Не-единственная в Академии (СИ) - Светлая Лючия (читаем бесплатно книги полностью .txt) 📗
Я бежала, и слёзы катились из глаза. Я почти ничего не видела впереди себя, но не боялась упасть. Я боялась, что догонят. И потому бежала, плохо видя, что там у меня под ногами, бежала и плакала — я знала, что эту книгу несу на сожжение, на казнь, на верную смерть, что больше её никогда не увижу, но выбора не было. И влетев в кухню, одним быстрым движением швырнула в огонь последнюю память о маме, испытывая такую боль, будто это не старую бумагу прилежно стал лизать огонь, а это я сама сгораю заживо.
Но долго погоревать мне в тот раз не дали — кухарка уже лупила меня подвернувшейся ей под руку мокрой тряпкой и причитала о грязи на моих ногах, испортивших её чистый пол. А я подставляла под хлёсткие удары спину, прикрывая лицо локтем. Потому что уже знала — мокрой тряпкой по глазам намного больнее, чем по спине. Ну и кроме того, из-под руки мне было легче бросать взгляды в печь, где корчилась и сгорала последняя память о матери — книга с гордым названием «Кодекс магов».
Когда в кухню влетели стражники, я зажимала горевшее огнём и распухавшее ухо, которое неудачно попало под удар тряпки. И тут кухарка взвыла раненым медведем, потому что на детской паре босых ног куда меньше грязи, чем на сапогах четверых здоровенных мужиков. Одним воем этих парней было не остановить — здесь наши с кухаркой соображения чудесным образом совпали, — и она схватилась за самый большой ухват.
Ухо, казалось, стало размером с голову, болело и пульсировало, но это была ничтожная цена, которая меня устраивала — книгу не получили, а злорадство от вида отступающих под напором вооруженной ухватом кухарки отцовских подлых псов было целебным. Вот только книги больше не было, моей любимой, ставшей понятной только когда я выросла, книги с гордым названием «Кодекс магов».
— Почему вы плачете, Рада Канпе? — спросила меня Тэкэра Тошайовна.
И только теперь я заметила, что все члены комиссии внимательно смотрят на меня. Кто-то наклонился вперёд, как немолодая женщина с пышной, длинной и совершенно седой косой, а кто-то, как тот мужчина с орлиным лицом, — откинувшись на спинку стула и сложив на груди руки.
— Я не плачу, госпожа ректор, — ответила я с поклоном и взяла себя в руки. — Просто… трудно вспоминать.
Профессор Яцумира осталась единственной, кто сохранил бесстрастное выражение на лице в тот момент. Ну а может мне только казалось, что остальные преподаватели смотрели снисходительно на проявившую слабость адептку.
— Ну хорошо, Рада. Подожди, пожалуйста, за дверью, мы тебя позовём, когда решим, как с тобой быть.
Я кивнула и, смотря строго себе под ноги, вышла за дверь. Высокая тяжелая створка с ручкой, отполированной тысячами прикосновений человеческих рук, закрылась за мной. Я перевела дух и закусила губу — кажется, я провалилась. Нельзя мне вспоминать о маме, ох нельзя! Я тысячи раз окончательно решалась на это и снова и снова возвращалась к воспоминаниям. И сейчас я не смогла отогнать образ матери, какой она сохранилась в моей памяти — немного шальной, с растрепавшимися волосами, в мятой камизе и немного вкривь одетых панталонах, жадно выпившей ковшик воды, отчего по её подбородку и шее текла вода.
— Радость моя! Иди ко мне! — я обнимала её, присевшую мне навстречу, пахнущую чужим, каким-то грубым запахом чужого пота. — Ты будешь жить лучше чем, я! Обещай мне!
Я кивала и смотрела в её лицо, уставшее, хоть и было ранее утро, с темными кругами, с покрасневшими глазами, гладила её по щекам.
— Да, мамочка, конечно!
— Обещай, что будешь счастливой!
— Обещаю, мамочка!
И теперь, стоя под высокой дверью в огромную классную комнату, где полукругом возвышались парты, ряд за рядом, где от самого тихого слова шло эхо, отражаясь от высоких стен и потолков, где передо мной минутой раньше сидела комиссия, решавшая брать меня на учёбу или нет, я понимала, что теперь решается моя судьба. И куда она решится, я вовсе не была уверена. Я даже очень сомневалась, что наша с мамой мечта может сбыться, а я выполню своё обещание жить лучше, чем моя мама, и стать счастливой.
Я точно знала, что к отцу не вернусь, а вот куда подамся, если в Академию не возьмут, не думала. Не хотела пока думать. Смотрела с тоской на редких в такой ранний час адептов, на высокие потолки светлых коридоров, на окон в два человеческих роста, на соседние здания Академии, что видны были за ними, и просто ждала, ни на что не надеясь. Дверь распахнулась сама, и изнутри послышалось:
— Адептка Канпе, зайдите!
Я уже шагнула в аудиторию, и только потом поняла, что меня назвали адепткой. Пришлось призвать привычную маску ледяной холодности, чтобы не разреветься как маленькая прямо здесь. Госпожа ректор смотрела на меня совершенно ничего не выражающим взглядом и повторила:
— Адептака Канпе! Вы зачислены на второй курс Академии по направлению общей магии.
Профессора Яцумиру перебил мужчина с орлиным носом, глядя так строго, что в груди у меня похолодело:
— Прошу уточнить: с возможностью перевестись на боевое отделение в случае, если будут показаны отличные результаты в учебе.
Я глянула на ректора. Она медленно кивнула. А орлиноносый добавил:
— И зайдите через две недели ко мне на факультет, я вам назначу время, чтобы вы могли продемонстрировать уровень владения рукопашным боем.
От удивления у меня дернулась бровь, но как следует погрузиться в пучину этого чувства мне не дала женщина с седой косой. Она строго завила, для убедительности крепко припечатав ладонью по столу:
— Но вам придется досдать академразницу!
— Досдать… что? — переспросила я, всё ещё не веря в то, что слышу — зачислена! Сразу на второй курс! Так не бывает…
— Милая девушка, где вы учились до того, как попали сюда? — скепсис на лице седокосой магини был более чем очевиден. Мне стало стыдно за свою безграмотность и отсталость. Я набрала воздуха, чтобы ответить, но поймала взгляд Тэкэры Тошайовны, вмиг ставший тяжелым, словно могильная плита. И воздух тут же выпустила. Пробормотала:
— Это было… домашнее обучение.
Ректор едва заметно согласно моргнула, и взгляд её стал мягче.
— Тем более! — строго сказала женщина и посмотрела направо и налево. Сидящие по обе стороны от неё коллеги покивали головами.
— Я согласна! — сказала я и поклонилась: — Благодарю за честь!
Госпожа ректор дернула щекой, кажется, это было недовольство, и сделала едва заметный жест рукой — хватит, остановись. Я тут же замолчала. Такэра Тошайвна произнесла с виду грозно, но я точно знала, что она рада моему поступлению:
— Зайдешь завтра утром в канцелярию, возьмёшь расписание пересдач своих хвостов.
Я чуть не спросила что такое «хвосты», но опять споткнулась о взгляд ректора и промолчала. Ещё раз поклонилась и вышла. Вслед мне послышалось:
— Подожди меня в приёмной!
* * *
Я пишу буква к букве, потому что я счастлива. Я счастлива от того, что пишу, и мне никто не запрещает этого, я учусь, и для этого мне не приходится прятаться, меня учат разным наукам, и мне не только можно, но даже нужно учиться!
— Мамочка! Как ты и просила — я счастлива! Как мы с тобой и мечтали — я учусь на мага, и даже могу стать боевым магом! Мамочка, ты могла бы мною гордиться!
И синее плетение, светлеющее к краям мне кажется не просто интересным, но и очень симпатичным и даже милым, а профессор Бурковский, который полностью оправдывает свою фамилию постоянным брюзжанием, что «из такого материала ни мага не получится!», и ни одному адепту не нравится, мне кажется сейчас просто душкой.
С тем преподавателем с орлиным носом, который так испугал меня на вступительной беседе, мне пришлось встретиться позже. Я всё ещё опасалась его, и наверное, не пошла бы на его факультет, но на следующий день после приёма в Академию в канцелярии мне вручили не только довольно длинный список предметов, которые нужно было досдать, но и записку от декана боевого факультета, которая больше была похожа на распоряжение военного министра. Там в приказном тоне сообщалось, что мне следует прибыть через пять дней после последней лекции в аудиторию со странным номером 0012F.
