Опасайся дверных ручек (СИ) - "Эйта" (чтение книг TXT) 📗
Он сидел на стуле чуть скособочившись, на Яльсу не смотрел - изучал ногти. Пальцы у него были изгрызены чуть ли не до мяса - и как Яльса не заметила этого раньше? Но при ней Ярт никогда не грыз ногтей, она даже представить такого не могла, вот и не замечала...
Она быстро оглянулась по сторонам: Ярт говорил тихо, но ей все равно не хотелось, чтобы кто-нибудь услышал, потому что вряд ли Ярт этого хотел. Нет, они сидели в достаточно тихом и темном углу, чтобы оставаться наедине и не бояться, что их разговор будет услышан.
Яльса старалась говорить тихо и успокаивающе, как с ребенком, она подбирала слова с той тщательностью, с которой сапер-дальтоник режет проводки на отсчитывающей последние секунды бомбе, установленной посреди жилого квартала, который невозможно эвакуировать, и после каждого слова ожидала взрыва.
-- Мне не жаль, Ярт, потому что ничего еще не случилось. Когда ты вернешься домой, он будет орать, я уверена. Три года - опасный возраст, и даже у бабушки... угасали... на руках, хотя она умеет выхаживать детей. Вполне возможно, что так и случится с твоим братом.
Ярт дернулся, как от удара. Яльса положила руку ему на затылок, вспоминая, как успокаивают в фильмах испуганных лошадей: треплют по холке. Она не знала, как успокаивать людей, ее опыт ограничивался подружками и их не столь страшными проблемами, и сейчас действовала по наитию, жалея, что именно она случайно вскрыла этот нарыв. Больше всего она боялась напортачить, сказать что-то не то, понимала: кто-то взрослый и мудрый точно смог бы помочь гораздо лучше, чем она, но, к сожалению, именно она сидела сейчас в библиотеке рядом с Яртом. Отступить и ничего не сказать или сказать пустое - значило бросить Ярта наедине с его горем, а на это она пойти не могла, ей это казалось самой страшной трусостью и подлостью на свете.
-- Но надежда, Ярт, она есть всегда. Поэтому сейчас ты скажешь мне, как зовут твоего брата, ладно? Не хорони его заживо.
-- Варт. - Ответил Ярт после самой долгой минуты тишины в Яльсиной жизни, и она облегченно выдохнула. Бомба не обезврежена, но появился лишний часок на эвакуацию гражданских.
-- Я запомню, ты меня еще с ним познакомишь, понял? И если ты еще раз попытаешься откупиться от меня побрякушками, я долбану тебя портфелем по голове, как окосова третьеклассница, осознал, не? Потому что это именно то самое, чем можно ответить на такое ребячество, которое я только что от тебя тут услышала.
-- Ты все наглее и наглее! - Восхищенно присвистнул Ярт, -- и где та овечка, которая блеяла что-то про спасение подружек, а?
-- У овечек рога есть. - Улыбнулась Яльса, приняв возвращение Яртовой язвительности за хороший знак.
-- Повтори это, когда выйдешь замуж - если сможешь таким же жизнерадостным тоном, то я позавидую твоему мужу. - Ярт предусмотрительно спрятался за Яльсиной тетрадкой, как за щитом.
-- Пошляк! - Яльса попыталась изобразить возмущение, но по Яртовым хитрющим глазам поняла: не поверил.
Раньше Яльса всегда могла сказать, что чувствует. Все было просто: Мелле - подруга, противная Хитухира, которая вечно кривит нос и рассказывает, сколько зарабатывает ее папа-бизнесмен - не ее поля ягода.
Она жила в черно-белом мире, и этот мир был удобен: не было никаких моральных терзаний, не нужно было задумываться, что хорошо, а что плохо, потому что это было очевидно. Что не объясняла бабушка, то объясняла религия. Яльса прочла Книгу Живицы от корки до корки, и даже вынесла из нее что-то смутное, хотя бабушка и ворчала, что она слишком юна для таких чтений.
Когда Яльса была маленькой, она просто обожала цитировать Книгу к месту и не к месту. Но прошло время и от Книги осталось лишь ощущение, смазанное понятие о чем-то, что очень-очень плохо, что грешно.
Когда в ее жизнь вломился Ярт с его спором, она встала на скользкую дорожку. Наверное, если бы она вдруг решила перечитать Книгу, то провела бы параллель: ведь Яртовым покровителем, несомненно, был бог мудрости и смерти Окос, брат и муж Живицы, и отношения этих богов воспринимались в разных Храмах по разному, хотя никто и не рисковал напрямую говорить что-то осуждающее о паре самых могущественных богов в пантеоне.
Просто кристально-чистая репутация Живицы оставалась таковой только если служитель осторожненько опускал особенно животрепещущие подробности, излагая свою версию событий для непритязательной паствы, заглядывающей в Храм на каждый седьмой день скорее по привычке, чем по велению души. Однако из Книги слов не выкинешь: однажды черное и белое встретились и смешались, породив огромное разнообразие серых оттенков, от грязной Лаллей до стального Дарфла. Само это смешение было святотатством, и Дехх рыдал в раскаянии, ибо не уследил за своими детьми, и то была его вина, но даже потоп не смог смыть позора с лика Живицы-земли.
Так и Яльса внезапно столкнулась с тем, что жизнь не делится на черное и белое, на хорошее и плохое, что иногда приходится идти на компромисс. И невозможно было отступить, потому что никакой потоп не смог бы объяснить Мелле, почему ее подруга позволила ей схлестнуться с Вако, одним из опаснейших парней школы, да еще и сделала ставки на исход предприятия. Яльса и сама не могла этого объяснить.
Можно было, конечно, свалить все на Ярта. Мол, заморочил, окосово отродье, хитрец-некромант, вывернул все наизнанку, заставил увидеть белое в черном цвете. Мелле бы простила, потому что она доверяла подруге, зная, что Яльса не способна на плохое, зная, что она легковерна и наивна, зная, как скользок и изобретателен может быть Ярт.
Можно было... Но Яльса-то знала, как все было на самом деле, и она не хотела врать. Ярт был не при чем. Это она, она сама вступила на скользкую дорожку. Ярт увлек ее, да, но если бы она не поддалась, то и у него бы ничего не получилось, верно?
Она сама не захотела искать правильный выход из сложившейся ситуации, и выбрала простой. Яльса без труда себе в этом призналась, а потом и осознала, что ей, Окос ее забери, нравится на этой дорожке. До того она шла по проторенному пути: учеба, дом, дети, учеба, дом... Она знала, что случится завтра и послезавтра, все было просто и предсказуемо, и ее ум искал отдушину от ежедневной рутины в старинных историях, преданиях, легендах, религиозных текстах. В ее жизни красок не хватало, и она смотрела за чужими жизнями.
Ярт как будто протянул руку и показал, что она и сама может что-то делать, как-то разнообразить собственную жизнь и влиять на чужие, что сбегать в другие миры, чтобы посмотреть на краски, вовсе не обязательно.
И Яльса была благодарна Ярту за это. Она не собиралась валить на него вину за собственное прозрение, потому как нечего было валить.
Она все еще стыдилась того, что не рассказала Мелле о споре. А еще ей было интересно, что будет дальше, а еще в ее крови кипел азарт: она не испытывала такой уймы эмоций, наверное, никогда. Ей нравилось нынешнее положение вещей.
Ей нравилось собственное двойственное состояние, ее кипящий ум, пытающий разрешить неразрешимую дилемму. Она была влюблена в этот яркий мир, во всю его полноту и многообразие.
Ярт... Сначала она просто им чуть восхищалась. Чуть побаивалась, конечно, потому что он казался сильнее, но потом он ей раскрылся, и она поняла: в чем-то сильнее она.
У каждого есть слабости.
Нет ничего интереснее, чем шутливое, неопасное противостояние. Возможно, кому-то, как Вако, необходимо грызться не на жизнь, а на смерть, чтобы сохранить остроту ощущений, но Яльса не настолько полна энергии. А вот Мелле, способная за собственную свободу перегрызть глотку кому угодно, что бы ко не говорил, ему очень подходит.
А Ярт, Яльса чуяла, похож на нее. Он не бьется в полную силу, он играет.
Игра с Яртом захватила ее полностью: спор был даже не первым раундом, но гонгом к началу противостояния. Сначала она не понимала правил, но потом Ярт показал, что правил не существует, а очки невозможно подсчитать. Игра длится ровно до тех пор, пока доставляет обоим удовольствие.
