Тишина (СИ) - Сорока Света (мир бесплатных книг txt) 📗
Ужин был окончен. Все молчали. Я взялась убирать со стола, мулатка ушла на кровать и забилась в угол. Мужчины вышли на улицу, но я слышала их приглушенные голоса, а значит, они не ушли далеко, а стоят у самых дверей.
Закончив с посудой, подошла к кровати, и, сев, обняла ноги подруги.
— Аська не представляешь, как это было страшно. В тот вечер, когда я отвлекла медсестру, чтобы ты пробралась в свою палату, они меня поймали. Я думала меня убьют. Я сидела в комнате без окон, куда меня заперли и тряслась. Мне было очень страшно, и я молилась лишь об одном, чтобы скорее умереть. Когда ужас меня обуял так, что мутилось перед взором, зашел главный по Лагерю и мило поинтересовался, зачем я это сделала, я молчала. Они начали меня бить и, в итоге, я призналась, что похоронила друга рядом с могильником. Мне подумалось, что лучше они выкопают Эрика, чем навредят тебе. Ему уже было всё равно. После меня не отвели в общую палату, а заперли в одиночную, как тебя. Только условия у меня похуже были. Меня привязали к кровати и обкололи. После, я приходила в себя лишь перед операциями. У меня было такое чувство, что это делали специально, чтобы сообщить, что у меня вырезают. Они забрали одно лёгкое, часть печени, почку и все внутренности которые отличали мой организм от мужского. Мне, наверное, на всё было плевать, кроме последнего. Я стеснялась тебе сказать, но с тех пор как я оказалась на улице, я мечтала только об одном. Что рано или поздно я всё-таки создам свою ячейку, но такой как я, вряд ли бы дали ребёнка, я слыхала, что есть ещё те, кто рожает детей, а не выращивают. Мы бы убежали, и у меня был бы ребёнок… тогда я не знала, что я всё равно не смогу родить. Сейчас-то Риши всё растолковал… как больно Ася, когда умирает мечта! Как больно! Теперь уже точно я никогда не буду матерью… я никому такая не буду нужна… зачем я живу? Я помогла тебе… теперь мне надо уйти… — её речь звучала сбивчиво, иногда девушка всхлипывала и стирала тихо катившиеся по щекам слёзы.
— Ты в своём уме? Я никуда тебя не отпущу! Кара, ты мне нужна! Ты мой единственный друг. Я не представляю, как будет у нас с мужем… сейчас у меня есть только один человек, на которого я могу положиться! — мои слёзы капали на записку, когда я её писала. Девушка прочла её и лишь печально улыбнулась:
— Хорошо, я останусь. Разницы нет…
— Кара, это война… сколько детей остаются без родителей… как Конор, например…
Подруга погладила меня по голове, уткнулась своим лбом в мой и разрыдалась, я от неё не отставала, по моим щекам стекали солёные капли.
52
Мы так и уснули, проснулась я от того, что чьи-то руки бережно уложили меня на диван.
Когда я в следующий раз подняла веки утро медленно вкрадывалось в нашу землянку — снаружи слышались приглушенные звуки, говорящие о том, что весь окружающий мир проснулся, подруга ворочалась в своей кровати, медленно просыпаясь, Риши ещё похрапывал, любимый уже дышал ровно и, может я не права, но мне казалось, что он уже проснулся и лишь лежит с закрытыми очами. Я уверенно села, как бы там не было на душе, тело требует подзарядки и движения, потому я направилась, наощупь, готовить завтрак. На мою суету и вкусные запахи жители земляники, потягиваясь, пришли к кухонному столу.
После завтрака Риши ушел, мулатка сидела на диване, бездумно уставившись на стену, дорого бы я дала, чтобы узнать какие мысли варятся у неё в мозгах. Я боялась, что подруга совершит какую-нибудь глупость. Герман стоял, прислонившись спиной к столу и смотрел, как мои руки проворно моют одну тарелку за другой.
— Как смотришь на то, чтобы немного прогуляться? — спросил он, когда последняя тарелка была вытерта и легла на своё место, в шкафчике. Я согласно кивнула, — Кара, мы с Асей пройдёмся. Побудь пока здесь.
— Хорошо, — слова подруги звучали тускло и безжизненно, ей богу пока она болела я меньше за неё беспокоилась.
— Я поговорю с Риши, но думаю, мы и тебе устроим экскурсию сегодня-завтра.
— Думаешь, стоит? Помнится, выращенных тут не жалуют.
— Всё будет нормально, — голос супруга звучал жёстко и уверенно, — Ася пойдём, — он увлек меня к выходу. Я разрывалась, мне совсем не хотелось оставлять подругу одну, но и хотелось с ним поговорить, да и наверху я ещё не была при свете дня, ночи тут были такие, что дальше своего носа и не увидишь. Всё же второе желание пересилило, и я пошла за супругом.
Оказавшись наверху мне на секунду показалось, что я ослепла и оглохла, а лёгкие заполнились чем-то вязким. Солнце слепило, отражаясь от капелек на листьях, сообщая о том, что ночью был дождь, оно светило так, как будто лето вошло в свою силу, но я ведь помнила, что месяц назад лежал снег, но лежал ли он здесь это был вопрос. Звуки, их были миллионы или даже миллиарды, птички, жуки, звери, люди — всё смешалось в дикую какофонию. Ночью этого многоголосия не было, но сейчас шум заполнял разум, мешая ясно думать, а может я уже просто разучилась жить среди живых существ? В Лагере у меня была слишком тихая комната, явно со звукоизоляцией, землянка тоже почему-то сильно заглушала звуки. А воздух тут был какой-то дивный, непривычный, я не первый раз это уже замечала, он был такой влажный, что казалось, не вдыхаешь его, а откусываешь.
На мгновенье я забыла обо всём, о Германе, о Каре, так тут было чудесно. Муж аккуратно взял меня под локоть и потянул в сторону тропинки. Я согласно поплелась за ним, жадно озираясь и вглядываясь во всё, он не торопил меня, понимая, что надо удовлетворить моё любопытство.
Чуть поодаль от нашей землянки, плотной группкой стояли палатки, их было много, больше десяти. Вокруг ходили люди, занимаясь обычными утренними делами: кто-то вешал постиранное бельё, кто-то мыл посуду. Палатки были небольшие на три — четыре человека. Дальше за небольшим пролеском, достаточно далеко от жилых, стояли другие брезентовые строения, большие, похожие на те, в которых мы находились после того как нас освободили из Лагеря.
— Это лечебница, — негромко сказал муж, проследив за моим взглядом, — врачи и медсёстры обычно живут рядом. Только Риши как всегда не как все.
Дальше была большая расчищенная поляна, по её периметру, образуя круг, в несколько рядов лежали брёвна, несущие на себе обязанности лавок, на них сидело несколько человек: юноша, усердно что-то чертивший в тетради, пожилая дама вязала, ближе к нам была небольшая группа людей, человек пять, трое мужчин и две женщины, они чистили оружие. Когда мы уже почти прошли одна из женщин повернулась в нашу сторону и просто впилась в меня глазами:
— Соловушка! — она, быстро встав, подошла к нам, — это ты? — она так внимательно всматривалась в моё лицо, что казалось я, ощущала её взгляд как прикосновение.
— Да Айрис, это она, — ответил за меня любимый.
Женщина протянула ко мне испачканную оружейным маслом руку и коснулась щеки:
— Надо же! Соловушка! — шепотом произнесла она, — помнишь меня? Вашу соседку тётушку Айрис?
Перед мысленным взором встал образ другой особы: светлой, аккуратной, с повязанным под подбородком платком — тётушка Айрис исчезла, когда мне было пятнадцать лет, через год после того как её сына распределили в армию. Сейчас же передо мной стояла скорее командор, нежели та наша соседка, её лицо было значительно более морщинисто, обветрено и потемневшее от загара, взгляд из кроткого и доброго стал настороженно-злым, но чем дольше я в неё всматривалась, тем больше узнавала знакомые черты. Я кивнула — да узнаю. В ответ на её лице я увидела поначалу непонятную мне гримасу, правый угол рта поднялся вверх и глаз прищурился, тогда, как левая сторона осталась без движения, и вдруг я поняла, что это улыбка, видимо слева оно было повреждено. Она похлопала меня по щеке:
— Это хорошо, девочка, что ты с нами. Не знаю почему, но чувствую, что хорошо. Эх, если бы ты ещё запела, я бы точно не сомневалась, что делаю святые дела, — и так же быстро как подошла, она вернулась к своим делам. Я не могла двинуться с места, будто приросла к земле, так меня ошарашила эта встреча.
