Горечь рассвета (СИ) - Манило Лина (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
Последним образом в моем угасающем сознании были синие глаза светловолосого мальчика.
IV. Ингрид
Во мне, наверное, накопилось слишком много нечистот, от которых никогда уже не смогу отмыться. Чувство, что меня окунули по самую шею в выгребную яму и уже не выбраться, не покидает ни на минуту.
Сейчас ночь и я одна в каком-то прогнившем, чудом уцелевшем сарае. Не знаю, как этому убогому строению удалось выстоять, когда кругом искрилось и полыхало, и пламя слизывало всё на своём пути, словно ребёнок — тающее мороженое. Да это, в принципе, неважно — главное, хоть ненадолго, но у меня есть крыша над головой, под которой могу отсидеться, перевести дух и привести мысли в порядок.
После того, как мы выбрались из катакомб, всё, что увидели — догорающий Лес и сверкающие пятки Айса. Нет, он, конечно, побыл с нами немного. Дал, как обычно, ряд ценных, по его нескромному мнению, указаний и слинял, словно распоследняя крыса. А ведь именно этот засранец некогда заставил нас поверить россказням Генерала. Но как только запахло жареным сбежал, подонок чёртов. Удивлена ли я? Ни капельки. Джонни, правда, был шокирован, бедный мальчик — наверное, до последнего не верил, что этим всё закончится.
Мы разошлись в разные стороны, потому что так в тот момент казалось правильным. Поодиночке нас сложнее отловить, хотя, если кто-то спросит моего мнения, это полная ерунда — Генерал в любом случае до нас доберётся. Сейчас очухается, подсчитает убытки с потерями, пересчитает трупы по головам и поймёт, что кого-то явно не хватает.
Я не знаю, чем всё закончится, но иногда склоняюсь к мысли, что лучшим решением было бы остаться наверху и погибнуть вместе со всеми, а не бегать по этим чёртовым катакомбам, переживая самый большой ужас в своей жизни. Потому что с тем страхом, что способен был, наверное, вывернуть наизнанку, мало что может сравниться. Даже от одного воспоминания о катакомбах меня трясёт — до сих пор не могу понять, как выжить-то удалось.
Но в одном этот побег сквозь мрак и ужас оказался полезным: я окончательно для себя уяснила, что с самого начала нас обманывали с единственной целью — сделать разменной монетой в чужой игре. Нас кинули в самое пекло, не спросив ни нашего мнения, ни наших желаний. Потому что, если говорить совсем откровенно, хоть и соглашалась во всём слушаться и подчиняться, умирать не хотела.
Но сейчас уже слишком поздно — ничего изменить не получится, как ни старайся. А раз так, то мне ничего не остаётся, как попытаться выжить и добраться до этого проклятого Города, потому что именно там мы в итоге договорились встретиться.
Сейчас я вроде как под ненадежной, но крышей и можно постараться рассказать свою историю. Нашу историю. Хотя я совсем не знаю, что двигало остальными идиотами из нашего коллектива, когда они, наслушавшись безумных речей Генерала, согласились на всю эту авантюру. Я-то изначально понимала, что хорошим не кончится — слишком ласков и добр он с нами был, слишком радужные перспективы рисовал пред нашими очами, всё сильнее с каждым разом опутывая сетями лжи и лести. Он заставил нас поверить, что мы — избранные. Ну не смешно ли? Какие, к чёрту, избранные? Кучка голодных, обозлённых на весь мир, сирот не годятся на роли героев. Но даже несмотря на гнилое чувство, поселившееся в душе, на недоверие и все предчувствия, тоже повелась на уговоры. Наверное, мне просто хотелось быть хоть кому-то нужной.
Да, я слаба и ничтожна. Да, во мне нет внутренней силы, стержня во мне тоже нет. Но даже я — убогое бесполезное существо — имею право не погибать по чьей-то прихоти, правильно?
Кстати, больше всех Генералу доверял Айс. Этот придурочный всерьёз верил всем обещаниям. Мечтал стать чуть ли не наместником Бога на земле — поверил, малахольный, что в новом мире ему подарят личный трон. Ха, наивный.
Марта. Отчаянная и смелая, она втрескалась в Айса и готова была в лепёшку расшибиться, — лишь бы быть рядом. Надышаться на своего милого не могла — тьфу, сопли в сахаре. Как вспомню, так сразу тошнить начинает, словно я гнилой рыбы объелась. Он, кажется, тоже не прочь был в любовь вечную до гроба сыграть, но при каждом удобном случае любил повторять, что дело важнее. Вот построим новый мир, тогда и расслабиться можно. Ух, Марта кипела и бурлила вся от брюнетистой макушки до пяток. Не привыкла, пожалуй, в приюте своём, что её какой-то парнишка динамит, светлой идеей прикрываясь. Но что поделать? Айс мнил себя пупом земли — самым необходимым Генералу человеком, а тот и рад был подогревать в златоглавом тщеславие, чтобы, не дай Бог, не перегорел, не стал менее активно убеждать нас строить новый дивный мир.
Если не кривить душой, то Айс действительно был в нашем крысятнике авторитетной фигурой. Ой, простите-извините, в элитном отряде.
А если быть до конца откровенной, Айс и мне нравился. Не скажу, что прямо вечная любовь и бравурные марши в душе́, но нравился. А как он мог не нравиться, если высок, умён и блондинист до платиновости? Таких парней не часто встретишь — во всяком случае, не в моей реальности. Да, я любила и до сих пор люблю Айса, но не согласна ползать за ним на коленях, высунув язык и трясясь от восторга, как почти все девушки в нашем хламовнике. Ой, простите, опять забыла. Элитном, мать его, отряде — постоянно забываю, что после того, как Генерал пригрел нас, мы больше были не помоечными крысами, а очень даже элитными бойцами. Только сути это не меняет, как не называй.
Надо, наверное, рассказать, как я в этот самый отряд попала (читай "вляпалась"). Время пока есть, до утра далеко. Почему-то у меня такое чувство, что именно на рассвете, под первыми солнечными лучами стану вновь беззащитной перед Генералом. И тогда точно сдохну. Второй раз он не даст мне уйти. Ведь на этот раз со мной нет Айса. Но об этом потом, сейчас лучше просто рассказывать, чтобы не сойти с ума от ужаса и тоски.
Итак.
Мне было немногим больше недели, когда солнечным апрельским утром молодая монашка вышла за порог Монастыря св. Елены, с целью выбросить мусор в ближайшие контейнеры. Сестра Доминика была скромной барышней, глаз на прохожих не поднимала и, неся осторожно и смиренно мусорный пакет, наткнулась на странную коробку. Коробка шевелилась и пищала. Ну, само собой, коробка пищать и шевелиться не умеет, значит, в ней что-то лежит. Или кто-то. Котёнок там лежал или зайчик-барабанщик на батарейках сестра Доминика не поняла и, не справившись с любопытством, приоткрыла коробку. Любопытство — грех страшный, но сестра не так давно прошла постриг, поэтому кое-какие мирские привычки и недостатки до конца молитвами истребить не смогла, хотя очень старалась. Опустившись перед находкой на колени и заглянув внутрь одним глазком, Доминика вскрикнула, и чуть было не грохнулась в обморок. От постыдного падения рядом с мусорными баками сестру уберёг, как она потом утверждала не раз, божественный свет, озаривший лежащего в грязной коробке обкаканного и весьма сердитого младенца.
Совершенно нетрудно догадаться, что этим младенцем была я.
Сестра Доминика сначала искренне обрадовалась находке. Слыханное ли дело? Спасти младенчика от верной гибели! Не каждой выпадет такой шанс в жизни. Да за такое милосердный Боженька закроет глаза почти на все прошлые прегрешения — даже на те, на которые совсем закрывать глаза нельзя. Доминика возложила на меня большие надежды. Не иначе как душеспасительницей назначила. А я вот как-то не оправдала её ожиданий — по части спасения душ была совсем неопытная и даже вовсе профнепригодная.
Ну а что можно ожидать от человека, которого выбросили на помойку? Уж явно не того, что из него прольется свет на страждущие души. Сам факт моего существования не гарантировал даже излечения от геморроя, не говоря уж о душе.
И как-то очень быстро монахини во мне разочаровались. Хотя я вот думаю, что если человек не нужен был даже собственным родителям, разве можно надеяться, что другие найдут повод полюбить его? И в итоге я всем быстро разонравилась, даже нашедшей меня сестре Доминике, ведь постоянно чего-то требовала. То кушать, то спать, то гулять, а то, Господи Иисусе, на ручки. Это отвлекало благочестивых Христовых невест от праведных мыслей и добрых поступков. Они любили сирот, но только тех, которые совершенно ничего им не стоили, и о которых можно было заботиться лишь периодически, не сильно себя чем-то обременяя. Те, другие сироты — не такие, как я. Они лишены гордыни, кротки и рады любой ерунде, ведь главное для них — внимание. Сёстры навещали разные приюты по всей стране, даря любовь и улыбки всем страждущим. Только если бы кто спросил моего мнения, делали они это только потому, что так нужно и потому, что их снедала гордыня. Маленькие — опекаемые кем-то другим — сиротки ведь так прекрасны. Что же касается меня, то я скорее была камнем на их прекрасных душах. Забота изнуряла праведниц не хуже поста.
