Папа, прости маму! (СИ) - Смирнова Юлия (читать бесплатно книги без сокращений .txt, .fb2) 📗

Он вцепился мне в волосы и притиснул к постели лицом вниз. Я испуганно забилась под ним, тщетно стараясь вырваться.

— Тихо, — успокаивающе пошипел он, заламывая так, что я оказалась совершенно обездвижена. — Осталось недолго, потерпи. Сопротивление только увеличит боль.

Я распласталась под ним и безропотно позволила ему завершить процесс. Беспрекословное подчинение и ощущение абсолютной беспомощности сильно завели меня; с его последними самыми резкими движениями на меня тоже накатил оргазм.

Я послушно подождала, пока ощущения схлынут и дыхание выровняется, и открыла глаза. Я была сломана и уничтожена. Пробуждения так и не случилось. Выходило, что мужчина прав. Это — моя реальность.

Знакомый незнакомец — отец моего ребёнка? — сел в постели; нагнулся за брошенной на пол ветровкой, достал сигареты из кармана и закурил. Запах был знакомый. Я дала себе слово, что первой молчание не нарушу.

По сосредоточенному взгляду его темно-серых глаз было видно, что он обдумывает ситуацию. На меня он не смотрел; я же исподтишка рассматривала его, пытаясь ухватиться за ускользающие воспоминания. Странное умиротворение овладело мною.

Мужчина докурил, снова лёг и небрежным жестом показал, что желает продолжить. Я, уверенная, что не справлюсь, тем не менее подчинилась его жесту и села на него.

— Тебя опять испарина прошибла. Как ощущения? — не сводя с меня взгляда, поинтересовался любовник.

— Мучительно. Мне и хорошо, и плохо, — пролепетала я.

— Ты не знаешь, что такое по-настоящему плохо. Но я тебе покажу.

Я решила не доставлять ему такого удовольствия и снова прочно замолчала, сосредоточенно работая со стиснутыми зубами. Мне подумалось, что это не секс. В лучшем случае между нами сейчас происходил диалог; в худшем — поединок. Скорее даже, всё вместе. Но стоило только мне закончить и полумёртвой свалиться рядом с ним, как мужик грубо выволок меня из постели:

— Поднимайся, примем душ.

Я с трудом встала; ноги тряслись, меня страшно колотило.

— Где здесь у тебя ванна? Это, по крайней мере, ты помнишь? — съязвил он.

Под душем я тесно прижалась к мужчине, пытаясь согреться. Он отстранил меня:

— Вставай лицом к стене. Не дёргайся, иначе я тебе что-нибудь поврежу.

Прижимаясь голой грудью к влажному прохладному кафелю, я почувствовала его внутри себя и охнула.

— Я больше не могу, — призналась я, чувствуя, что у меня постукивают зубы.

— Это ничего, дорогая. Главное, чтобы я смог. Стой вот так, на носочках.

— Пожалуйста, поддержи меня… — чувствуя, что вот-вот упаду, взмолилась я.

— Обойдёшься. Я поддерживал тебя много лет и смертельно устал, — категорично отказал любовник.

Дрожа, я отдала ему свои последние силы. Когда всё закончилось, я смогла только выйти в коридор и легла прямо там на полу.

Память возвращалась обрывками. Мужчина, которого я постепенно узнавала — и с узнаванием приходил всё больший ужас, кажется, это мой бывший муж, с которым мы уже несколько лет как в разводе! — этот страшный мужик перешагнул через меня, как через бревно, и, одеваясь, бросил:

— Я нашёл её. Нашёл Лолу. Скоро она будет со мной. А ты её не заслуживаешь. Ты не увидишь её, дрянь. Никогда! Валяйся тут и вспоминай. Вспоминай, как потеряла дочь; как отказалась от неё; к тому моменту, как ты всё вспомнишь, судья объявит решение, и он не даст поблажек. И тогда… я лично надену на твоё красивое хрупкое запястье браслет. И трахну — сразу после. И буду трахать тогда, когда мне угодно! Пока ты снова не родишь мне, тварь, — понятно?

Глава 4. Шем. Вернуть потерянное, избавиться от ненужного

— Что надо сделать, чтобы почувствовать, как мама? — спросила меня Лола вскоре после того, как я нашёл её. Свою единственную девочку, которую потерял десять лет назад… по вине бывшей.

Дочь знает, что я не могу простить недосмотр за ребёнком и никогда не прощу; знает, что у неё есть мать, которой не позволено к ней приближаться, — и хитрит. Старается вызнать побольше. Я мог бы сказать ей такое, после чего она не захочет видеть мать, никогда не захочет слышать о ней. Но это означает разбить детское сердце, которое и без того немало настрадалось. Поэтому я еле удерживаю готовые сорваться с языка слова: «Милая, ты не в курсе, что мать предлагала оставить поиски и начать жить без тебя… Она готова была согласиться с потерей и представить, что у нас просто никогда не было дочери: слишком много боли».

Как такое простить?

Но я просто спрашиваю:

— Зачем тебе чувствовать, как твоя недомамаша? Живи своими чувствами.

— Но это можно сделать?

— Никак нельзя.

— Но было бы, наверное, здорово?

Я становлюсь серьёзным.

— Ну-ка… почему ты спрашиваешь?

— А почему ты так заволновался? — настораживается Лола.

— Ты еще маленькая. Ты должна сама узнавать новый мир, который вокруг тебя. Ты никогда не была в мире люцифагов, жила только среди людей, не знаешь законов Наблюдателей. Ты жила в чуждой и чужой для тебя среде… Это твой опыт — понимаешь? А мамин опыт — он принадлежит только маме.

— Но ты бы хотел почувствовать, как мама?

— Почему ты задаешь такие вопросы?

Мы не так давно познакомились с дочерью и до сих пор присматриваемся друг к другу, будто у нас не симбиоз, а наобум нас поместили жить вместе. И каждый откровенный разговор между нами так заканчивается. Взаимным недоумением и подозрением. И мы никак не можем продвинуться дальше. Всякая подобная наша беседа заходит в тупик. И мы оба честно пытаемся выйти из тупика. Потому что если уж я всё понимаю, то она тем более. Я запретил ей искать мать… но знаю Лолу: она не сдастся, продолжит поиски. И я должен её от этого оградить.

— Ты можешь хотя бы раз не уйти от ответа, если речь заходит о маме?

— Ты не поймешь.

— Значит, объясни так, чтобы я поняла.

— Хорошо, — уступает дочери папаша. — Объясняю. Чувствовать, как мама, очень тяжело. Трудно так жить. Я понимаю это. Логикой. Потому что мама обострённо воспринимает всё: ярко и насыщенно, словно вокруг не мир, а необыкновенно красочный мультфильм. Поэтому внешние раздражители, незаметные для другого, сливаются для неё в одну чудесную многоцветную картину, которая накладывается у неё на другие картины — когда-то воспринятые точно так же, не забытые, как забывается всё на свете, а оставившие после себя точно такой же яркий след.

— Я не поняла, — честно признаётся Лола.

— Ты так уверена, что хочешь понять?

— Я бы всё отдала, — честно говорит дочь.

— Какие ужасные слова, — внезапно я отрываю лист ядовитого растения и обжигаю Лолину руку его листьями. Лола вскрикивает, бьет меня по локтю.

— Больно!

— Это не больно, — я не обращаю внимания и ударяю ее по тому же самому месту несколько раз. Лола уже орет — скорее даже от злости, вскакивает с места, подбирает какой-то камешек и кидает в меня. Я ловко уворачиваюсь и хватаю дочь обеими руками, потому что она пытается убежать.

— Я максимально упростил. Специально для тебя, как ты просила. Ничего другого в голову не пришло. Извини. Ты обожглась один раз — это больно. Но прошло бы через минуту. Потом по этому же месту ты получила ещё два, три ожога. Боль теперь так быстро не утихнет. Теперь представь, что я буду бить тебя по одному и тому же месту каждый день.

— Я убегу из дома, — говорит Лола. — Вот поэтому мама и убежала?

— То, что ты испытала, касается, к её счастью, также и приятных ощущений: радости, гордости, удовольствия. На руке у тебя три удара… Ты продолжаешь их чувствовать, они с тобой. Также и с мамой всё то, что она пережила — так ярко и красочно; только твоя рука заживёт к вечеру, а маму не отпускают все чувства, которые она когда-либо испытала. Твои три удара… И её тридцать три тысячи чувств. Теперь понимаешь?

Лола кивает. Я вижу, как любопытство в ней разгорается еще сильнее. Я мрачнею. Именно с умением чувствовать так, как чувствует её мать, связана самая большая в моей жизни катастрофа.