Теряя себя (СИ) - "Eve Aurton" (книги полностью бесплатно txt) 📗

— Tu as pire qu’une gamine,** — его голос смешивается с громкими битами, и я ни черта не понимаю, лишь стараюсь подстроиться под его широкий шаг, пока он тащит меня, до сих пор крепко держа за руку. Кожа там начинает пылать, и, могу поспорить, уже завтра на месте его хватки будут синяки, но это лучше, чем остаться одной в незнакомом месте. Лишь когда за нами закрывается дверь, и мы, сжатые со всех сторон серыми сводами, начинаем спускаться вниз, Рэми отпускает меня, раздраженно застегивая пиджак. Вверху, над нашими головами, расположена цепочка маленьких светильников, рассеивающих полумрак, но даже они не в силах разогнать мрачность этого места, больше похожего на средневековые катакомбы.

— Что это за место? — Здесь не так тепло, как наверху, поэтому я обнимаю себя за плечи, пытаясь не пропустить ступеньку и не скатиться вниз. Господин уверенно идет впереди, чувствуя себя вполне уютно, в то время как я сжимаюсь от страха перед замкнутым пространством.

— Дом моего друга, самого крупного работорговца на Севере, — Рэми бросает сухой ответ, резко затормаживая и разворачиваясь ко мне. Не успеваю остановиться, по инерции впечатываясь в него, и настороженно заглядываю в его глаза, когда он склоняется ближе и, касаясь моего уха своим дыханием, шепчет: — Помни: все, что ты увидишь… все, что ты услышишь… Не хочется наносить урон такой красоте.

— Да, мой Господин, — нервно сглатываю, ничуть не сомневаясь в его угрозах, и опускаю голову, когда он открывает дверь и входит в большую, просто огромную комнату с зеркальным потолком и кроваво-алыми стенами, точно такими же коврами, даже мебелью, либо обитой алой тканью, либо имеющей другой кровавый акцент. Ужасная привязанность к этому цвету.

— Дамиан! Какими судьбами? — Навстречу нам идет высокий мужчина, скорее даже парень, на вид не более двадцати лет. Небольшая щетина на лице, еще не достигшая зрелой густоты, приятная улыбка, темные волосы. Он одет в черную рубашку, небрежно расстегнутую на три пуговицы, и черные брюки, зауженные книзу. Этакой франт, сошедший с обложки дамского романа. Его голос отчетливо резок, он выговаривает каждое слово, ясно произнося все звуки и словно отчеканивая их. Никакой плавности, лености, присущей выдержанным мужчинам неторопливости, отсутствие которой выдает в нем вчерашнего мальчишку. Все это я успеваю разглядеть за секунду, прежде чем опустить взгляд и уставиться на носки своих туфель. — Мог бы предупредить, я бы прибрался.

Он смеется, дружески хлопая Хозяина по плечу, а я не могу не отметить, что он не лишен очарования и простоты, к которой так тянутся люди.

— Это было спонтанное решение, Юджин, тем более, твой дом — вечный беспорядок.

— Согласен, но порядок необходим глупцам, гений же властвует над хаосом. Не припомню, кто это сказал, не подскажешь?

— Энштейн.

— Точно, — он цокает языком, вновь задевая плечо Рэми, а для меня это панибратское отношение кажется странным. За время, проведенное здесь, я ни разу не видела, чтобы Господин позволял кому-нибудь так обращаться с собою. Лишь благоговейное уважение и покорность, страх перед его силой и властью. Поэтому этот мужчина либо действительно его настоящий друг, либо по каким-то причинам он относится к нему снисходительно, спуская такие выходки с рук. — Проходи, Дамиан, сейчас же прикажу принести что-нибудь эксклюзивное. Кто это с тобой?

Лишь когда речь заходит обо мне, я позволяю себе посмотреть на Юджина, который, в свою очередь, разглядывает меня с видимым интересом, не с тем, каким обычно смотрят на меня мужчины, а с профессиональным, будто сейчас он оценивает мою стоимость. Он даже прищуривается, пальцем очерчивая окружность в воздухе и вынуждая меня растерянно обернуться вокруг своей оси. Затем подходит ближе и, обхватывая подбородок ладонью, внимательно разглядывает лицо, поворачивая мою голову туда-сюда. Несколько секунд смотрит прямо в глаза, словно прощупывая душу и заставляя меня почувствовать себя уязвимой.

— Знаешь, когда она надоест тебе, продай ее мне. Я смогу удвоить цену и перепродать ее с выгодой, — наконец отступив назад, подытоживает он, а потом зависает взглядом на моих бедрах, смущая этим еще больше. Не знаю, куда деться от такого откровенного рассматривания, поэтому делаю шаг чуть в сторону, прячась за Хозяина и вновь проклиная узкое платье. — L’âme pure a les plus belle yeux. C’est pourquoi tu as choisi lui?***

— Je ne suis pas venu pour bavarder de la concubine.****

— Значит, я прав, — Юджин мило улыбается, отвлекаясь от меня и показывая рукой на широкий алый диван с низкой спинкой. Сам усаживается напротив, точно на такой же диван, весь усыпанный разномастными подушками, и пододвигает стеклянный столик с рассыпанным на нем белым порошком, стаканами и початой бутылкой виски ближе к нам. Рэми, расстегнув пуговицы пиджака, устраивается на предложенное место, а мне указывает взглядом на пол, молча приказывая сесть у его ног.

От унижения скулы покрываются алыми пятнами, но я послушно устраиваюсь на полу, подгибая по себя ноги и опираясь спиной о диван. Чувствуется легкая усталость, почти сгоревшая под напором этого места; какое-то волнение, наверняка вызванное буйством цвета; теперь уже приятная прохлада, остужающая до сих пор пылающие щеки. Не знаю, чем себя занять, поэтому не нахожу ничего лучше, чем разглядывать ворс на ковре — высокий и мягкий, он приятно щекочет руку, когда я провожу по нему ладонью.

— Слышал, у тебя проблемы, Дамиан. Поэтому ты здесь?

— Проблемы не у меня, а у нас.

— Брось, я не состою в Совете.

— Но являешься частью общества, тебе не может быть безразлична эта тема.

— Ты прав, друг, — Юджин склоняется над столиком, и я с любопытством наблюдаю за тем, как он берет короткую трубочку и вдыхает в себя порошок, затем прикрывая глаза и потирая пальцем под носом. Снежная пыль попадает на его черную рубашку, оседая на ней белыми пятнами, а Юджин тут же делает большой глоток виски, расслабленно откидываясь назад и, наконец, открывая глаза. Его взгляд, блестящий и проникновенный, задевает меня, Рэми, а потом концентрируется на потолке, отражаясь в зеркалах над нами эхом одурманенного сознания. — Чем я могу помочь тебе?

— Ты, как никто другой, находишься ближе всех к людям. Я хочу, чтобы ты прощупал их настроение. Видишь ли, в чем проблема, Вацлав.

— Твою мать, не напоминай мне об этом ублюдке, — Юджин морщится, внезапно группируюсь и скидывая с себя наркотическую нирвану. Он подается вперед, опираясь локтями о колени, и тыкает в Хозяина пальцем, шипя: — Он хочет лишить меня работы, знаю.

— Он настаивает на том, что к этому причастны люди, и мне нужны доказательства обратного, — напротив, поза Рэми остается совершенно расслабленной, еще больше подчеркивая импульсивность собеседника. Он сидит, закинув одну руку на спинку дивана, повернувшись чуть в сторону, второй рукой лениво отбивая ритм по своему бедру. Не принимает угощение, скорее всего, желая обсудить эту тему на ясную голову.

— Люди слишком трусливы и слабы, не верю. Их процентное соотношение, если я не ошибаюсь, не позволит им пойти против нас, если, конечно, они не подключат колонии, где о нас даже не знают. Работа по пропаганде была бы заметна, и эти глупышки, — показывая на меня пальцем, говорит Юджин, — не рвались бы за стену. Тем более, как показала история, за каждым восстанием кто-то стоит.

— Вот именно, Юджин. В том-то и дело. Я хочу знать, кто пытается скинуть меня.

— У тебя есть предположения?

— Да, — поворачиваю голову к Господину, совершенно нарушая правила и против воли вникая в их диалог. Постепенно его слова встают в логическую цепочку, и я могу сделать кое-какие выводы: насчет происходящего, насчет Сопротивления. Значит, Сопротивление людей было не результатом их отчаянной любви к свободе, а лишь манипулятивными действиями того, кто хотел скинуть Рэми с “престола”. Всего лишь пешки, средство для достижения цели — устроить восстание и подорвать доверие к власти, показав ее беспомощность. После этих слов я вдруг понимаю, насколько мы жалкие, трусливые и слабые, и опускаю голову, обращая свое внимание на сцепленные пальцы. Не верю, не может быть, это ложь, им удобно так считать, чтобы не видеть в нас опасность, даже не рассматривать нас как достойных противников. — Но позволь мне не озвучивать, пока я не буду абсолютно уверен.