Небо и земля. Том 1 (ЛП) - Хол Блэки (книги бесплатно без регистрации полные txt) 📗
А потом на рынок — с непроданным свитером мужа и костюмом покойного супруга Эммалиэ.
— Последний, — сказала она. — Ничего не осталось.
Когда-нибудь вещи кончатся. Платяной шкаф почти пуст.
Айями расцеловала дочку, обняла Эммалиэ так, словно они видятся в последний раз. И хлопнув дверью, решительно сбежала по подъездным ступенькам. Для страха нет времени. Нужно вывернуть из проулка на центральную улицу и пройдя два квартала, миновать ратушу. А там и стихийный рынок у моста через речку.
А у ратуши — машины, военные при оружии. Винтовки, автоматы. Айями жалась к домам, скользила неслышно, стараясь не привлекать внимания. И невольно загляделась. Вот они, чудовища без принципов и морали. Рослые, плечистые, темноволосые. Люди как люди. На двух ногах, при двух руках. В маскировочной форме и в беретах. Переговариваются по-ихнему. По-дагански. Непривычно и знакомо.
Айями учила даганский в школе, что само по себе считалось странным. Ведь дипломатические отношения с малоразвитой страной были разорваны лет двадцать назад. Но поскольку единственный преподаватель риволийского выбивался из сил, не справляясь с учебной нагрузкой, администрация школы поступила просто. Согнала в одну группу хулиганов, устойчиво отстающих и простаков, неспособных возмутиться, и пригласила на преподавание дедушку — не то профессора, не то академика, которого выкинули из научной жизни по причине преклонного возраста и провалов в памяти. Однако ж даганский он худо-бедно не забыл.
Варварский язык усвоился Айями сносно. Короткие отрывистые слова, изобилие согласных. Спряжения глаголов и падежи — с грехом пополам. Грамматика — пиши-пропало. С разговорным даганским — не ахти. А вот чтение и перевод текстов — куда ни шло.
То ли дело напевный риволийский — язык высокоразвитой страны. Сложный и утонченный. И знаменитое риволийское "r", которое не каждому под силу выговорить. Именно неповторимый рокочущий звук отличает риволийца от жалкого иностранца.
Нет уж, лучше даганский. Он проще. Хотя одноклассники посмеивались. Мол, примитивный язык как раз для обделенных умом. Ну и пусть. Зато в аттестате красуется устойчивая четверка, а администрация школы отчитывается в верхах: "Все ученики охвачены и обучены". И получает премиальные за высокие показатели.
О чем говорят? Резко, отрывисто. И смеются громко. Правильно, они здесь хозяева. Чего бояться-то?
— Glin… Vob… Turub…
Глин, глин… Сегодня? Или садись?
Воб… Не помню перевод.
Туруб… Завод?… Фабрика!
Значит, речь идет о фабрике. Наверное, хотят исследовать местную промышленность. Вам, голубчикам, желательно бы рвануть туда всем скопом. Хорошенько протрясетесь на минах.
Айями пробралась, не дыша, через опасную зону у ратуши и побежала к мосту. А там скучно, народу мало. Деревенских нет. Затаились. Выжидают. Боятся, что оккупанты двинут по пригородам и начнут отбирать съестные запасы.
Айями проходила два часа по рядам, а торговля не шла. За десяток яиц просили зимние сапоги или тулуп из овчины. Грабеж среди бела дня!
Кому нужен костюм-тройка? Отличное состояние, фабричное качество!
Никому не нужен. Разве что покойника обряжать.
Так и вернулась Айями домой ни с чем. Шла той же дорогой, боясь повернуть голову в сторону чужаков. На носочках перемещалась, обдирая спину о стены и заборы. А даганны приезжали к ратуше на машинах и уезжали куда-то. Хохотали, собравшись у плаката с мохнатым чудищем. Ужас, сколько их.
Вечером Айями достала с антресолей старый чемоданчик с разной мелочевкой, которую в своё время не выбросила, пожалев. Последний раз заглядывала в него почитай года четыре назад, перед свадьбой.
Запыленные воспоминания из прежней жизни…
Кончик темно-русой косы. Её остригают, когда девочка становится девушкой. Красиво в храме: повсюду свечи, на хорах поют нежно, волнуя сердце… Голову покрывают вышитым платком… А после острига дают испить терпкого церковного вина… В школе бескосые девчонки шепчутся на переменах и хихикают, поглядывая свысока на мальчишек.
Фотографии, перевязанные ленточкой… Большая семья: дед, бабушка, их дети. На снимках посвежее — мама, отец, брат, Айями. Ей пять лет, брату — три, и он сидит на коленях у матери. На поздних фотографиях — брат в форме военно-морского училища. Молодцеватый, с фуражкой набок и с задорной улыбкой.
Блокнот в коричневом переплете. Какая ж девочка не вела дневник, доверяя сокровенное бумаге? И записывала — о подружках, о симпатичных мальчиках, о погоде, о школе и об уроках. И о своих мечтах.
Меж страничек — высохшие веточки ландышей.
— Мама, это цё? — подбежавшая Люнечка схватила букетик, и хрупкие стебельки рассыпались трухой. Дочка растерянно воззрилась на ладошку и приготовилась реветь.
— Люня, не мешай маме. Пойдем-ка, огурчики польем, — Эммалиэ увела кроху на балкон.
Ландыши — напоминание о выпускном вечере. Мальчишки — с ломкими грубоватыми голосами и полосками наметившихся усов — вручали цветы теперь уже бывшим одноклассницам. "Мы расстаёмся, но останемся друзьями, и нашу дружбу пронесем через года" — пел патефон.
В коробке из-под чая — стихи Микаса. Смешные, романтичные, влюбленные. Передавал их через вахтершу или кидал в форточку. И как умудрялся? Тогда Айями жила на другом конце города, в общежитии на втором этаже. А Микас метко забрасывал камушек, обвязанный бумажкой.
— И серенаду споешь? — спрашивала она громким шепотом, высунувшись в окно, чтобы не разбудить соседок по комнате.
— Спою, — соглашался Микас охотно, вставая в позу рокового соблазнителя.
— Нет-нет-нет! Какая ж серенада без гитары? — Айями притворно заламывала руки, а с третьего этажа прыскали и давились смешками. Хмельными весенними ночами мало кому спится.
— Будет тебе гитара. И серенада будет. Пойдем завтра в кино? — спрашивал Микас.
— Пойдем, — кивнула Айями. — И тише ты! За полночь давно.
Цвела сирень, и голова кружилась от дурманящего аромата, от скромных поцелуев и нескромных слов…
Айями перебирала безделушки, и память зашевелилась как зверь, проснувшийся после долгой спячки. Потягивалась, стряхивая с себя пыль. И прошлое засияло, оживая. Вот безыскусная брошка — подарок матери на совершеннолетие. Вот браслет из звездочек чилима — результат рукодельничанья с подружками. Вот начатая вышивка — не хватило терпения закончить работу. Вот корявые рисунки. Айями посещала кружок изобразительного искусства, старательно запечатлевая натюрморты, пока не поняла, что способностей к рисованию у неё нет.
Милые сердцу безделицы… Они остались в прежней жизни, раскрашенной красками стабильности и уверенности в будущем. В той жизни, где навсегда осталось короткое счастье с Микасом.
Много ли нужно женщине? И того нет. Отняли. Отобрали.
Это было не с ней. Давно и неправда. Прошлое рассыпалось бусинами — не соберешь, разбилось осколками — заново не сложишь. И не вернуть, не отмотать назад.
Но плакать нельзя. И бояться нельзя. Надо быть сильной. Ради Люнечки.
На дне чемодана — школьные тетради. По алгебре, физике, геометрии — самые лучшие, показательные. На память. В том числе и по даганскому языку.
Достав тетрадь, Айями взялась перелистывать и, не сдержавшись, уткнулась носом в исписанные страницы. Закрыла глаза, вдыхая запах юности и беззаботности. Запах наивности и больших надежд.
Глин, глин… Вот. Glin — это сегодня. Значит, память не подвела.
Так… Воб, воб… Vob,vobul — праздник, развлекаться.
Ну, и turub — фабрика, предприятие, завод.
Поужинав и уложив дочку спать, Айями вернулась к тетради. Листала, пока не пришлось щуриться, чтобы разобрать строчки. Эммалиэ стирала в тазике и не навязывалась с расспросами. У каждого своё дело. В этой квартире женщины привыкли не размениваться на суету, понимая друг друга с полуслова.
Benun dut! — Доброе утро!
Glin nunug krid — Сегодня прекрасная погода.
Преподаватель не раз упоминал, что в даганском все слова оканчиваются согласными.
