Легенды о проклятых. Обреченные (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" (читать хорошую книгу .txt) 📗
— Эрас и Жеран, задержитесь — сожгите тело этого воина и догоняйте нас. Валлассары уважают своих врагов. Если они того заслужили.
Бросила на меня насмешливый взгляд и пришпорила своего коня. Я последовала за ней. Противоречивая дрянь. Вся в своего психопата-братца.
Это были последние мгновения, когда у меня оставалась надежда. Последние секунды, когда я все еще верила в возможность быть счастливой… с Рейном. Да, я глупо и отчаянно в это верила, я надеялась всем своим существом, что случится какое-то особое чудо, восторжествует какая-то аномальная справедливость, и я смогу быть счастлива…хотя бы немножко, хотя бы чуть-чуть совсем. Но этого не произошло. Потому что едва мы выехали из-за кромки леса к дороге, как на нас напали люди моего брата под предводительством горбуна Харама. Целый отряд. Я видела взгляд, который бросила на меня Дали…видела эту пронзительную огненную ярость, которая сожгла меня мгновенно в пепел, в тлен, в ничто. И в эту секунду я поняла — а ведь валлассарка мне поверила. Искренне и по-настоящему поверила. И она убеждена, что ее предали. Я предала. И мне никогда не доказать обратного, никогда не отмыться от этой грязи, в которую меня только что толкнул Маагар.
Широко раскрыв рот, я глотала ледяной воздух и кричала, орала, как сумасшедшая, как бьющееся в агонии животное. Смотрела, как лассары режут ее людей и не могла замолчать. Выдернула меч у одного из мертвых воинов и бросилась на своих же с диким воплем. Нет, лгу, они больше не были своими, они превратились во врагов. Когда сердце перешло через границу на другую сторону баррикад и разбилось там вдребезги, на этой стороне больше нет друзей, отныне — только враги. Потому что когда они перепрыгнут через границу, они раздавят осколки твоего сердца своими грязными сапогами…ведь и ты для них теперь враг.
В снег брызгала моросью кровь, разлетались в сторону комья грязи, и дикий ор оглушал и рвал виски. На Дали набросились несколько лассаров, но она отчаянно рубила мечом, кроша противника в куски. Отчаянная храбрость, вызывающая невольное восхищение. Если бы мне не было сейчас так страшно и больно…
А она заорала хриплым, сорванным голосом:
— Буууун. Уводи людей. Уводи, им иммадан, сейчас же. Ты знаешь куда. Давай. Даваааай. Я вырвусь. Я вернусь. Уводиииииии. За Лори яйцами отвечаешь.
И продолжает драться, а у меня руки опустились, и меч выпал, когда ей в плечо стрела впилась, и лассар мечом щеку рассек. Дали руки вскинула с мечом, на меня оглядываясь с этим нескончаемым гордым презрением и упреком в глазах. Они набросились на нее, раненую, сворой, как псы…а я смотрела, чувствуя, как с лошади стаскивают, руки за спину выкручивают, и понимала, что это не лассарское войско. Песья стая, вот кто это. Маагар мог только шакалами управлять.
Окровавленную Дали поперек седла Харама перекинули, а меня на мою лошадь верхом усадили. Горбун со мной поравнялся и ухмыльнулся ртом-прорезью с тончайшими мерзкими губами, обнажая желтые пеньки зубов. Следы злоупотребления меридой.
— Мое глубочайшее почтение, деса.
Твааарь. Ублюдошный урод. Он все подстроил. Он понял, куда я иду. Понял, и стражник подслушивал нас по его приказу. А он сделал вид, что лежит в лазарете. Вот кто надоумил Маагара встречу разрешить. Вот почему и правда впустили, вот почему дали до утра пробыть. Брат хотел знать, где прячется сестра Рейна, и я… я привела его к ней.
— Вам разрешили поприсутствовать на казни их обоих, а затем вы поедете с Верховным Астрелем…Хотя, я на месте вашего брата казнил бы вас вместе с ними.
Я засмеялась в его уродливое лицо:
— Ты никогда не будешь на месте моего брата, проклятый горбун. Но свое место я тебе обязательно уступлю. На эшафоте. Клянусь.
Плюнула ему в лицо и увидела, как он дернулся, и зашипела, обгорая, землистая кожа. Заревел, с ненавистью глядя на меня и прикрывая щеку ладонью в кожаной перчатке.
— Если бы ты был мужчиной, я бы сказала, что шрамы украшают мужчин, а ты просто урод, а уродов они всего лишь не портят.
Я лгала…впервые я бросила клятву на ветер. Потому что сегодня на рассвете не станет и меня тоже.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. РЕЙН
Ее бросили ко мне в клетку полумертвой. Измучанной, избитой и изрезанной мечами. Бросили подыхать. Чтоб я видел, как она умирает.
И с того самого момента я сам разлагался мучительно и невыносимо. Агония началась мгновенно. Моя жизнь оборвалась, сделала пропуск пунктирной линией, я снова открыл глаза, ощущая себя уже чем-то иным. Это не было болью. Я испытал достаточно боли, чтобы понимать, что я сейчас чувствую. Следующая ступень — это полное омертвение. Судорога нескончаемой агонии, растянувшейся на вечность пока не превращусь в замерзший кусок окоченевшей плоти без души и без сердца.
Оказывается, я проиграл. Глупо, бездарно проиграл и свою жизнь, и жизнь Дали. Стражи втащили ее и швырнули на тюфяки, тут же ретировались обратно, держа мечи наготове потому что чувствовали звериную ярость, витавшую в каждой молекуле воздуха. Моя сущность не могла вырваться наружу, но она просачивалась сквозь поры кожи и им воняло зверем. Я видел по глазам, полным суеверного страха. Трусливые лассарские псы поджимали хвосты оказавшись рядом с волком.
Склонился над Дали, с рычанием рывком прижимая сестру к себе. Моя маленькая девочка. Отважная смелая. Что эта сука сказала тебе, что ты поверила?.. Ладно я поверил. Саанан со мной. Я идиот, помешанный на ней и больной ею как смертельной лихорадкой, от которой она же и яд, и спасение. Но ты…как ты не почувствовала ее ложь? Ты, всегда такая проницательная. Чем эта шеана приворожила и тебя, Далиии? Я бы простил ей себя. Я прощал ей сотни раз, я прощал ей все. Мне было плевать сколько лезвий она провернет в моем сердце. Я любил ее как божество, я закрывал глаза. Но не Дали. Я никогда не прощу ей ни одной раны, которую лассары нанесли ей. Я вернусь с того света и выверну велиарию лассара наизнанку. Выпотрошу ее грудину и десертной ложкой буду есть ее проклятое черное сердце пока она будет трепыхаться в судорогах адской боли. Я гладил длинные волосы, чувствуя, как бешено колотится сердце в груди. Я превратился в сгусток отмирающих тканей. Меня корежило и скручивало в приступах. Словно струпьями слазил кожный покров и падала на пол окровавленными ошметками веры. Потому что я верил. Она заставила меня поверить и предала. Снова. И я избавлялся от шелухи иллюзий, а под ними блестела влажная, окровавленная поверхность моей души. Она трескалась, выпуская на воли всех исчадий Саанана, которая томились в ее подвалах пока я изо всех сил старался быть человеком отвергая свою сущность и мечтая о ее исчезновении. Они лезли из меня голодные, дикие, алчные до чужих страданий и боли. Они жаждали мести и крови. Много лассарской крови. Так много чтобы жрать и лопаться от ее количества. Я слышал, как воет во мне зверь. Как истошно вопит не на луну, а на запах крови. Он жаждет выдрать себе путь на свободу. Он вожделеет причинить как можно больше боли, пытать и рвать на части, клеймить и обгладывать кости. Но он был обречен умереть вместе со мной…и вместе с волчицей Дали. Я убил даже их. Ради чего? Ради своей слабости… я оказался настолько ничтожным слабаком, что позволил уничтожить даже тех, кто любил меня и верил мне.
Полоснул по вене ногтем и приложил к синеватым губам Дали, помогая вернуться из небытия и начать восстанавливаться. Сивар говорила, что мы друг для друга священное лекарство, поднимающее из мертвых.
Пока перебирал ее волосы и гладил пальцами ссадины на шее и скулах, вспоминал как мы играли с ней в водоемах Валласса, как ходили вместе на рыбалку, и я воровал с ее ведра жирных серебряных карпов, пока она целилась в снующую под ногами стайку, я выпускал их обратно в реку, чтоб в моем ведре было больше рыбы. А когда она поняла, что я ее дурю поколотила меня острогой. Я позволил ей себя поколотить, и она обиделась на меня. Такая смешная. Обиделась не за то, что я украл и выпустил ее улов, а за то, что посмел думать, что она слабее и унизил ее этим. Больше я никогда не поддавался своей младшей сестре. Мы дрались на равных и свои первые шрамы — вот эти за ухом и на затылке она получила от меня. Я посмотрел на жуткую рану на щеке и тяжело выдохнул — нет у меня ни иголки, ни дамаса.
