Страж ее сердца (СИ) - Штерн Оливия (прочитать книгу .txt) 📗
— Знаешь, я не буду лукавить. Может произойти все, что угодно. Начиная от того, что за нами начнется охота и заканчивая тем, что моя теория насчет разрушения артефакта внезапно не сработает.
Алька вдохнула полной грудью его запах, старинные книги, кофе, дерево.
— Я боюсь за тебя.
И произнести это оказалось так просто, как будто и не было странной и сложной истории их знакомства. Как будто все началось совсем не так, и Мариус был всего лишь приятным мужчиной, который обратил внимание на Альку, а она — на него. И по всем правилами он сделал предложение руки и сердца. В присутствии родителей. За торжественным чаепитием.
— Тут же, милая, такое дело, — глухо пробормотал он, гладя ее по плечам, по спине, прижимая к себе, — нам двоим не будет места в этом мире, если оставить все, как есть. Земли крагхов тоже со временем прекратят свое существование, сами крагхи постепенно вымрут. Так что оставлять все, как есть, тоже нет смысла.
Помолчав, он сказал:
— Знаешь что, Алайна, давай ложиться спать. Завтра тяжелый день.
И, осторожно разняв ее руки, высвободился из объятий и принялся расстегивать сюртук. Повесил его на спинку стула. Затем сел на кровать, расстегнул ботинки.
А она стояла, смотрела на него и не могла понять, что ж не так.
— Ты… больше не хочешь меня? — сорвалось с губ.
Мариус застыл на мгновение, потом медленно глянул на Альку исподлобья. Хмуро, почти угрожающе.
— Откуда такие выводы, маленькая?
А голос обманчиво-мягкий. Так с детьми разговаривают. Но она же не ребенок. Только вот перья синие по всему телу, и крылья, и на голове вместо волос…
— Ну… — Алька замялась. Она и сама уже не понимала, зачем спросила. — ты не пытаешься… Тебе не нравится, что я такая, да?
Мариус только плечами передернул.
— Мне все нравится, Алайна. Но мне кажется, правильным будет, если мы с тобой поженимся. Разве не этого хотят все девушки?
Ее внезапно начал бить озноб.
— Поженимся? Ох, Мариус, мы можем не дожить до свадьбы. Все, что угодно… И мне страшно, очень страшно, что я потеряю тебя, или ты меня, и у нас ничего не останется, чтоб вспомнить.
— Но, может, это и правильно? — он прищурился, — может, пусть лучше будет так, чтобы потом не больно?
— Нет, — Алька упрямо мотнула головой и шагнула к нему, медленно разматывая свое одеяние, — нет, это неправильно. Все неправильно. Пусть лучше будет больно, но мы хотя бы запомним друг друга.
Она потянула веревочку, шаровары шелковой тряпочкой упали к ногам.
— Тебе… противно, что я в перьях?
— Нет, — взгляд Мариуса сделался пронзительным, даже злым.
— Тогда… я хочу, чтобы мы… этой ночью… по-настоящему. Как муж и жена.
Алька сказала это и замерла в ожидании. Если он откажется… наверное, она и этой-то ночи не переживет.
Она, не отрываясь, смотрела на его лицо, отчего-то хмурое и сосредоточенное. А потом Мариус выдохнул хрипло:
— Иди сюда.
Шаг. Тело деревенеет от страха. Еще шаг.
Она едва сообразила, что Мариус вскочил с кровати и подхватил ее на руки. И совсем растерялась, когда бросил ее в перину, на спину, заставляя распластать крылья.
— Маленькая пугливая птичка, — хриплый шепот на ухо, — раз решила, то решила. Бояться здесь нечего.
— Больно будет? — Алька почувствовала, как сильные пальцы нашли под перьевым воротником ее грудь, и уже ласкают, медленно, завораживающе-медленно, очень приятно.
— Я постараюсь, чтоб не было. Расслабься. Можешь даже глаза закрыть.
Она подчинилась. Теперь, когда перед глазами было темно, остались одни ощущения: горячие, приятные, от которых просыпалось странное чувство, будто чего-то не хватает. Вжимаемая в перину тяжелым мужским телом, Алька доверчиво позволяла ему себя целовать. Ласкать губы, скулы, шею — там, где была кожа. Голый животик. И даже ниже… В какой-то момент ей стало стыдно, она было сжала колени, но Мариус не дал. Альке уже казалось, что его руки, его губы везде. И так хорошо стало от этого, что она сама раздвинула бедра, чуть приподнимая их.
Боли не было. Просто ощущение дискомфорта, как будто ее растягивают изнутри. А потом и это чувство ушло, уступив место горячим волнам. Они проникали в ее тело, обжигающе-приятные, опутывали золотыми пламенеющими нитями, постепенно стягиваясь в полыхающий узел где-то в низу живота — чтобы потом в один миг разбиться мириадами сверкающих брызг, заставляя выгибаться дугой, задыхаться, захлебываться собственными вскриками.
— Алечка, — шепот едва достигал сознания, — я тебя люблю. Спасибо, что подарила мне это счастье.
— Я… тоже… люблю тебя, — обессиленно пробормотала Алька, — просто вот так. Да.
А про себя подумала — ну вот и все. Теперь они — вместе, чтобы ни случилось. Они просто принадлежат друг другу, и это хорошо и правильно, и навсегда.
Мариус прижал ее к себе, целуя в затылок, обнимая за талию, и Алька медленно уплывала в дрему.
Но чувство тревоги никуда не делось. Оно как будто задремало, а потом снова посреди ночи подняло голову. Как будто что-то было — или могло пойти не так. Алька прижалась к крепкому телу Мариуса, уткнулась лицом ему в грудь и постаралась снова уснуть. И у нее получилось.
Пелена замерла, натянулась зеркалом. Даже радужные сполохи застыли, расплывшись цветными пятнами. Кровь бухала в висках, перья сами собой топорщились. Алька покосилась на стоящего рядом Мариуса. Он молчал и просто держал ее за руку. До Пелены оставались считанные шаги. За спиной остался Сантор, грозное черное изваяние.
"Ты всегда можешь искать здесь убежища".
"Я сделаю все, чтобы помочь".
"Ты очень похожа на свою мать. Такая же упрямая и свободолюбивая. Не смог ее удержать, и тебя не могу, да и не нужно, наверное".
Судорожно выдохнув, Алька обернулась и вымученно улыбнулась крагху. Тот понял руку, прощаясь. Так и стоял у начала гранитного плато, вплотную примкнувшего к Пелене.
"Надеюсь, у нас получится", — подумала Алька, шагнув вперед, еще ближе к неизвестности.
— Готова? — прошептал Мариус и еще крепче сжал ее ладонь.
— Да…
Шаг, другой, третий.
Алька ощутила легкое сопротивление. Как будто входила в холодное, липкое желе, оно противилось, пружинило, откидывало назад.
"А когда летела с той стороны, наоборот, притягивало", — подумала она, цепляясь за Мариуса. Тот шел вперед легко и, верно, это было потому, что Мариус — не крагх, не двуликий.
На миг Альке показалось, что воздух раскалился. Обжег горло, мелкими иглами впился в легкие — и в это мгновение она полностью погрузилась в Пелену.
Накрыло ужасом. Как будто она тонет, но не может шевельнуться, чтоб всплыть на поверхность. И тут же последовал сильный рывок, руку едва из сустава не выдернуло. В глаза брызнул яркий свет, то липкое, что тянуло назад, отпустило. Задыхаясь, она упала на одно колено, глаза слезились, все вокруг вертелось разноцветными пятнами. Синий, коричневый, белый…
"Здесь уже снег идет", — пришла совершенно неуместная мысль.
— Давай, поднимайся… — Мариус бережно подсунул руки ей под мышки, потянул вверх, — давай, маленькая. Нужно отсюда уходить…
— Да, да…
Алька проморгалась кое-как, несколько мгновений постояла, вцепившись в Мариуса. Так надежно, так спокойно.
— Алайна, — голос Мариуса внезапно обрел твердость стали, — Алайна, посмотри на меня, ну?
"Злится", — она растерялась и огорчилась.
Ну конечно, с такой-то беспомощной девицей.
— Алечка.
И быстро, торопливо прижался к ее губам. Затем сунул что-то в руки.
— Нас предали. Помни меня.
— Что?
Она вскинула взгляд на него, вверх — и увидела.
Над ними простерлась сеть, свитая из белоснежного сияния. И они… оказались заключены под этим куполом.
— Я ничего не могу сделать, — выдохнул Мариус ей в губы, — я не чувствую… своей магии.
Взгляд у него был совершенно безумным. И столько страсти, столько невысказанной любви, отчаяния в нем было, что Альку словно вмиг на кусочки искрошило. Значит, все? У них ничего не вышло? Вскрикнув, она прильнула к нему. Мыслей не осталось — только ощущение жесткой ткани сюртука под щекой, его пальцы, переплетенные с ее и улыбка, совершенно детская, растерянная. Сколько им осталось? Мгновение? Чуть больше?
