Воссоединенные - Каунди (Конди) Элли (читать книги онлайн без сокращений .txt) 📗

— Что такого в этих Иных землях, — спрашиваю я у него сегодня, — что вас всех отчаянно туда тянет?

Окер фыркает. — Ничего, — отвечает он. — Я слишком стар, чтобы переселяться, и предпочту остаться здесь, как и многие другие жители.

— Тогда зачем все это усердие с лекарством, если вы не разделите вознаграждение?

— Во мне говорит врожденный альтруизм.

Я смеюсь, не в силах сдержаться, и Окер сердито смотрит на меня. — Я хочу утереть нос Обществу и первым найти лекарство.

— Общества больше нет, — напоминаю ему.

— Еще как есть, — отвечает он, отвинчивая крышку фляжки и отхлебывая глоток воды. Затем тыльной стороной ладони вытирает губы и снова бросает сердитый взгляд.

— Только дураки верят, что что-то изменилось. Восстание и Общество так глубоко проникли друг в друга, что уже и не понять, кто есть кто. Это как змея, которая пожирает свой чертов хвост. Вот здесь, за пределами территорий Общества, и есть истинное восстание.

— Лоцман верит в Восстание, — отвечаю я, — и он не мошенник.

Окер смотрит на меня. — Может быть. Но это вовсе не означает, что ты должен следовать за ним. — Его взгляд пронзает насквозь, — или за мной.

Я ничего не отвечаю, — мы оба знаем, что я уже следую за ними двумя. Я верю, что Лоцман есть путь к революции, а Окер, — к созданию лекарства.

Пациенты здесь выглядят значительно лучше тех, что из провинций. Окер устранил все вторичные симптомы мутировавшей чумы, такие, как накопление тромбоцитов и выделение жидкости из легких. Но он все время твердит про белки и мозг, и я знаю, что он еще не выяснил, как предотвратить или ослабить влияние мутаций на нервную систему. Но он обязательно выяснит.

Окер выругивается. Он пролил немного воды из фляжки на свою рубашку. — Общество было право в одном. Проклятые руки перестают нормально работать через год или два после восьмидесяти. Но, несомненно, мой мозг продолжает функционировать лучше, чем у большинства людей.

***

Когда я возвращаюсь в тюрьму, Кассия уже сидит в своей камере и ждет меня. Я не могу ее хорошо разглядеть из-за темноты ночи, но отлично слышу, когда она обращается ко мне. Кто-то по коридору просит нас замолчать, но все остальные, кажется, уже заснули.

— Ребекка говорит, что ты нравишься всем медикам из исследовательского отдела, — рассказывает Кассия. — И еще она говорит, что ты единственный, кто нормально разговаривает с Окером.

— Может, мне стоит прекратить, — отвечаю я. Мне не хочется, чтобы остальные работники отдалились от меня из-за этого. Я должен остаться в исследовательской лаборатории и работать над лекарством.

— Ребекка говорит, что это хорошо, — продолжает Кассия. — Она думает, ты нравишься Океру, потому что напоминаешь ему его самого.

Так ли это? Я не думаю, что я настолько же горделив, как Окер, или так же умен. Конечно, мне всегда было интересно, смогу ли якогда-нибудь стать Лоцманом. Я люблю людей. Я хочу быть среди них и стараться сделать их жизнь лучше.

— Мы уже близко, — говорит Кассия. — Мы обязательно добьемся своего. — Ее голос звучит немного дальше. Должно быть, она отошла от двери камеры в сторону кровати. — Спокойной ночи Ксандер, — говорит Кассия.

— Спокойной ночи, — отвечаю я.

Глава 35. Кассия

Иногда, когда я сильно устаю, мне начинает казаться, что я всю свою жизнь живу здесь. Что я постоянно занималась одним и тем же. Что Кай всегда был неподвижен, а мы с Ксандером всегда искали лекарство. Я потеряла родителей и Брэма и должна их найти, но груз, лежащий на моих плечах, кажется неподъемным, слишком большим для одного человека или группы людей.

— Что ты делаешь? — спрашивает меня сортировщица, указывая на датапод и на крошечные обрывки бумаги с угольным карандашом, которые я использую для заметок. Я обнаружила, что иногда, чтобы лучше понять данные, которые я вижу на экране датапода, мне необходимо записать информацию от руки. Письмо освежает мои мысли. А с недавних пор я пытаюсь зарисовать кое-что по описанию в датаподе, потому что никак не могу представить в уме предполагаемые компоненты лекарства. Глаза сортировщицы искрятся весельем, когда она смотрит на мои попытки изобразить цветок, и я придвигаю бумагу ближе к себе.

— На датаподе нет никаких рисунков, — объясняю я. — Только письменные описания.

— Это потому, что мы все прекрасно знаем, как они выглядят, — раздраженно произносит другой сортировщик.

— Хорошо, — мягко отвечаю я, — но я-то не знаю, как они выглядят, и это влияет на процесс сортировки, мы что-то делаем неправильно.

— Ты хочешь сказать, что мы плохо делаем свою работу? — холодным тоном спрашивает первая сортировщица. — Мы знаем, что данные могут содержать ошибки, но мы сортируем их наиболее эффективным из доступных нам способов.

— Нет, — отвечаю я, тряся головой. — Я не это хотела сказать. Проблема не в начале или конце сортировки, не в данных и не в том, как мы их сортируем. Иногда просто что-то не сходится в самой сути, в соотношении параметров. Какие-то невидимые невооруженным глазом факты, или скрытая переменная, которую мы не можем обнаружить в данных. — Я уверена, что мы неправильно понимаем взаимосвязи между двумя группами данных. Настолько же уверена, как и в том, что упускаю саму суть воспоминания о Дне красного сада.

— Важно то, что мы продолжаем снабжать списками Окера, — говорит другой сортировщик. — Ежедневно мы посылаем ему предложения о тех компонентах, которые могут помочь в создании лекарства, согласно новейшей информации о пациентах, и с учетом того, какие варианты не работают.

— В любом случае, я не знаю, насколько Окер прислушивается к нашему мнению, — говорю я. — Думаю, что единственный человек, которому Окер действительно доверяет — это он сам. Но если мы придем к какому-то соглашению относительно того, какие компоненты являются наиболее важными, и дадим ему знать об этом, он, возможно, примет к сведению то, что мы говорим.

Лейна внимательно наблюдает за мной.

— Но именно этим мы и занимаемся, — возмущается один из сортировщиков.

— Я чувствую, что делаю это неправильно,— я расстроенно отталкиваю свое кресло и встаю, держа датапод в руке. — Пожалуй, я сделаю перерыв.

Ребекка кивает.

— Я провожу тебя в лазарет, — предлагает Лейна, к моему удивлению. Она трудится очень, очень усердно, и я знаю, что Иные земли значат для нее то же, что Кай для меня — самое лучшее, замечательное, прекрасное место, не до конца осознаваемое, но полное обещаний.

Мы идем по окрестностям деревни, минуем огромный камень в центре. Напротив него установлены два узких корытца.

— Для чего они нужны? — спрашиваю я Лейну.

— Для голосования, — отвечает она. — Так мы принимает решения, включая фермеров. Каждый человек в деревне имеет маленький камушек, на котором написано имя владельца. Люди бросают свои камушки в эти корыта. Победа остается за тем решением, которое набрало большинство голосов.

— И всегда есть только два выбора? — спрашиваю я.

— Обычно, да, — говорит Лейна. Затем она обходит камень с другой стороны, кивком головы указывая следовать за ней. — Посмотри сюда.

Там, на камне, я обнаруживаю вырезанные кем-то в столбик мелкие имена. Они начинаются на самой вершине и спускаются до самого подножья, где осталось совсем немного места.

— Эта колонка, — говорил Лейна, — список тех, кто умер в этой деревне, Эндстоуне. А это, — добавляет она, указывая на другую часть камня, — те, кто ушли в Иные земли. Это, можно сказать, отправная точка; то есть любой, кто проходил мимо нас по пути в Иные земли, не важно откуда он родом, записан на этом камне.

Я стою там еще пару мгновений, вглядываясь в колонку ушедших в Иные земли и надеясь найти знакомые имена. Сначала мой взгляд скользит мимо его имени, — я не осмеливаюсь поверить, но затем возвращаюсь к нему еще раз, и оно никуда не исчезает.

Мэтью Маркхем.