Гадюка на бархате (СИ) - Смирнова Дина "Сфинксия" (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
И когда Луизу буквально впихнули в маленькую гостиную, смежную с собственным будуаром вдовствующей императрицы, она почувствовала, что с трудом сдерживает желание зарыдать.
Было так странно стоять, словно на эшафоте перед готовым выполнить свою работу палачом, посреди этой комнаты — с её пушистыми светлыми коврами, диванами и креслами, обтянутыми атласом в широкую бело-серую полоску и палевыми розами в фарфоровых вазах. Но Луиза собралась с силами и, гордо выпрямившись, посмотрела в блёклые бесстрастные глаза своего родственника.
— Можете говорить то, ради чего устроили этот дешёвый спектакль, дядюшка! — тщетно пытаясь унять охватившую её нервную дрожь, Луиза почти выкрикнула эти слова. — Вероятно, у вас есть для него веские основания — иначе вы очень пожалеете, что посмели так поступить с императрицей!
— Всего лишь вдовой императора, в жилах которой не течёт кровь правящей династии, — скучным тоном ответил ей Мориц. — И которая, как я знаю, — он, ничуть не смущаясь, окинул взглядом её талию, — пока что не спешит стать матерью наследника трона. Так что является… не слишком ценной фигурой.
Этого уж Луиза не могла вынести — дядюшка слишком сильно задел её за живое. Она с взвизгом кинулась на него, намереваясь не то вцепиться ему в волосы, не то выцарапать глаза.
Но была ловко схвачена одним из дядюшкиных помощников, который бесцеремонно, хотя и без лишней грубости заломил ей руки за спину. Луиза вырывалась изо всех сил, отчаянно пиная своего пленителя белыми атласными туфельками, но это действовало на него не больше, чем на каменную глыбу — мужчина даже не поморщился, а его лицо сохраняло всё то же тупое и сонное выражение.
— Ты сдохнешь, червь! Медленно, в муках! — яростно выдохнула Луиза, всё ещё пытаясь освободиться. Но подручный Морица лишь широко осклабился, без усилий удерживая императрицу.
— О, нет, моя дорогая племянница, сдохнуть сейчас куда больше шансов не у Петера, а у тебя, — самодовольно произнёс Мориц. — Потому что отравительниц карают смертью! — последнюю фразу он рявкнул уже гораздо громче, подскакивая к Луизе с неожиданным для своего возраста проворством.
— Отравительниц?.. Можно подумать, у вас есть доказательства!
— Они мне и не нужны, Луиза. Я отлично знаю, кто при дворе якшается с магами, у которых можно достать подобный яд. И ещё лучше — кому могла помешать бедная вейсенфельдовская девка! А уж засудить в нашей державе я смогу и святую Брианну, не сомневайся!
— Только зачем вам судить родственницу? — вздёрнув подбородок, императрица с вызовом уставилась на своего мучителя. — Терять свой шанс остаться возле трона?
— О, у трона я останусь в любом случае, даже не сомневайся, — усмехнулся Мориц. — А вот ты, милая, точно заслуживаешь хорошего урока!
— За что?! За эту потаскушку?.. Вам её жаль? Вы жгли детей заживо, а теперь вам жалко девчонку, которая пыталась отнять у меня Карла? Я не верю! Я не верю в вашу жалость!.. — Луиза истерично захохотала и пуще прежнего задёргалась в цепкой хватке Петера.
— Мне плевать на девчонку, тут ты права. Вот только убивать её сейчас было однозначно плохой идеей! И знаешь, почему?.. — Мориц вопросительно уставился на племянницу, но та только недоумённо помотала головой.
— Да потому, дорогая Луиза, что мать этой, как ты выразилась, «потаскушки» происходила из семьи Хеннебергов. Да, тех самых, которые по материнской линии в родстве с проклятыми небом Кертицами! И у которых обширные и отнюдь не безлюдные владения на северо-западе, куда и сбежал порталом этот демонов правдоискатель, барон Вейсенфельд! А теперь объясни мне, моя милая, почему я должен радоваться тому, что ты плодишь мне новых противников в грядущей войне?!
— Я н-не знала этого, — запинаясь, пробормотала Луиза. Она словно бы вернулась в детство, где не было ничего кроме ощущения полнейшего бессилия, медленно, но верно засасывающего её с головой, словно болотная топь.
— Но это тебя совершенно не оправдывает, — хмыкнул Мориц. — Давай, Ханс, твой выход, — кивнул он одному из своих подручных, изваяниями застывших у дальней стены комнаты, — проучи эту сучку, как мы договаривались.
Луиза понятия не имела, что с ней собирается делать светловолосый полноватый мужчина, чьё лицо, и без того малопривлекательное из-за маленьких запавших глазок и будто бы расплющенного носа, уродовал большой шрам на левой щеке. Но она подавилась возгласом, когда увидела в руке у дядюшкиного прислужника длинный нож.
— Вы не посмеете! — умоляюще глядя на родственника, тонко взвизгнула Луиза, когда Ханс подошёл к ней вплотную.
— А я ничего и не делаю, дорогая, — в голосе Морица слышалось предвкушение. — Смелее, Ханс, тебе же нравятся брюнетки!
Тот ничего не сказал, только криво усмехнулся в ответ, и его левая рука крепко сжала предплечье императрицы. Нож в правой быстро скользнул сверху вниз, и серебристый шёлк платья легко разошелся в стороны, обнажая грудь и живот Луизы. Она замерла, чувствуя, как холодная сталь касается кожи. Казалось, любое движение приведёт к тому, что бритвенно-острый клинок вонзится в тело.
— Достаточно, Ханс, — смакуя каждое слово, произнёс Мориц и подошёл к племяннице поближе. — Убери от неё свои грязные лапы, она всё-таки императрица.
Ханс разочарованно прицокнул языком, но безропотно отошёл в сторону, не выпуская, впрочем, из рук ножа. А Мориц, аккуратно отвёл в сторону лоскуты платья и нижней сорочки и неторопливо провёл рукой от шеи до живота племянницы.
Пальцы у дядюшки были прохладные и сухие. Луизу от его прикосновений кидало то в тошнотворный жар, то в пробирающий до костей озноб. Она молила Троих, чтобы всё это поскорее закончилось — не важно как, хоть бы её смертью от ножа одного из этих мерзких смердов или самого Морица. Интересно, он хоть раз в жизни убивал своими руками?..
— Яд, — бесстрастно сказал дядюшка, наконец-то отдёргивая руку, но Луиза не почувствовала от этого облегчения, пребывая на грани обморока. — У тебя остался яд, который ты подсыпала девчонке? Отвечай!
Луиза подняла на своего мучителя мутный взгляд тёмно-синих глаз. Она почти готова была сказать дядюшке, что яд у неё ещё есть. Его много, так много, что можно было бы отравить всех, находившихся с ней в этой комнате… вот только жаль, что при этом их смерть была бы лёгкой. Луиза с удовольствием бы посмотрела, как они жарятся на медленном огне или их режут на кусочки… но, возможно, она ещё увидит это. Она пока жива, а значит — вполне может выйти из этой схватки победительницей.
— У меня больше нет яда, нет совсем! — выдохнула она с отчаяньем, выглядевшим довольно убедительно. — Я купила его для себя, на случай неудачи с переворотом… Я не хотела, чтоб меня казнили на площади, перед чернью!.. Но потом не выдержала, когда эта стервочка стала обхаживать Карла!
Мориц помедлил с полминуты, изучающе глядя на племянницу, а потом сказал:
— Допустим, на этот раз я тебе поверю. Уж больно ты глупа, чтоб так складно врать. Но только вздумай ещё что-нибудь подобное провернуть без моего ведома!.. Живой не останешься, а если выживешь — то очень об этом пожалеешь! Поняла меня?!
— Поняла, дядюшка, — слишком уж много смирения в голос Луиза постаралась не добавлять — это бы точно показалось Морицу странным.
— Я пришлю служанок, чтобы они помогли тебе… привести себя в порядок, — сказал он с брезгливостью, одновременно жестом подзывая своих людей. — А пока подумай о совершенных ошибках, — напыщенно добавил Мориц, уже оборачиваясь к двери.
Когда её мучители покинули комнату, у Луизы вырвался сдавленный всхлип, но она до крови закусила губу, сдерживая желание разрыдаться в голос. Пышные оборки из белого кружева до этого так красиво обрамлявшие её декольте, теперь показались Луизе напоминающими пену на боках загнанной лошади, и она с коротким вскриком оборвала их с платья. Подержала в руках и с силой зашвырнула в разожжённый по случаю прохладного дня камин.
Пламя за фигурной кованой решёткой объяло ажурную ткань, быстро превращая её в бесформенные чёрные комки. Луиза жадно наблюдала за этим, но перед глазами у неё вставали не обрывки дорогой материи, а лица всех тех, кто принёс ей боль и страдания. Ненавистный дядюшка, Альбрехт, так презрительно отвергший её чувства, надоедливый щенок Карл… все они, по мнению императрицы, были достойны только одного — вечного пламени Бездны.
