ты помнишь, что ты ела в три, четыре года? Это буднично, рутинно, это не запоминается. А вот как я стоял у окна, и смотрел на эльвина, застигнутого на улице кислотным дождем, я помню прекрасно. У него, почему-то, не было защиты, и он корчился на земле, а с него лоскутами слезала кожа. А больно ему было так, что мне казалось, у меня мозг разорвется. Прежде, чем прибежала мама и закрыла меня от его эмоций, я сорвал себе голос, — он прикрыл глаза, немного помолчал, вспоминая. — Там я все время боялся, — продолжил, спустя несколько мгновений. — Что погибнут родители, что огонь прорвет защитный купол, что попаду под дождь, что меня выкрадут и растерзают враги.
— Но подожди, ты вроде рассказывал, что когда ты родился, война закончилась уже, — припомнила я.
— Ага. Так что можешь легко представить, как там было во время войны, — усмехнулся Лоу. — Так что нет, я не тоскую о том мире. Своей родиной я ощущаю этот. Знаешь, порой бывает неважно, где ты родился. Ты просто приходишь однажды в некое место, и понимаешь, что это и есть твой дом.
Он чуть помолчал, взглянул на небо — безмятежное, высокое, ясное — и продолжил уже стихами, негромко, задумчиво:
— С седых небес мне солнце луч пошлет,
Седым дождем меня к земле прижмет.
Чтобы, вобрав в себя всю соль земли,
Я ей раскрыл объятия свои.
Полынью горькой одарит земля,
Но все равно признает: «Я твоя».
И все шаги не пройденных дорог
Моих не потревожат больше ног.
Я буду свой в журчании ручья,
И мне под ветром станут петь поля,
И ароматы горьких диких трав
Простят меня за все, в чем был неправ.
Ароматы трав в этой степи за гранью реальности пьянили, завораживали, были реальными настолько, что не хотелось верить, будто все это просто сон.
— Ладно, хватит уже о печальном, — вампир решительно взбодрился, сорвал очередную партию цветов и с улыбкой протянул мне. — Лучше объясни, зачем девчонки вечно плетут венки?
— А ваши плетут?
— А то. Можно подумать, вам мешает, когда цветы просто растут. Или в хаотическом порядке они для вас недостаточно красивы?
— В хаотическом недостаточно наши. Красотой порой хочется обладать.
— Вот и вамирши так отвечают. А потом выбирают себе самого красивого человеческого мальчика, и обладают им до последней капли его крови, — усмехнулся, блеснув глазами.
— Последовать, что ль, их примеру? — первый цветок моего плетения соединился с последним, прочно привязанный гибким зеленым стеблем. — Тем более, самый красивый мальчик у меня в наличии, — и я решительно надела маковый венец на его белоснежную макушку. Венок оказался маловат, плела-то на себя, но на кудрях его удержался.
