Ветер Безлюдья (СИ) - Татьмянина Ксения (читать книги полные txt) 📗
— Мама…
— Это очень непросто, Эльса. А рожать в возрасте? Мне было только тридцать шесть лет, а едва выдержала беременность и роды. Тебе же тридцать семь, а на горизонте нет даже любовника. И еще нужно время, чтобы ребенка вырастить… можно и в пятьдесят, конечно. Но представляешь, сколько это проблем? Мать как бабушка, стыдно! Было бы у меня еще время, я бы ждала сколько угодно своего принца, а так… что выбрала, то выбрала — одни перспективы, которые ни к чему не привели, кроме вечной нехватки денег. Слава богу, в какой-то момент мои романы стали приносить приличный доход! А любви нет! Это сказки для девочек! И поэтому книги читают.
Я чувствовала себя глупо. Хотелось выкрикнуть «Есть!», но прикусила язык и слушала. Мама все равно бы не поняла. Любовь — это то, чего не существовало в ее реальности. Наверное, она поэтому так рьяно писала о ней, фантазируя и воплощая все в книгах. Как я оживляла мечты в роликах, так и она проживала жизнь любимой женщины в разных образах с разными мужчинами в каждом романе.
— Ты никогда не любила папу?
Мама устало покачала головой:
— Мне была нужна ты, и только тебя я любила, свою дочку. Он же оказался не тем человеком…
— Почему вы не расстались раньше? В самом начале?
— Он не такой — Алексис никогда бы не смог оставить жену с ребенком, ты должна была расти в полной семье. А куда я? В разведенки с прицепом? Жили как могли, родная…
— А если я не хочу?
— Чего?
— Замуж ради денег?
— Это потому, что ты еще глупенькая… Иди лучше домой, милая. Не порти вечер ни мне, ни себе.
Горечь заполнила все. Непонимание мамы, жалость к отцу, и крушение собственной маленькой иллюзии, что все-таки было время, когда родители любили друг друга. Я хотела быть ребенком от счастья, а не от безысходности.
Намеки
Мы вернулись в зал. Маму отвлекла сразу Лола, а я, как сомнамбула, пошла через людей к другому выходу — к лестнице. Убежать отсюда!
— Милая барышня, куда же вы! — Редактор мягко остановил мня у дверей. — До полуночи еще далеко, карета тыквой не станет, и туфельку на лестнице терять рановато.
— Я домой.
— Погодите… я здесь ради разговора с вами, и не отпущу вас пока не скажу вам главного.
— Хотите сделать мне предложение?
— Не совсем… Дайте мне пять минут, прошу вас. Отойдем вон к тому уголку, чтобы никому не мешать и чтобы никто не мешал нам.
Была сотня причин отказаться, но перевесила мама. Не ее давление, а ее работа, которая зависела от его расположения. Пока мы добирались до уголка, Елисей отвлекся на персоник, вставил наушники в уши и извинился:
— Срочный звонок, прошу простить. Подождите буквально минуту…
Подтолкнул аккуратно вперед, а сам отстал. Я посмотрела и в свой персоник — тоже на беззвучном режиме, но ни одного сообщения не было. Все рабочие звонки и письма я перевела на отдельную почту с начала марта, чтобы не смешивать рабочее время с личным. И это оказалось удобным. Раньше не делала этого — потому что не делилось у меня так время, не было у меня другой жизни, кроме «родители, работа, родня».
— Вы удивительны, Эльса.
Подняла глаза на вернувшегося редактора и сказала:
— Давайте о деле.
Нет, выражение его лица и то, что он сказал, меня не могло обмануть — у редактора ко мне не романтический интерес. И даже не плотский. Дело было не в неуверенности силы моего женского очарования, тем более, что по одежде я выглядела как учительница старой школы, а по лицу, как алкашка после драки за стакан. А в том, что я буквально кожей чувствовала его неприятие. Он мне искренне не нравился, хоть и красив. А я не нравилась ему, хотя тоже красива. Что-то в нас было полярное, отталкивающее друг друга.
— Так любопытно, что же с вами случилось? В какие неприятности вы попали?
— Давайте о деле. Я не хочу больше здесь находиться и даю пять минут на ваш разговор.
— Вы — золотой ключик.
И голубые глаза Елисея сверкнули удовольствием от сказанного. Он будто бы тайну мне раскрыл, но я не поняла, что это значит. Выждала паузу, ответила:
— Допустим. И что?
— И что? Потрясающе! Сделайте вид, что удивлены.
— Не буду. Вы хотели произвести какой-то эффект, но я вас знаю… — Поморщилась, не договорив «болтунов и игнорщиков», чтобы не показаться сразу грубой. А так хотелось слать всех к черту в этот вечер, что зубы сводило. — Последний раз говорю — к делу.
— Хорошо… Вам нужны деньги? Или не деньги, что угодно, что вам бы хотелось и было желанным. Я все могу, только скажите.
— Мне ничего не нужно.
— Не лукавьте, — он доверительно придвинулся и понизил голос, — вам нужен я, барышня. Я по всем признакам понял, что нужен. Я и выводов других не могу сделать…
— Вы с ума сошли?
Рано я уверилась в интуиции, когда его слова на меня пахнули неприятным и даже мерзким намеком. Неужели он так вот клеился? И предлагал деньги, урод!
— Тогда вы объяснитесь. Почему же еще я здесь, а не за пределами города или даже страны? Почему моя жизнь не уничтожена одним вашим словом, одним движением тонкой ручки? Вам нравится держать меня в своем кулачке и наслаждаться влиянием? Признаю, я весь ваш. Я пленник, но вы не сжимаете свою ладошку, так? Вывод один — я вам нужен…
— Шаг назад сделайте, господин Елиссарио. Что вы себе придумали, не знаю, но ко мне не приближайтесь даже. Мне нет до вас дела, — слова выстраивались так, как будто я не в том веке жила, а из-за его «барышня» и укатилась в странный стиль, — оставьте меня.
— Не смогу. Вы у меня теперь и днем и ночью перед глазами.
Я его обогнула, быстро пошла на выход. Потерла себя за плечи, стряхивая невидимое, но липкое и мерзкое ощущение от разговора. Он не стал догонять. Крикнул внезапно громко:
— Не делайте из меня врага!
У гардеробной, едва забрала рюкзак и накинула на плечи, как на персоник пришло официальное: «На экстренный канал пришло сообщение о смерти с чипа вашей подопечной Эльсы…» — фамилия, выезд бригады, время прибытия, просьба быть на месте через пятнадцать минут, иначе дверь будет вскрыта, соболезнования, подпись.
Я побежала к станции метро.
Ноша
Все оказалось так буднично, — бригада не торопилась на эту смерть, как было в случаях с молодыми людьми. В системе записан и возраст, и болезни, и прописка в трущобах. Не нужно реанимировать человека, когда понятно, что смерть по естественным причинам — старости. И приехали не врачи, а сразу крематоры.
Мне пришлось ждать десять минут у подъезда. Было жутко заходить в квартиру одной, — я не знала, в каком положении Эльса, и страшно увидеть труп на кухне, в ванной, в коридоре. Там, где не лежат. А вдруг она упала и разбила голову, и там все в крови?
Страх был, а горя не было. В душе еще царила горечь от смерти родительских отношений, но думая о тете, не находила ни отклика печали. Она отмучалась.
Бригада вынесла ее на носилках, в специальном синтетическом пакете. Верх оставили не застегнутым:
— Чип не взломан, персоник идентифицирован. Но нужно ваше опознание для протокола.
— Это она. А где она была?
Старуха выглядела спящей — ничего жуткого.
— В спальне в постели. По предварительным данным обширный инсульт. Поставьте подпись тут и тут, и скан, пожалуйста.
Я расписалась в двух бумагах, один лист оставили мне, и провела персоником, подтверждая цифровую подпись.
— Вам нужно время попрощаться?
— Нет.
— Очередь для кремации — сорок один. Как подойдет по графику, вам придет сообщение о дне и времени. Можете присутствовать. Прах после надлежит забрать в течение месяца.
Соседи на шум даже не выглянули. Когда машина с Эльсой уехала, я осторожно зашла в квартиру и закрыла дверь. Здесь больше никогда не будет работать телевизор, а я никогда не буду готовить ей еду.
Я прошла по комнатам, везде посмотрела, не зная — а что делать дальше? И с тем, что случилось и со своими чувствами? Почему не приходило ощущение потери? Почему мне было до жути жалко вещи, которыми не успела Эльса попользоваться как следует? Жалко всю еду, которую она не съест? В контейнере в холодильнике лежали нетронутыми тефтели из индейки и яичные блинчики с творогом. Морозилка забита готовыми блюдами, что я наготовила в прошлый приход. Столько старания, чтобы рацион был вкусным, полезным и разнообразным, а Эльса даже не вскрыла сливки и коробку с первой, настоящей июньской клубникой…
