Забыть оборотня за 24 часа (СИ) - Россо Виктория (читать книги онлайн без регистрации TXT, FB2) 📗

Продолжение для Тины не имеет важности — хватает нескольких строк, чтобы вызвать у неё сильнейший приступ. Достаточно пяти предложений, чтобы закипели мозги.

Тина уже ничего не слышит: ни звуков сирены, ни окрики полицейского, ни вопросов врачей, что звучат так близко — на расстоянии вдоха. Тина закрывает глаза, когда её перекладывают на носилки и тащат в кабину скорой помощи. Она пытается закрыть уши руками, но ей не позволяют; пытается позвать Ноа, но голосовые связки не слушаются, а сознание такое прозрачное, такое расплывчатое, что вряд ли поймешь — спишь ты или еще нет.

Жив ты или уже мертв…

9. Переплетение времен

В этом мире всегда считали, что оборотень — не человек. Что у него отсутствует душа, что она отравлена волчьим ядом, и что хищники не чувствуют боли. Нет, боль всегда одинаковая, не важно, человек ты или зверь. Просто с физической оборотень умеет бороться в силу своих генетических способностей, а вот с моральной, душевной болью, вторая сущность не в силах сражаться. Проигрывает так же успешно, как и любой другой представитель этой планеты. Волк, что живет внутри человека, ощущает сполна и предательство, и обиду, и опустошение. Волк знает, что такое страдание, признает ошибки и корит себя за глупость. Только вот относятся к оборотню так, словно он не имеет право оступиться. Раньше Васкес не задумывался над этой аксиомой, а теперь вкусил ее сполна. Ему будет сложнее вымаливать прощение, потому что изначально принято думать, что его контроль непоколебим.

Ноа уже прошел первые стадии самобичевания: сначала злился на Тину за то, что не выслушала, хотя оправдание не имело абсолютно никакой ценности; злился за то, что ушла и не дала объяснить чувства, затаившиеся глубоко в душе. Ноа бы сказал ей, как сильно любит, как бесконечно винит себя, как хочет вернуть все назад и просто не идти на этот чертов прием. Затем он злился на себя: на свой идиотизм, на свое замешательство, на странную слабость к совершенно безразличной девушке; злился за то, что сломался, что потерял контроль и поступил, как последний мудак. Злился на Глена и его подстрекательства в такой сложный для волка момент, а потом снова на себя за то, что повелся на якобы единственно правильный выход. Правильным было бы не отпускать вовсе и не упоминать о словах Глена. Правильным было бы вообще не изменять. Бороться до конца с хищником, что сминал под своими когтями их общие внутренности.

Сейчас Ноа не знает, на кого злится: на себя, на Тину или на того ублюдка, что целует его человека прямо возле офиса «Амнезии». Да они издеваются? Хотят сделать еще больнее? Или Финн пользуется провалами в памяти, которые преследуют Тину с момента аварии? Той самой, что произошла в кой — то мере по вине Ноа. Еще одна монетка в копилку его терзаний.

Ладони сжимаются в кулаки, клыки прорезают десна, а контроль вновь летит ко всем чертям. Только сейчас это мало заботит. Видеть, как Тина медленно и уверенно отвечает на поцелуй другого парня настолько больно, мерзко и противно, что меньше всего задумываешься о превращении в бешеного зверя, и о последствиях, что будут после. Именно по этой причине Ноа выходит из автомобиля, что припарковал на своем привычном месте возле поворота, твердым шагом направляется в сторону целующейся парочки, а по венам начинает быстро закипать багровая кровь. Злость перекрывает сознание, закрывает шторы, вгоняя во тьму и безразличие; обжигает кожу и проникает в душу, словно она и есть хозяйка. Никогда прежде оборотень не чувствовал такую неразбавленную злость. Никогда прежде он не чувствовал такую злость к своему человеку. Словно предал. Словно забыл и не хочет вспоминать, в то время как Ноа всячески старается не умереть от следующего вдоха. Пока Тина целует Финна, воздух для Ноа кажется отравой — лучше бы не дышал, лучше бы сдох, но только не видел перед глазами эту картину. Хоть и заслужил.

Удар. Второй. Третий. Где — то сбоку подлетает Тина, а во взоре оборотня уже красная пелена и не видно различий. Толчок и столкновение взглядами, так больно, словно заточенным штыком поперек горла. Ноа видит в глазах Тины испуг и замешательство, а Тина видит в его глазах лишь обиду и надломленность. Он не может контролировать свои эмоции, не может анализировать, что заслужил все то, что происходит в данный момент. Он просто слишком любит Тину, чтобы смириться. Просто до ломающихся костей по сути невиновного парня. Ведь за чувства не винят, правда? Мантра самому себе, что это расплата, что все по — честному, что надо бы остановиться и признать поражение — не помогает. Отрезвляет лишь боль — физическая, ответная. Уиттмор бьет, как девчонка, но ему простительно, ведь он — человек. И почему Ноа даже не задумывается о том, что убить сейчас проще простого? Почему не просчитывает удары, когда валит Финна на асфальт? Когда бьет его по морде, да так сильно, что слышится хруст носа и челюсти? Когда замахивается снова и снова, а потом вновь отталкивает Тину, которая пытается усмирить разъяренного зверя и спасти почти бессознательную жертву? Наверное потому, что уже определенно насрать, какое будущее ждет впереди.

Без Тины.

***

Яркий свет больничных ламп больно давит на глаза. Тина прищуривается, пытается понять, что же происходит, но улавливает только быстрое движение и чьи — то обеспокоенные голоса. Голова раскалывается, словно она бесконечно стучалась ею в запертые бетонные двери, а в ушах стоит такой пронзительный звон, что хочется просто оглохнуть, лишь бы не слышать, не испытывать холодную дрожь. Она несколько раз моргает, узнавая в помутненном зрении лицо Пэрриша — помощника шерифа округа Гарден Хиллс, — а затем снова зажмуривается от новой волны мучительной боли. Кажется, словно мозги превращаются в желе и пытаются вытечь из всех доступных мест: глаз, ушей, ноздрей, рта. Словно разум пытается покинуть её, сбегая как можно быстрее с тонущего корабля.

— Офицер Фьюринг уже выехал? — вопрос доносится до Тины, будто сквозь несколько слоев ваты. — Кажется, наши дела совсем плохи. Нужно срочно узнать, кто проводил процедуру.

Этот голос принадлежит кому — то знакомому, кажется, точно такой же голос у доктора Данбара. Тина пытается сосредоточиться, пытается уловить еще хоть что — либо отдаленно знакомое, например, возможно Ноа объявился где — то неподалеку, но терпит очередное поражение. Сознание то ускользает, то возвращается вновь. Она выскальзывает из реальности, затем снова окунается в яркий свет больничных ламп, а голова все еще болит так сильно, что лучше бы убили; ввели отраву внутривенно и положили на лицо подушку, помогая обрести покой. Её без конца куда — то везут, потолок мелькает, превращаясь в очертания обрывистых картин, поворачивать головой невероятно тяжело, и от этого становится страшно.

Страшно от беспомощности, от неизвестности, от одиночества, которое в данный момент такое насыщенное и концентрированное, что можно потрогать рукой. Поздороваться и спросить: «Надолго ли ты ко мне?». И молча ждать ответа, потому что говорить еще больнее, чем думать. Тина пытается ответить на вопросы, явно задаваемые в её сторону, но язык не принадлежит своему хозяину — взял внеочередной отгул или устроил забастовку. Все, что она может — это только смотреть прямо перед собой; не закрывать глаза, потому что так становится еще страшнее; бороться с адской болью, которая вот — вот сведет Тину с ума.

— Я позвонил ему еще в кабине скорой помощи, — а вот это уже Пэрриш, его очень легко узнать по хрипловатым ноткам в голосе, да и в патрульной машине был именно он, Тина это помнит, хоть и напрягать воспоминания с каждой секундой становится все сложней и сложней. — Должен подъехать с минуты на минуту. Вы думаете, что понадобится его одобрение на обратный процесс? Я не в курсе всех подробностей, но вроде это кто — то из Васкесов.

Знакомые буквы режут слух, но вопреки ожиданиям нового витка боли они, наоборот, на несколько секунд помогают сосредоточиться. Тина часто моргает, вспоминает листок с надписью «Запретительный приказ», после которого и начался этот ужасающий приступ, и пытается сложить воедино несколько известных фактов. Это помогает хоть немного успокоиться, отвлечься, не думать о собственном паршивом состоянии. Лучше думать о Ноа, ведь он единственный, кого Тина помнит с этой фамилией. Она зажмуривается, сильно, до желтых бликов, и думает, думает, думает.