Уездный город С*** (СИ) - Кузнецова Дарья Андреевна (читаем книги онлайн бесплатно txt) 📗
Сторонних же посетителей, о визите которых предупреждало мелодичное треньканье дверного колокольчика и которые собственно являлись основным полем деятельности дежурного, в управлении всегда бывало немного.
Сегодня привратник — белобрысый, жизнелюбивый, едва из училища, младший урядник Алексей Репица — отчаянно скучал. Большинство служащих предпочитало пользоваться иными, более скромными подъездами, и с самого утра мимо дежурного прошло не больше трёх десятков человек, из которых лишь двое потребовали его пристального внимания, то есть выдачи пропуска и проверки документов. Поэтому явление к нему с вопросами кого-то из служащих, тем более молодой, симпатичной девушки, заметно оживило Репицу.
— …Из уголовного сыска? — уточнил он и потянулся к листам, заполненным ровными рядами печатных букв. — Одну секундочку, сударыня, сейчас я…
— Не стоит, — махнула рукой Брамс, оценив толщину стопки и некоторую неуверенность младшего урядника. — Мы поступим проще.
С этими словами девушка проворно открыла висящий у бедра тубус и извлекла из него тонкую резную флейту. Под любопытным взором дежурного поднесла к губам, прикрыла глаза. Репица аж подался вперёд от нетерпения, жадно глядя на тонкие белые девичьи пальцы и ожидая, что вот сейчас они сотворят нечто волшебное, прекрасное…
Флейта взвизгнула столь резко и пронзительно, что дежурный отпрянул в испуге, едва не опрокинувшись вместе со стулом, а затем и вовсе крепко зажал руками уши: Аэлита Львовна не ограничилась несколькими взвизгами и с безмятежным видом продолжила терзать инструмент, извлекая из него противоестественные, жуткие звуки.
Пытка, к счастью, длилась недолго. Брамс отняла от губ флейту, не сводя внимательного взгляда с пишущей машинки, и та спустя пару мгновений разразилась тревожным стрекотом, тем более странным, что клавиши и молоточки её оставались в покое. А через мгновение в нутре машинки что-то звякнуло, и вдруг сбоку клацнула крошечная дверца, из которой выстрелила длинная лента из жёлтой бумаги, точь-в-точь телеграфная, и, подобно телеграфной, испещрённая круглыми дырочками, складывающимися в затейливый непонятный узор. Аэлита уверенным движением оборвала ленту, закрыла дверцу, погладила кончиками пальцев лакированный бок печатной машинки, будто благодарила.
— Занятно! — не удержался от замечания Ρепица, наблюдая, как девушка медленно тянет перфоленту между пальцами, ощупью перебирая дырочки, будто читая, и с отсутствующим видом глядит куда-то в пространство перед собой. — Не думал, что она такое может.
— Она умница, — рассеянно улыбнулась Брамс.
Собственно, главной обязанностью вещевички в полиции и являлась вот эта машинка и остальные вещи, выполнявшие сторожевую, защитную и учётную задачи. Талантливая девушка с большим интересом следила за всеми новинками и последними мировыми веяниями, неустанно совершенствовала своих подопечных и тем позволяла считать здание Департамента неприступным: даже Охранке было до такого уровня далековато, что являлось особым предметом гордости полицмейстера. А что талантливая и незаменимая вещевичка желала считать себя следователем и предпочитает числиться служащей уголовного сыска — так чем бы дитя ни тешилось, Чирков был согласен и потерпеть.
Аэлита вновь погладила пишущую машинку, кивнула дежурному и, молча развернувшись, двинулась обратно в недра Департамента.
Служащих уголовного сыска в здании сейчас оказалось пять человек, не считая самой Брамс, и начать поиски девушка решила, на всякий случай, со всё той же двадцать третьей комнаты, логова уголовного сыска города С***.
Большое помещение с высоким сводчатым потолком и окнами на запад выглядело одновременно необитаемым, как старая кладовка с рухлядью, и до странности уютным, как с любовью обустроенная гостиная в родительском доме. Несколько разномастных письменных столов и конторок, которые роднила между собой их потёртость, терялись в затейливом лабиринте книжных шкафов. Закрытая спинами стеллажей и незаметная от входа, в дальнем углу пряталась старая тахта, застеленная линялым ковром, подле которой имелся простой, грубо сколоченный стол о четырёх ножках с возвышавшимся посередине примусом.
Не объяснить в двух словах, почему следователи по уголовным делам города С*** квартировали именно в этом необычном помещении, пребывающем в столь странном беспорядке. Это был неизбежный и в чём-то закономерный результат постепенного исторического процесса.
Начинался сыск с двух человек, которые помещались в небольшом светлом кабинете; с ростом города и губернии штат расширялся, следователи перебирались из помещения в помещение со всеми пожитками. Восемь лет назад уголовный сыск занимал три комнаты в разных концах здания, и тогда одновременно в двух из них случился ремонт: в Департамент полиции приползла новая электрическая проводка.
Выселенных сыскарей временно переместили в просторную двадцать третью комнату, прежде являвшуюся частью архива, потихоньку к ним перебрались и остальные товарищи с привычной, родной мебелью — и именно здесь уголовный сыск С-ской губернии неожиданно обрёл уютный дом, мир и покой, впоследствии наотрез отказавшись перебираться куда-то ещё.
Порой полицмейстер заводил речь о наведении порядка — дескать, нехорошо это, не может гордость полиции иметь столь непрезентабельную наружность, однако следователи слишком серьёзно тут обжились и потому накрепко упёрлись. В настоящее время между сторонами действовал негласный договор, устраивавший всех: Чирков обходил двадцать третью комнату дальней дорогой, а её обитатели по возможности общались с гражданскими и служащими иных ведомств в других помещениях, имевших более солидный вид.
В логове уголовного сыска обнаружилось трое.
Платон Агапович Бабушкин имел чин губернского секретаря, занимал должность старшего следователя (коих в уголовном сыске числилось три, и одну из них завели специально для него) и был уважаем всем полицейским управлением как патриарх: он начинал службу ещё при Александре II жандармом. Сейчас ему было под восемьдесят, и этот сухой старик с шаркающей походкой, мутными от возраста глазами и скрипучим голосом выполнял функцию не следовательскую, а больше музейную и реже справочную, когда речь заходила о делах прошлого века. В Департамент он таскался исключительно от скуки, чтобы побыть в хорошей компании среди стен не менее родных, чем брёвна старого домика, в котором Бабушкин появился на свет. Дома Платону Агаповичу не сиделось: жену он схоронил уже лет двадцать тому назад, дети давно выросли, и хоть навещали старика, но не вековать же им подле его постели. Тем более при своём тщедушном виде и почтенном возрасте Бабушкин сохранял завидную бодрость — когда не спал, вот как сейчас, в своём углу между стеной и шкафом, уронив плешивую, покрытую пигментными пятнами голову на впалую грудь.
За одним из столов сидели Владимиры Шерепа и Машков и вяло перебрасывались в подкидного засаленными, вытертыми картами. Белобрысый, с узкими бровями и длинными белёсыми ресницами, Машков был слабым, но умелым вещевиком; рыжевато-русый, с тонким ироничным ртом и хитрыми зелёными глазами Шерепа — отлично стрелял с обеих рук и обладал чутьём бывалой ищейки. Вместе они составляли весьма удачную пару.
Эти два крепких коренастых мужчины средних лет были почти неразлучны с момента поступления на службу, за годы дружбы и на лицо стали как будто похожи, и в полиции города С*** за глаза (а порой и, забывшись, в лицо) именовались не иначе как Шерочка с Машерочкой. На прозвище, возникшее лет десять назад, поначалу злились, даже дрались на дуэлях, но потом устали и смирились — оно оказалось слишком прилипчивым и живучим.
При появлении Аэлиты Владимиры поднялись в знак приветствия и одновременно кивнули.
— Ну, что скажешь? — обратился к девушке Шерепа, на чьи плечи в неразлучной паре обыкновенно ложилась обязанность вести беседы: бойчее и разговорчивей друга, он исполнял её с заметной охотой.
— Ничего, — растерялась вещевичка, но тут же нашлась: — Впрочем, нет, скажу. Вы не знаете, где остальные? Элеонора, Адам? И те, кто сегодня вообще не явился, — спросила она, проходя к своему столу.
