Агенство БАМС (СИ) - Блэк Тати (чтение книг .TXT) 📗
— О штабс-капитане? — уточнил он, приоткрыв один глаз, но на сей раз отводя взгляд от сидящей подле него женщины и устремляя его в звездный купол неба. — Ничего особенного. Служит у великого князя давно, но должность, как вы понимаете, не особенно важная. Скорее чрез него просто передали заказ, чтобы не привлекать к агентству излишнего внимания. Чин носит по заслугам, в военном деле себя проявил как человек отважный. Ранен в битве на Альме, по счастью, не серьезно. Это все, что я знаю о Леславском. Или вы имели ввиду великого князя? — чуть понизив голос уточнил он, вновь переводя взгляд на Оболенскую и едва сдерживая зевок — сказывалась чудовищная усталость, навалившаяся вдруг сразу отовсюду.
— Нет, — ограничилась Настасья Павловна кратким ответом и поспешно добавила:
— Давайте спать, Петр Иванович. День будет нелегким.
С этими словами Оболенская, в свою очередь, аккуратно устроилась на импровизированной их постели, держась на некотором расстоянии от Шульца, но, вопреки собственному ее предложению выспаться перед новым и явно непростым днем, сон к ней совершенно не шел.
А дело все было в том, что никак не могла припомнить Настасья Павловна, где слышала прежде про штабс-капитана Леславского. Нет, конечно, она видела его у дядюшки накануне отбытия в полет «Александра Благословенного» и тогда еще имя его мерещилось ей каким-то знакомым, да голова была забита совсем иной проблемой — той самой, что сейчас мирно спала в нескольких сантиметрах от нее, и зрелище это, когда кинула Оболенская на Шульца взгляд украдкою, вызывало в ней какую-то особенную нежность, а мысль о том, что вот так вот, рядышком, могут они с Петром Ивановичем засыпать и просыпаться каждый Божий день, стоит только ей ответить согласием на его предложение, порождала внутри непрошеный трепет.
Но все же вовсе не близость Петра Ивановича, а вернее — не только она, была причиною того, что Оболенская никак не могла теперь уснуть. В попытках вспомнить, откуда могла знать она имя Леславского — или ей просто то только казалось — дошла Настасья Павловна до того, что стала перебирать в уме генеалогические древа всех славных фамилий Российской империи, как некоторые люди считают перед сном прыгающих овечек, да на том и забылась тревожным сном, так ни до чего и не додумавшись.
И снились ей в те пару часов забытья сны один неприятнее другого, где в мрачном хороводе мелькали пред Настасьей Павловною то женщина с горящим кнутом, то дражайший дядюшка, что раскачивал пред ее очами золотые свои часы, как маятник, а то и польский граф в турецких одеждах, что были пропитаны то ли вином, то ли кровью. И хохотал ей в лицо издевательски штабс-капитан, чей образ заменился вскоре снова кудрявою мадам и так двигались они по бесконечному кругу, словно желали свести Оболенскую с ума, а она все силилась закричать, чтобы проснуться от звука собственного голоса, но связки точно парализовало, и невозможно было издать ни стона, ни хрипа.
Из плена кошмаров Настасью Павловну, спавшую чутко, в итоге вытянул посторонний шум, раздавшийся где-то рядом и предупреждавший о том, что на дирижабле находится кто-то еще, кроме них с лейб-квором. Поначалу она подумала было, что, может статься, то Моцарт, оставшийся внизу, решил подобраться поближе к хозяйке, но когда приподняла голову, обнаружила, что тень, крадущаяся по лестнице вниз, к трюму, принадлежала определенно человеку.
И поведение его, несомненно, было странно: зачем тому, кто не имел злого умысла, красться посреди ночи на дирижабль, точно вор? Да еще туда, где, должно быть, до сих пор находился труп последней жертвы?
Затаив дыхание, Настасья Павловна замерла, стараясь не издавать ни звука, дабы не быть обнаруженною. По счастью, от того места, где исчезла тень, их отделяла сейчас вторая лестница, две мачты и перегородка, и, по всей видимости, объект наблюдений Оболенской торопился так, что не вглядывался в гору тряпья, среди которой устроили себе ложе Настасья Павловна с Петром Ивановичем.
Но то, что миновало раз — могло не миновать дважды, а потому Оболенская рассудила, что лишняя осторожность не повредит. Выпростав из кучи тряпья особенно пышную дамскую юбку, она накинула ее на Петра Ивановича и следом сама зарылась в горы атласа и льна так, чтобы не видно было ее лица. Вернее — почти не видно, потому как Настасья Павловна оставила небольшой просвет, дабы наблюдать за тем, как неизвестный поднимется обратно на палубу, что он должен был непременно сделать, если намеревался покинуть корабль.
Так оно и получилось — сжимая что-то в руке, тень юркнула в сторону трапа и тут Оболенская решилась.
— Петр Иванович, — прошептала она, наклоняясь к Шульцу и убирая с лица его кружевные оборки, — там у трапа какая-то странная личность. Идемте скорее!
Лейб-квор очнулся ото сна мгновенно — сказывалась давняя привычка просыпаться тотчас, как того требовали какие бы то ни было обстоятельства. Особливо эта особенность, обретенная путем нещадных тренировок, помогала Шульцу во время выполнения чрезмерно долгоиграющих заданий, когда бывало, он закимаривал прямо на посту, но просыпался аккурат к чему-нибудь важному.
— Куда? Что? — вопросил Петр Иванович, сдувая с лица шелковую ленту от лежащего на его голове ночного чепца какой-то неизвестной ему дамы. — Что-то произошло?
Он во мгновение ока вскочил на ноги, озираясь, после чего стащил с головы чепец и отбросил его в сторону, ставши не просто Шульцем Петром Ивановичем, но агентом сыска, коему поручили важное дело.
— Странная личность? — также шепотом переспросил он скорее для порядка, чем нуждаясь в уточнении. — Тогда — за мной!
Они с Оболенской бесшумными тенями проскользили по палубе до трапа, с некоторым промедлением, дабы позволить «странной личности» взять фору. Спугнуть того, за кем им предстояло проследить, было весьма нежелательно. Могло статься, что они напали на след, связанный с покусителем, и уже нынче ночью им предстояло завершить сие дело, так сказать, не отходя от дирижабля.
Впрочем, вскоре выяснилось, что не отойти от дирижабля не получится. «Странная личность», в которой Шульц приметил знакомые черты, покинув «Александра» направилась прямиком в глубину таежного леса. В голове Петра Ивановича еще мелькнула мысль о том, что надобно было бы оставить Оболенскую на попечение дядюшки, но медлить было крайне нежелательно, посему пришлось взять Настасью Павловну с собой. Тем паче, что по пути она коротко и шепотом обсказала ему, что «странная личность» до момента, как покинула дирижабль, наведывалась в тот самый трюм, где по сей час лежал несчастный убиенный, чей труп они с Оболенской обнаружили прямо перед падением.
Дедуктируя прямо на ходу, но не приходя к какому-либо определенному выводу, Шульц шел впереди по следам «странной личности», а Настасья Павловна держалась за ним. Двигалась она почти бесшумно, не жаловалась ни на усталость, да страха не выказывала тоже, и это окончательно укрепило лейб-квора в мысли, что выбор его пал на Оболенскую не просто так.
— Стойте, — шепнул Шульц, когда «странная личность» наконец остановилась, вертя головою вправо-влево, будто искала что-то на относительно ровной небольшой полянке, где не росло ни единого деревца. Вероятнее всего, их убрали, тем самым расчищая для чего-то место. С нескольких шагов, где замерли возле ствола березы Шульц и Настасья Павловна, «странную личность» было видно как на ладони — и тому особенно благоприятствовала огромная, будто блюдо для пирожков, серебристая луна.
Лейб-квор собирался поделиться своими мыслями относительно того, где они могли оказаться, с Настасьей Павловной, но не успел. «Странная личность» вдруг сделала шаг вперед и… исчезла из виду, заставив Шульца так и замереть с приоткрытым ртом.
— Мистика! — выдохнул он, обменявшись с Оболенской удивленными взглядами. — Как есть мистика!
С подобными обстоятельствами, в которых был наверняка замешан какой-то магический ковен, лейб-квор сталкивался впервые в жизни, посему наряду с обычным своим треволнением, что неизменно сопровождало его участие в операциях, испытывал еще и священный ужас, коего не желал показывать Настасье Павловне. Найдя в себе силы и смелость, он все же шагнул из под сени леса к той самой полянке, после чего подошел к тому месту, на котором только что исчезла «странная личность», и тут же облегченно выдохнул.
