Карт-Бланш для Синей Бороды (СИ) - Лакомка Ната (книги хорошего качества TXT) 📗
Две девицы поклонились Гюнебрет, щебеча любезности, а Алария спросила громким шепотом, который, естественно, услышали все:
— Очередная леди де Конмор?! Но ведь вы еще живы, дорогая Бланш!
Выпад был лишен деликатности, и я предупредительно сжала руку своей падчерицы, потому что Гюнебрет уже воинственно выпятила нижнюю губу, готовясь ринуться в бой.
— Это дочь милорда де Конмора, — с улыбкой поправила я Аларию, — но так мило с вашей стороны, что вы волнуетесь о моем добром самочувствии.
— Как же может быть иначе, дорогая Бланш? — пропела в ответ Алария. — Весь город молится о вашем добром здравии…
— Очень великодушно, — вставила я.
— …чтобы вы не повторили злую судьбу прежних семи леди де Конмор, — закончила Алария с самым невиннейшим видом.
Леди Рене испуганно подтолкнула ее локтем, и красавица поспешила исправить оплошность, которую допустила:
— О! Я ни в коем случае не имела ничего плохого в мыслях! Просто доброе пожелание, ничего больше!
— Слухи о семи женах милорда де Конмора весьма преувеличены, — сказала я спокойно. — Мне жаль, что вы озвучиваете… непроверенные слухи, дорогая Алария.
— Конечно, вам-то обо всем известно из первых уст, — промурлыкала Алария. — Мы возьмем леденцы, любезный Маффино. Лакричные, пожалуйста. И еще засахаренных орешков.
Мы вышли из лавки одновременно, раскланялись на прощанье и разошлись в разные стороны.
— Она мерзкая! — выпалила Гюнебрет, когда мы отошли шагов на двадцать.
— Она глупая, — сказала я. — Никогда не показывай, что чужие слова чем-то тебя задели. Люди поймут, где ты уязвима и будут бить именно по больному месту.
— Поняла, — кивнула дочь графа. — Это как на охоте — если покажешь зверю, что боишься — он нападет сразу, даже если меньше тебя…
Я смотрела вперед и несла перед собой корзину, обхватив ее двумя руками, и в какой-то момент потеряла Гюнебрет из виду — всего на долю секунды, но сзади вдруг раздался глухой стук, а затем вопль!
Испуганно оглянувшись, я увидела, что шагах в двадцати от нас барахтается в снегу леди Алария, а ее подруги хлопочут вокруг, пытаясь поднять. Капюшон свалился Апарин на лицо, и был весь запорошен снегом… как от удара крепким снежком. Я посмотрела на Гюнебрет — та невозмутимо стряхивала с перчаток крупинки снега.
— Что? — спросила она меня, вскинув брови совсем как ее отец.
— Вобще-то, юным леди не подобает так себя вести, — сказала я, с трудом удерживаясь от смеха.
— Да это просто с руки сорвалось, — тут же ответила Гюнебрет, тараща глаза, — клянусь-клянусь! Я здесь ни при чем!
— Ты невозможна, — поругала ее, прилагая все усилия, чтобы не расхохотаться.
Граф ждал нас на площади, и вышел из саней, глядя, как мы приближаемся. Один из сопровождавших нас слуг принял у меня корзинку со сладостями, и Ален подал мне руку, чтобы помочь сесть в сани, но в это время к нам подошел старик — я видела его много раз, он торговал овощами и зеленью вразнос, и летом я часто покупала у него петрушку и мяту. Обычно он не торговал зимой, но в этот раз тащил за собой тележку, на которой сиротливо стоял плетеный короб.
— Не купите ли сушеный шпинат, миледи? — спросил старик.
— Нет, благодарю… — ответила я с улыбкой, но повернула голову и увидела глаза торговца — покрасневшие, тоскливые, и запнулась.
Нашарив рукой кошелек, я вспомнила, что у меня не осталось ни монетки — кроме покупок я оплатила господину Маффино и задаток.
Гюнебрет не стала дожидаться и запрыгнула в сани, сразу запустив руку в корзину со сладостями. Мне надо было сказать, что сушеный шпинат мне без надобности и следом за падчерицей сесть на скамью, застланную пуховой периной, тем более что Ален держал меня за руку, поглаживая мои пальцы слишком уж нежно. Но что- то удержало меня.
— Милорд, — обратилась я к графу. — Одолжите мне немного, я хочу купить этот шпинат…
— Зачем? — спросил он. — Я закажу тебе свежий, из королевской оранжереи.
— Милорд, — почти шепотом попросила я, — прошу, купите этотшпинат.
Больше ничего не говоря, он достал из поясного кошелька два золотых и протянул старику. Тот подхватил монеты и стал благодарить, но граф не слушал его благодарностей. Короб со шпинатом перекочевал на запятки саней, мы уселись, укрывшись потеплее, и кони дружно тронулись по направлению к воротам из Ренна.
До замка мы добрались уже в сумерках, и Гюнебрет то и дело клевала носом. Нас встретила Барбетта, помогла снять накидку Гюнебрет и повела ее в комнату, где уже был затоплен камин, и ждали чашки с чаем и мясными пирожками. Я хотела пойти следом, но Ален придержал меня, явно желая что-то сказать.
— Объясни, для чего ты купила столько сушеного шпината? — спросил он, говоря слишком уж тихо, и наклоняясь слишком уж близко ко мне.
— Не знаю, — смущенно засмеялась я, глядя в сторону. — Примите это, как каприз.
— Ты пожалела того старика? Он был так благодарен, что чуть не потерял шапку, кланяясь тебе.
— Ему следовало кланяться вам, милорд. Это ведь вы заплатили ему столь щедро. Потому что ты меня попросила.
— Вы поступили очень милосердно, — сказала я искренне.
— Как же я могу быть другим, если ты так мило просишь? — спросил он, вдруг взяв меня за подбородок. — Посмотри-ка в мои глаза, Бланш…
Я непонимающе взглянула на него взгляд.
Лицо его было близко — обветренное, обожженное солнцем, но такое для меня притягательное.
— Тебе хотелось бы улететь? — спросил он. — В мир моей души?
— Гюнебрет… — пробормотала я, не в силах отвести взгляда.
— Она, болтушка, — сказал граф с улыбкой. — Она тебя выдала. Но я ей за это благодарен.
— Она не так поняла…
— В самом деле? — прошептал он, обнимая меня.
Губы наши соединились, и я потеряла счет времени в головокружительном поцелуе.
— Вы идете есть? — крикнула сверху Гюнебрет. — Или вам ничего не достанется!
Граф не дал мне отпрянуть, хотя я пыталась освободиться из его объятий.
— Как бы мне хотелось, чтобы ты позволила себе настоящий полет, — прошептал он мне на ухо, опаляя жарким дыханием, — со мной… Но я не смею настаивать, Бланш. Разреши хотя бы целовать тебя, это самое огромное блаженство…
Собрав всю свою волю, я разжала его руки и поспешила ускользнуть в гостиную, где Гюнебрет уже приступила к уничтожению пирожков. Ален не стал меня преследовать, и в этот вечер между нами были сказаны только самые обыкновенные слова, но я все время чувствовала его взгляд, и понимала, что погибла в замке Синей Бороды окончательно и безвозвратно.
62
Последние два дня перед приемом прошли в дикой суматохе. Дни мои были заполнены до предела хозяйственными делами — присматривала, как убирают замок, превращая его в сверкающее великолепие, следила за приготовлением кушаний, успевала протанцевать с Гюнебрет все фигуры всех известных мне танцев, а вечером — устроить ванну и массаж мужу. Мне очень нравились эти вечерние часы. А еще нравилось (что уж тут лукавить?) прикасаться к мужу. Массаж, как средство излечения разрешал делать то, что было запрещено нашим устным договором — я могла гладить его плечи, спину, шею, ощущать под пальцами и ладонями игру его мускулов. И это ничуть не было похоже на доброту или сочувствие. Да, я сочувствовала ему, желала ему добра, но еще я желала его самого. Он попросил моих поцелуев. Хотя бы поцелуев. Все во мне сладко замирало, когда я вспоминала его голос. Но для Алена это были всего лишь поцелуи, а для меня небо и земля менялись местами. И мне казалось страшной несправедливостью, что мы чувствуем так по-разному.
Обычно Ален рассказывал, как прошел его день, спрашивал, как прошел мой, иногда вспоминал что-то из детства Гюнебрет или своего детства. Эти рассказы были очень дороги мне. Так лучше узнавала его, и мне казалось, что какие-то невидимые узы все крепче связывают нас.
Накануне пришли наряды для дочери графа. Мы устроили примерку и провозились в комнате Гюнебрет несколько часов. Мадам Левелье была совершенно права — желтый шел девушке необыкновенно, освежая цвет лица и придавая коже настоящее волшебное сияние.
