Эпсилон в созвездии Лебедя (СИ) - Ветер Морвейн "Lady Morvein" (библиотека книг .txt) 📗
Может быть, поэтому с другими девочками у Касандры не ладилось никогда. Она не понимала их озорного нрава. Не понимала их любви к блестящим побрякушкам, драгоценным камешкам, заколкам для волос и прочей чепухе. Она сама не стриглась под горшок только потому, что родители никогда не давали ей денег на посещение цирюльника, а её единственный опыт взять ножницы в собственные руки закончился тяжелым ранением уха.
Заколок Кассандра тоже не носила, предпочитая одну надёжную синюю резинку для волос, которая служила ей талисманом с десяти лет. Она представить себе не могла, что случится, если эта резинка порвётся, потому что без неё ощущала себя как без рук.
Примерно того же возраста были её очки, которые Кассандра одела ещё во втором классе младшей школы и с тех пор не снимала, потому как часто засыпала за книгой — или, вернее, с книгой в обнимку. Однажды, когда она ещё училась в школе со смешанным обучением, двое мальчишек поймали её в коридоре после занятий и долго тискали, пытаясь что-то нащупать под серым ученическим кителем, одинаковым для мальчиков и для девочек. Кассандра отбивалась так яростно, что прокусила одному из них палец, но очки тогда слетели с её лица, и Кассандра перепугалась до смерти, решив, что ослепла — она чувствовала себя абсолютно беспомощной, когда не могла видеть чего-то из происходящего вокруг.
Точно так же было и с одеждой — Кассандра попросту не могла представить себе, что покажет окружающим что-то из своего тела — запястья, которые другие девочки украшали завитками хны и тоненькими плетёными браслетами, шею, которую Донна всегда разглядывала по утрам, тщательно примеряя к ней воротник сутаны, или даже щиколотки — некоторые послушницы подрезали рясы, чтобы при ходьбе иногда мелькали в складках одежды едва прикрытые тонкими ремешками сандалий ступни.
Кассандра не то чтобы считала эти части тела не такими красивыми, как у других — нет, когда она была обнажена, то могла так же увлеченно, как и Донна, разглядывать своё подтянутое, стройное тело. Наедине с собой она не стеснялась ничего. Но окружающий мир казался ей сплошным переплетением колючего кустарника, а тонкая преграда сутаны — единственной защитой от опасностей, которые подстерегали на пути из кельи в аудитории для занятий.
Кассандра прекрасно видела, как ведут себя и одеваются другие, но то, что сама она выглядит как-то иначе, никогда не бросалось ей в глаза. И потому она не могла понять — ни тогда, в школе, когда её тискали в углу, ни потом, в монастыре, когда другие ученицы хихикали ей вслед — что именно с ней не так.
Когда Кассандре было шестнадцать, она запиралась и чуть не плакала от непонимания того, что с ней не так. А потом ей попалась книжка по психологии, брошенная кем-то на ученической скамье — сама она такие не читала, считая бесполезной тратой времени. В этой книжке Кассандра прочитала о том, как двигается по телу молодой женщины таинственная сексуальная сила, и о том, как различаются между собой люди разных возрастов. И ещё о том, что в шестнадцать каждая, без исключения, задаётся теми же вопросами, что и она сама.
Кассандра два дня наблюдала за другими ученицами, ходившими по коридорам монастыря, и пыталась представить, что в их смеющихся головках в нимбах из кудрей вертятся те же мысли, что и в её собственной голове, — но поверить в это так и не смогла.
Впрочем, книга всё же произвела на неё какое-то волшебное воздействие, и задавать себе глупые вопросы Кассандра перестала, раз и навсегда, решив, что ей просто не быть такой, как они.
Она исключила из своей жизни и без того нечастые попытки завести друзей и полностью сосредоточилась на учёбе, а главной мечтой её стало — остаться при монастыре насовсем. Больше ничто не могло поколебать её спокойствия — по крайней мере внешне, потому что раз в несколько недель сердце всё равно сводило от тоски и смутного осознания собственной неполноценности. Единственной отрадой ее стал дневник, страницам которого она доверяла иногда свои мысли — не очень часто, только в моменты, когда чувствовала, что нуждается в успокоении. Тогда ее словно отпускала грусть, ей казалось, что сам факт того, что мысли выражены в словах, а слова записаны, означает, что ее проблемы каким-то образом решены.
Гибель родителей она восприняла так же равнодушно, как воспринимала и всё остальное, творившееся кругом. Они никогда не были ей близки, и она никогда не могла понять той радости, которая появлялась на лицах одногруппников, когда впереди появлялась перспектива вернуться домой.
Кассандра замкнулась ещё больше и теперь и вовсе ни с кем не говорила — никто, впрочем, и не пытался заговорить с ней, кроме разве что школьного психолога, который с умным видом задал ей по бумажке два десятка вопросов и больше к себе не вызывал — видимо, тоже решил, что всё происходящее с девочкой укладывается в рамки стандартной психологии переходного возраста.
Так продолжалось и тогда, когда появилась Донна, которая хоть и сделала её холодный мир немного ярче, но так и не смогла пробиться сквозь преграду изо льда, которую Кассандра воздвигла вокруг себя. И только сейчас, когда Кассандра увидела перед собой Юргена — такого знакомого и в то же время такого другого, не похожего на плоские фотографии и угловатые стереограммы, Кассандра ощутила, что её лёд треснул.
— Классный, правда?
— Да… — ответила Кассандра, не сразу поняв, откуда слышит голос Донны, и Донна ли говорит с ней вообще.
Только обнаружив, что произнесла это слово вслух, Кассандра заставила себя собраться с мыслями и наконец-то увидела, что Донна каким-то чудом успела проскочить в захлопнувшуюся за ними дверь.
— То есть нет, — поправилась Кассандра. — Ничего классного я не вижу в нём. Обычный напыщенный страйкенболист, каких полно по ту сторону наших стен.
— А откуда ты знаешь, что он любит страйкенбол? — поинтересовалась Донна тут же, и в глазах её появилась какая-то нездоровая искра.
— Оттуда, — буркнула Кассандра. Подошла к кровати, опустила на неё мешок, но сама так и не решилась лечь. Что-то внушало ей беспокойство в возбуждённом поведении Донны, и на всякий случай она всё же решилась сказать: — Донна, это мой жених.
Кассандра повернулась к соседке и обнаружила, как с лица той сползает всякое подобие радости.
— Правда? — спросила Донна.
— Да.
— Я тебя ненавижу, Кассандра, ты увела у меня самого шикарного мужчину на сто парсеков вокруг.
— Что… — Кассандра почувствовала, как кровь приливает к лицу, но тут же взяла себя в руки. — Не мели чепухи. Я не виновата, что родители заключили с Розенкрейцерами договор.
— Я никогда тебя не прощу! — отрезала Донна и вопреки своим словам тут же прислонилась к плечу подруги. — Если только ты не прикроешь меня перед наставницами, пока я буду говорить с Аурэлем.
Кассандра застонала.
— Донна, уйди!
— Уже ушла! — Донна подскочила к окну, подняла жалюзи, свистнула в темноту и, выждав пару секунд, пока из сада не раздастся ответ, спрыгнула с подоконника вниз.
Оставшись в одиночестве, Кассандра принялась было раскладывать по полкам содержимое сумки. Затем снова бросила её на кровать, коснулась броши, скрепившей ворот сутаны, намереваясь расстегнуть её и отправиться в душ, когда в дверь постучали.
— Да, — откликнулась она.
Дверь открылась, в образовавшейся щели показалась голова старшей по курсу.
— Кассандра! К директору! — услышала она.
Кассандра сморщила нос, вознесла беззвучную молитву звёздам и, снова застегнув воротник, направилась к выходу.
***
Эрика сидела, перебирая одной рукой растрепанные после перелёта пряди волос и пытаясь уложить их в прежнюю аккуратную причёску. Взгляд её был нацелен на Юргена, сидевшего в соседнем кресле. Юрген хоть и выглядел тоже немного уставшим, но в целом казался таким же неотразимым, как и всегда: Эрика вообще давно уже заметила, что все неприятности стекали с Юргена как с гуся вода. Даже шрам, который он получил во время очередной своей дурацкой выходки на занятиях по лётному делу не только ничему его не научил, но и красил лицо, которое до того было, пожалуй, слишком уж правильным для мужчины.
