Фадрагос. Сердце времени. Тетралогия (СИ) - Мечтательная Ксенольетта (книги без регистрации полные версии TXT) 📗
– Я спросила не об этом. – Елрех втянула голову в плечи и сильнее стиснула мою руку.
Ромиар прикрыл глаза ладонью и, снизив тон, сказал, словно размышляя вслух:
– Ты моя избранница сердца. Мы прошли ритуал сердец, пусть мир этого и не помнит. – Сжал кулаки; под серыми губами блеснули клыки. – Мы напомним.
– Роми. – Елрех хотела тронуть его второй рукой, но сжала в ладони воздух. И проговорила с полуулыбкой: – Ты уважаемый исследователь, мне это нравится. Если ты не против, уважаемый исследователь, я буду звать тебя так.
На лице Роми расползлась улыбка. Она по‑прежнему отражала усталость, но была…
Я понимала, что лишняя. Чувствовала это с самого начала, но не могла уйти. Кроме этого чувства во мне проснулось и другое. Неприкаянная… Я не знала, куда идти дальше, что делать. Предстояло так много, но все предстоящее казалось совершенно ненужным.
Несколько мгновений Елрех и Роми любовались друг другом, как после долгой разлуки или при первой влюбленности, а затем глазастая фангра отвлеклась и переменилась в лице. Ее серые глаза превратились в блюдца, а бледность едва не превратила голубую кожу в серо‑белую
– Что ты делаешь, добрый человек? – спросила она, глядя в сторону артефактов.
Волосы на затылке встали дыбом, зашевелились.
Мы с Роми опять обернулись разом, не поднимаясь в полный рост. Кейел, позабытый на короткий срок всеми нами, стоял перед столом и держал в руках Слезу Луны. На его лице боролись чувства: неуверенность, сомнения, сожаления…
– Тебе это не нужно, Кейел, – произнес Роми, вставая на ноги.
Кейел только склонил голову ниже, рассматривая артефакт. Русые волосы непослушно выпали из‑за ушей, повисли вдоль напряженных щек. Длинный нос бросал тень на губы, глаза ввалились под хищные брови и блестели из темноты. Но Охарс перелетели суетливо, закружили, выравнивая свет и смягчая острые черты лица.
– Нужно, – упрямо ответил Кейел.
– Зачем? – не отставал Роми, обыскивая взглядом комнату.
Я стиснула кулаки. От мысли, что Роми собирается обидеть Кейела, лишь бы тот не применил артефакт, становилось дурно. Зло просыпалось в груди, распылялось, сбивало с убеждения, что Кейелу нельзя вспоминать прошлую жизнь. Тем более из‑за меня…
– Роми прав, Кейел, – взяв себя в руки, мягко проговорила я, тоже поднимаясь в полный рост.
– Почему? – спросил он и уставился на меня. – Почему ты отговариваешь меня?
– Потому что она впервые проявляет благоразумие, – процедил Роми, сжимая кулаки. Его хвост заметался из стороны в сторону.
Радовало лишь то, что, несмотря на зелье бодрости, он был истощен. В нем недостаточно силы, чтобы даже просто хорошенько приложить человека. Наверное, сейчас с ним справился бы и ребенок.
– Ты боишься его? – изумился Кейел, сильнее повернув голову к Роми, чем напомнил коршуна.
– Что?
– Ты выглядишь так, словно боишься, что я верну память Вольного. Вы все боитесь. Почему?
– Я желаю тебе счастья, Кейел, – выпалила я, шагнув к нему и прижимая руки к груди. В ней исстрадалось сердце, а легкие не справлялись с кислородом.
– Отказываясь от меня? – он хмыкнул.
Я закусила губу.
– Милый человек, – заговорила Елрех. – Ты… Тебе будет больнее всех нас.
Ее слова ударили острее кинжала. В ушах зазвенело.
– Он был страшным человеком? – Сквозь мутную пелену в глазах, удалось увидеть, что Кейел обращается к Роми.
– Он не был человеком. Зверь! – выплюнул Роми. – Из‑за таких, как он, всех Вольных презирают! Из‑за него их!.. нас. Нас ненавидят из‑за таких, как он. Он убивал, использовал, плевал на всех. Даже на других Вольных, несмотря на то, что они тоже избранники духов. Якшался с виксартами и вел дела с этими… Он не брезговал даже васовергами, пользуясь их услугами. Кейел, тебе не нужна эта память, чтобы защититься от сельчан. Я помогу тебе, и мы…
Он застонал, как от резкой боли. У меня в голове будто щелкнул курок, и я вздрогнула. Кейел сделал свой выбор.
Откуда у меня эта паника? До оцепенения… Разве не я мечтала, чтобы мой Вольный вернулся?
Вспомнились последние ночи с Кейелом, и накатила тоска. Я даже не обняла его напоследок, не сказал ему, какой он замечательный. Только грубила… Позволит ли обнять теперь?
На плечо легла рука Елрех. Я подняла голову, вгляделась в широко раскрытые и неподвижные глаза, хранившие в себе вечное тепло позднего лета и ранней осени. Почему мне всегда казалось, будто само собой разумеющееся, что Вольный, вернувшись, выберет меня, а не покладистую Лери?
Кейел
Когда я понял, что полюбил этот аромат? Вязкий и обволакивающий, словно смола, которая манит насекомых в обманчиво солнечные объятия. И они гибнут в ней… Медленно тонут в смертельной западне, стараясь вырваться, но лишь липнут сильнее и сильнее. Проникая в нее глубже.
Опасный аромат… И горький.
Не приторно горький, не резкий. Он раскрывается постепенно, словно боль от затянутых ран, оставшихся после славного боя. Когда давно отпустили плохие эмоции, когда воспоминания растворили глубоко в себе все самое скверное и отполировали до блеска секунды собственной славы.
Эта горечь проникает через ноздри, дразнит терпкостью, дарит наслаждение и чувства бодрости, свежести… А затем раскрывается во рту вязкостью. И ее хочется раскатывать на языке, продлевая мучительные и одновременно приятные ощущения.
Когда же я полюбил запах хвои? Когда связал его с запахом свободы и свежести в затхлой жизни на задворках мира, или когда угодил в плен янтарных брызг, притворяющихся умирающим Солнцем в бездне темных глаз?
Угодил в приманку, словно ничтожное насекомое. Дважды…
Глупец.
Несколько секунд я пытался осмыслить происходящее… или произошедшее.
Запутался. Бросил идиотскую затею.
Посмотрел на артефакт в руках и с трудом удержался, чтобы не разломить на две части. Железный… И не смог бы. Прав Дарок: вся эта комната полна скверны. Слышишь, Алурей? Вы, Великие духи, и те, кто решил использовать нас, – источники скверны в Фадрагосе. Вся ваша сила, ваши желания, даже направленные на созидание, ведут к разрушению. И порождают никому не нужных зверей.
Одиноких, бестолковых, потерянных…
Не желая смотреть на источник моих переосмыслений в обеих жизнях, я положил артефакт на место и сразу направился к священному кольцу. Слабость прокатилась по ногам, разлетелась темной волной в голове, застилая взор чернотой. Пришлось остановиться уже через шаг.
Все‑таки использование артефакта отнимало силы и вызывало потребность посидеть хоть немного, либо попросту стоять неподвижно. Я взглянул в желтые глаза и усмехнулся.
– Ты был хорошим человеком, – произнес с искренней досадой Ромиар.
«Подаришь живому мертвецу погребальный венок, какие вы, шан’ниэрды, носите друг другу в гробницы?» – этот вопрос вслух не озвучил. Улыбнулся шире, но смех сдержал. Провоцировать слабого шан’ниэрда на продолжение драки не было ни малейшего желания. Да и лицо прекрасно помнило боль, оставленную сильными ударами. Тронул щеку тыльной стороной ладони, убеждаясь, что крови нет. Кажется, Роми сломал мне челюсть, раздробил нос и точно выбил несколько зубов. Он собирался избить меня до смерти.
Не дождавшись ответа, он добавил:
– Теперь ты пробудил в себе монстра.
Я фыркнул, вскидывая брови.
Ошибаешься, Ромиар… Ошибаешься, если думаешь, что ты не такой же зверь, как и я. Просто высокомерие шан’ниэрдов, ваше желание видеть себя в лучшем свете, вынуждает тебя сдерживаться. Но и приглядываться не нужно, чтобы видеть, что ты такой же. Такой же, как и я. Такой же, как и все в этой в этой комнате. Как во всем мире. Мы все звери, заключенные в двуногие тела.
Уловил движение в полумраке и, испугавшись непоправимого, резко посмотрел в глаза своей слабости. Она застыла на месте, будто пойманная с поличным. Прикусила губу, с силой сдавливая и заламывая пальцы. Переминаясь с ноги на ногу, шарила горящим взором по комнате, будто пыталась найти в нем опору для пошатнувшейся силы. Ее неуверенность раздражала. И в то же время радовала… Решившись, безумная набрала воздух в грудь и приоткрыла рот. Успела поднять на меня глаза, прежде чем совершить свою последнюю ошибку.
