Заклятые враги (СИ) - Либрем Альма (книга бесплатный формат .TXT) 📗
Он не мог говорить с ними, как прежде.
Когда он выпрямился и откашлялся, а голос громогласно зазвенел под действием магии над огромной толпой, Галатье осознал, что самим собой он быть не может.
На этом холме к ним обратится не их король.
Он просто сыграет роль.
Станет тем, кем никогда не был. Засияет чужой синевой, вспыхнет огнём сворованной — одолженной на минутку, — силы.
— Народ Торрессы!
Голос звучал так, как надо. Поставленно, уверенно, и плевать, что с чужими нотками, чужим тоном, другими словами. Может быть, надо переменить тон? Вспомнить о том, как он на самом деле должен себя вести? Воскресить того короля, которого Торресса потеряла много лет назад, обретя слабого, малодушного мужчину, способного только вставать на колени перед своей женщиной? Бессмысленно! Он даже не знал, способен ли держать удар, когда понадобится, имеет ли шанс выдержать, выстоять, не рухнуть на колени, когда на него посмотрит враг, пленивший его армию, убивший его жену…
Жену? А дочь? Марта умерла от руки Дарнаэла Тьеррона — по его приказу уж точно. Нормально ли — молиться на него, шептать просьбы и падать на колени перед человеком, что мог смести его державу?
Армия Торрессы никогда не была достаточно сильна. Всё, что здесь стоит — это тень. Тень, пресыщенная магией, и именно этих чар они боятся.
Их армия не мала, но труслива. Она способна рухнуть на колени от первого дуновения ветра, задрожать при виде вражеского отряда, ничтожно крохотного, жалкого, но руководимого достойным лидером.
Почему же сейчас они столь смелы? Почему смотрят в его глаза, почему поднимаются с оружием в руках, не собираясь замирать, будто бы те крольчата перед удавом?
Потому что это не они. Не солдаты, у которых есть чувства, есть дыхание, есть способность смотреть вперёд и думать о чём-то. Марионетки, куклы, жалкие отражения… Отражения в руках умелого кукловода, и он не позволит им просто так воспротивиться.
Не позволит проиграть.
— Долго ли вы, вольный народ, — голос громом раздавался над долиной, — будете поддаваться рабовладельцу, человеку, что гонит вас, будто бы тупой скот, вперёд, на могучую чужую армию? На людей, с которыми вам никогда в своей жизни не совладать, людей всесильных, людей, в глазах которых горит жажда победы?! Вы — кто вы? Вы боретесь за Торрессу? За своё счастье? Всего этого нет в планах вашего поводыря!
Он должен достучаться. Пусть чужими фразами, пусть восклицаниями, что срываются с его губ против его воли.
Он — не Галатье Торрэсса. Он просто остаток от себя-прошлого, тень, что пришла откуда-то из маленького островка…
— Я вырвался из темницы для того, чтобы предстать перед вами. Признаться, что был слаб, когда отринул от своих обязанностей, когда позволил женщине, пусть и любимой, взять в руки правление своим государством, когда дал ей возможность разрушить то, что столько лет выстраивали в Торрессе! Но они тоже были слабы… Да, сильнее меня, человека, предавшего однажды свою державу, но уже тысячу раз пожалевшего об этом. Могу ли я замолить эти грехи? Могу ли сделать для вас что-нибудь, кроме как предотвратить кровавую бойню, не дать вам затопить собственными слезами родной архипелаг?!
Он никогда в своей жизни не говорил столь проникновенно. Никогда не пытался быть таким сильным, до того могущественным, чтобы народ поднял головы и смотрел на него.
Это войско было огромным — может быть, потому, что он просто никогда не видел их всех вместе. Он смотрел на них и понимал — они проиграют. Они такие же, как и их король.
Ему хотелось закричать, что армия Элвьенты и Эрроки, объединившись, сметёт их с лица земли. Хотелось молить, чтобы его бедные дети, несчастный народ наконец-то позволил себе уйти отсюда и вернуться к привычной жизни. Хотелось раз за разом повторять, что они достойны лучшего, чем быть просто овцами на забой, и никто, в том числе ничтожный маг, возглавивший их, не в праве лишать их высшего блага — жизни.
Он был уверен в том, что его услышат. Был уверен, когда смотрел в преданные глаза, на которые наворачивались слёзы, когда видел, как дрожали руки и подгибались ноги — они не могли ничего сделать. Они не умели воевать. Не вышколенная армия, силой своей вознамерившаяся повалить навалу врага. Не сильные маги, одного слова которых достаточно для того, чтобы противник больше не мог даже пошевелиться, пока ему перерезают горло…
И внезапно всё пропало. Галатье видел, как выпрямлялись спины, видел, как глаза его народа вспыхивают чем-то необыкновенным. Он был стар и слеп — но даже так мог заметить, как отчаянно, преисполнено болью пылали их души.
Он верил, что сам воззвал их к этому.
Но после поток докатился и до него.
…Сопротивляться этому было невозможно. Галатье потерял все слова, что рождались минуту назад в его сознании. Они рассыпались, будто бы жемчужины разорванных бус. Маленькие бисеринки на полу. Ничего не было, и сила воли его потерялась в траве.
И он был готов подчиняться. Он ещё видел то прекрасное дарнийское солнце и карие глаза его возлюбленной, затерявшейся на далёком острове. Он видел, как плакали матери за своими упокоившимися на войнах детьми. Видел, как его короновали…
И всё это становилось ненужным. Лишним. Сейчас только одно божество там, за их спинами, великолепное и могучее, только тот, кто способен направить их и заставить сделать то, что думает сам.
Он владел ими. И Галатье отступал, сверженный, чувствуя, как чёрные пута проклятья сковывают его по рукам и ногам. Как боль кинжалом впивается в сердце.
Дарнаэл знал, что говорил, когда обещал ему смерть здесь. Знал, что Галатье Торрэсса не сможет уговорить собственный народ. Да и цель у него была другая — просто лишить их правителя, дать возможность кому-то — не врагу, — занять его место.
По праву, по магии не может тот, кто убил короля, занять его место.
Тэллавар не знает этого.
И Галатье тоже не знал.
Он закрыл глаза, и волна облегчения окатила его с ног до головы. Царственное забвение очернило небеса тучами, и яркое дарнийское солнце угасло на закате времён.
***
Армия рванулась вперёд, под громкий, сумасшедший хохот своего предводителя. Тэллавару не нужна была магия для того, чтобы показать весь спектр собственной ненависти — волшебство лишь направляло его подданных туда, куда он приказывал.
Понять всё могущество бессмертного было трудно. Она и не пыталась — просто молча принимала это, как данность. Устало опустилась в плетёное кресло и зажмурилась, пытаясь позволить себе побыть на мгновение свободной.
Она смотрела на оставшуюся на полу змеиную кожу. Несчастная умерла, так и не ощутив ни капельки счастья. Не позволив себе до конца вкусить той отчаянной боли, того жуткого чувства… Забрать у человека жажду — что может быть хуже?
Мизель всегда знала — мужчины болтливы. Она, мелочная, жалкая девица, способная вешаться на шею любому, кто только ей улыбнётся и предложит на одно короткое мгновение ей немножко больше власти. Мужчины в это верят — им приятно чувствовать себя королями, всемогущими, а она достаточно хороша, чтобы легко околдовать их. Достаточно могущественна, чтобы скрыть собственное отвращение за тонкой струйкой магии, которую так легко, так просто в них влить.
Она расслабленно потянулась и вновь посмотрела на то, что осталось от несчастной королевской любовницы. Ей было интересно, горела ли Зэльда любовью к своему Дарнаэлу так, как сейчас пылает Тэллавар?
Он рассказывал ей всё. Насмехаясь над пустой женской слабостью, он слушал её тихий шепот о том, насколько слаб Дарнаэл Первый, насколько безлика великая богиня Эрри… Он верил каждому слову — когда она расписывала, как вынесли на поверхность труп несчастного Шэйрана. Слушал с огромным удовольствием о том, как юный лик померк, осенённый старостью смерти, и как от несчастного принца Элвьенты осталась одна лишь жалкая оболочка.
Она говорила, что боги отправились сюда, чтобы позволить магии воспылать в этом мире и победить Тэллавара — но потеряли оружие. Повторяла раз за разом, что прибыла к истинному победителю, зная, что достаточно красива, чтобы ей поверили на слово. Это, конечно же, было глупой и откровенной ложью, всё то, что она повторяла.
