Влюбленный Дракула - Эссекс Карин (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Благодаря этому я смогла сосредоточить внимание на своих обязанностях. Следующее наше занятие было посвящено дикции, предмету, к которому я относилась с особым рвением. Наша школа по всей Англии славилась тем, что здесь воспитанниц успешно избавляют от малейших признаков провинциального акцента. Мисс Хэдли часто называла меня своим наиболее значительным достижением в этой сфере. В самом деле, ей пришлось приложить немало усилий в борьбе с моим жутким ирландским произношением.
— Ничто не влияет на брачные перспективы девушки столь пагубно, как провинциальная манера говорить, — постоянно твердила мисс Хэдли родителям, привозящим в школу своих дочерей. — Отцы, которые тратят состояние на наряды молодых девиц, не предпринимая при этом ни малейших попыток избавить их от деревенского выговора, поступают до крайности неразумно.
Благодаря стараниям директрисы, помноженным на мои собственные старания, грубый акцент, который я привезла из Ирландии, уступил место безупречному произношению, мягкому, женственному и мелодичному. Директриса часто приводила меня в качестве примера для подражания другим девочкам и в качестве образчика своего мастерства — родителям, выбирающим для своего чада достойное учебное заведение.
— Когда Вильгельмина приехала к нам, она говорила, как рыночная торговка. А сейчас ее речь похожа на речь ангела — если только ангелы изъясняются по-английски, — с гордостью заявляла мисс Хэдли.
После этого я, как правило, читала несколько коротких стихотворений и делала грациозный реверанс; наградой мне неизменно служили одобрительные аплодисменты и улыбки.
После урока дикции, который прошел без всяких происшествий, мы с моими воспитанницами приступили к изучению еще одной, весьма важной области этикета, а именно искусству сочинения писем. Истинная леди должна изъясняться с равной изысканностью как письменно, так и устно, гласил еще один догмат, исповедуемый нашей школой. Под моим руководством девочки изучали, как общаться на бумаге с людьми одного с ними круга, а также с представителями низших сословий.
— Письма к купцам и прочим людям низкого звания необходимо писать от третьего лица, дабы не нарушать разделяющую вас дистанцию, — сообщила я. — При этом вы отнюдь не должны быть резкими, ибо настоящая леди в любом случае остается вежливой и деликатной. Когда в письме идет речь о каких-то светских событиях, помните, существует особая форма как для того, чтобы принять приглашение, так и для того, чтобы его отклонить. Истинная леди сумеет отказаться от приглашения, которое полагает не подходящим для себя, не задев при этом ничьих чувств.
Я заставляла девочек писать письма воображаемым управляющим и поставщикам, модисткам, подругам, соперницам и соседям. Глаза мои предательски слипались, и я прилагала немало усилий, отгоняя прочь одолевавшую меня дрему. Меж тем наступило время «чайного урока», во время которого наши воспитанницы обучались грациозно разливать чай, поднимать чашку, не производя при этом ни малейшего дребезжания (ибо подобное дребезжание действует на мужские нервы самым пагубным образом), прямо сидеть за столом (тут особенно полезны навыки, полученные во время занятий с доской), бесшумно вставать, не привлекая всеобщего внимания, а также благовоспитанно опускать глаза, беседуя с джентльменами. Так называемая «стрельба глазами» считалась в нашей школе уловкой самого дурного вкуса, которую следует оставить горничным.
— Не забывайте, юные леди, вы должны правильно выбрать момент, когда чайник следует залить кипящей водой, — наставляла я. — Не позволяйте праздной болтовне отвлечь вас от этой важной обязанности.
Постепенно ежедневная школьная рутина, давно уже ставшая мне привычной, успокоила мою душевную смуту. Та часть моей натуры, которую я привыкла считать низменной и опасной, более не напоминала мне о своем существовании. Я вновь была тетушкой Миной Мюррей, мудрой и благожелательной наставницей, внушающей девочкам, что умение с достоинством держать себя в гостиной обеспечит им удачное замужество.
Как обычно, в пять часов пополудни приходящие ученицы разошлись по домам, а в шесть для пансионерок и учителей был подан легкий ужин. Меня по-прежнему тревожила мысль о том, как я взгляну в глаза своему жениху. Поэтому, получив записку, в которой Джонатан сообщал, что неотложные дела, связанные с новым клиентом, лишат его счастья встречи со мной до конца нынешней недели, я вздохнула с облегчением. Чувствуя, что дрема, того и гляди, сморит меня прямо за столом, я быстро покончила с едой, и, едва дождавшись момента, позволяющего мне отправиться в свою комнату, не вызывая подозрений, воспользовалась им.
Для того чтобы обезопасить себя от повторения событий прошлой ночи, я забаррикадировала двери комнаты, придвинув к ним маленький комод. В одном из ящиков этого комода лежала моя влажная ночная рубашка, вещественное напоминание о том, что пережитой кошмар не был создан моим воображением. Я свернула рубашку в комок и затолкала в дальний угол ящика, надеясь, что сумею тайком отстирать ее от пятен травы и земли и избежать объяснений с прачкой или, того хуже, с директрисой.
2 июля 1890.
Последующие школьные дни были весьма похожи на тот, что я описала. Забыла упомянуть, что в дополнение к своим учительским обязанностям я порой помогала своей бывшей однокашнице Кейт Рид, ныне ставшей журналисткой, в подготовке ее статей. Родители Кейт поместили свою двенадцатилетнюю дочь, изрядно утомившую их своим упрямством, в школу мисс Хэдли, надеясь, что здесь ее характер отшлифуют, придав ему мягкость и светский лоск, столь востребованные на брачном рынке. Однако все усилия мисс Хэдли привели к обратному результату, и своеволие, присущие натуре Кейт, под гнетом школьных правил расцвело еще более пышным цветом. Выйдя из школы, Кейт вновь обманула ожидания своих родителей, полагающих, что бурный ее темперамент найдет применение в благотворительности, и стала помощницей Джейкоба Генри, известного журналиста, которого она встретила, тайком отправившись на вечер, устраиваемый фабианским обществом. Вскоре Кейт фактически стала правой рукой своего наставника, именно ей, и никому другому, он доверял редактировать все свои статьи.
Через некоторое время статьи эти стали выходить под двумя подписями; теперь Кейт пишет как в соавторстве с Джейкобом, так и самостоятельно. С Джейкобом они остаются закадычными друзьями и каждый вечер встречаются, чтобы прочесть едва сошедший с типографского станка выпуск утренней газеты. Как утверждает Кейт, частенько они делают это «за сигарой и бокалом пива». Надо сказать, моя подруга обожает меня шокировать, всячески демонстрируя пренебрежение к тем самым хорошим манерам и этикету, по части которых я являюсь признанным знатоком. Как-то раз она даже пыталась затащить меня на журналистскую вечеринку, на которой они с Джейкобом отмечали свой крупный успех — выход из печати большой статьи, посвященной насильственным преступлениям против женщин. Однако я сочла за благо отказаться от приглашения, так как, признаюсь, Джейкоб мне совсем не по душе: мне не нравятся его пальцы, вечно перепачканные табаком и чернилами, его хронически небритые щеки, а главное — откровенно оценивающий взгляд, который он устремляет на всякую женщину.
Я изучала стенографию и делопроизводство и потому не сомневалась, что в будущем сумею быть полезной Джонатану в его адвокатской деятельности: на пишущей машинке я печатала с достойной удивления скоростью. Благодаря этим навыкам я оказывала немалую помощь Кейт. К тому же, собирая материалы для будущих статей, она зачастую нуждалась в компаньоне. За несколько дней до жуткого происшествия на берегу реки мы с Кейт посетили бедный квартал, расположенный на узких улочках между Битнэл-Грин и Уайтчепел, дабы исследовать жизнь фабричных рабочих.
Вместе мы заходили в жалкие комнаты, лишенные элементарных удобств, убогие жилища, где воздух, казалось, был пропитан нищетой и несчастьем. В тесноте и сырости там ютились огромные семьи, насчитывающие по восемь-десять детей. Повсюду висело мокрое белье, выстиранное в отравленных промышленными стоками водах Темзы, во дворах смердели выгребные ямы. Природа наградила (или наказала) меня чрезвычайно острым обонянием, и мне казалось, я вот-вот потеряю сознание, удушенная отвратительными миазмами, в которых смешивались запахи человеческих отходов, грязных пеленок, пота и похлебки из костей. В большинстве своем женщины, обитавшие в этом мрачном квартале, вынуждены были работать — ткачихами, швеями, гладильщицами, прачками. У всех, даже у самых молодых, пальцы были уродливо скрючены и покрыты мозолями, а лица бороздили морщины. Несмотря на то, что и сами женщины, и их мужья гнули спины с утра до вечера, зачастую они были не в состоянии внести неоправданно высокую арендную плату за убогое жилье.
