Чтобы царствовал один в мире Черный Властелин (СИ) - Рябинина Татьяна (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
Пляжное время еще не закончилось, поэтому в баре было почти пусто. Внизу, у моря, был другой, поменьше, и днем отдыхающие предпочитали его. Но вечером, когда лифт отключали, здесь всегда был аншлаг. Конторские на отдыхе пили крепко. Некоторые за отпуск даже умудрялись не дойти до пляжа.
За столиками по углам ворковали несколько томных парочек. Нина — как обычно, в белоснежной блузке и со сложной прической — за стойкой внимательно слушала пожилого полкана, которого знали все. Полкан приезжал каждый год в одно и то же время и весь отпуск проводил в баре, изредка разбавляя визитами в лечебный корпус, когда печень отказывалась справляться с объемом потребляемого горючего.
Аня подошла и села рядом на высокий табурет.
— Поз-звольте вас угостить, барышня? — любезно предложил полкан.
— Угостите, — равнодушно кивнула Аня.
— Тебе как обычно, отвертку? — спросила Нина, потянувшись за пакетом апельсинового сока.
— С гранатовым сделай, пожалуйста, — ответила Аня, глядя на нее в упор.
Она внимательно всматривалась в лицо Нины, но оно было совершенно спокойным. Как будто и не сидела она перед ними с ехидной усмешкой, рассказывая, как писала о них паскудную книжонку. Или… не сидела? Может, и не было этого ничего?
Аня невольно завела руку за спину и коснулась саднящей царапины под футболкой.
— Ну что, Нинуль, материальчик собираешь? — спросила она, сделав глоток гранатового сока с водкой. — Для новой книги?
— О чем ты? — непонимающе приподняла брови Нина. — Какой книги?
— Нинпална, ты пишешь книги? — возбудился полкан. — Напиши про меня, а? Всегда хотел, чтобы про меня книгу написали. Или кино сняли. Ну хотя бы для взрослых.
— Аня, что ты несешь вообще? На солнце перегрелась? — невозмутимо поинтересовалась Нина, поставив перед полканом очередную порцию коньяка.
Видимо, при этом она зацепила что-то, лежавшее на полке под стойкой, и это что- то упало на пол с плоским шлепком. Нина нагнулась, быстро подняла упавший предмет и бросила обратно. Тут ее позвали из подсобки, и она ушла, бросив на Аню короткий недобрый взгляд.
Покосившись на полкана, который положил голову на стойку и сладко дремал, Аня встала коленями на табурет и перегнулась через стойку. На полке лежал синий блокнот с вложенной в него шариковой ручкой. С трудом дотянувшись, она схватила его, села и начала быстро перелистывать.
Заметки, наброски, чьи-то истории, записанные торопливым, неразборчивым почерком. В середине блокнота в глаза бросилось жирно подчеркнутое «Аня Колыванова» и — по пунктам — описание ее идеального мужчины. Дальше — «Фантазии: секс втроем, зимой, в горах, у камина. Госпожа…»
Из подсобки послышались приближающиеся шаги. Так и не узнав, что там еще такого ужасного рассказала Нине, Аня швырнула блокнота на пол за стойку и пошла к выходу. Не расплатилась? Ну так полкан же угощал.
Прошла неделя. Максимова отстранили от должности на время служебной проверки. Поговаривали, что все очень и очень серьезно. Что Сережа влип крепко и вряд ли выкрутится. Что тут пахнет не просто увольнением, но и красной зоной. Несмотря на то, что он зять немаленького московского генерала.
А я не перестаралась, спросила себя Аня. И ответила равнодушно: нет, совсем нет.
Пустые дни, похожие один на другой. Пустота вокруг. Пустота внутри.
Внезапно стало понятно, что ее жизнь — во всяком случае, личная жизнь — закончилась. Потому что ни один мужчина даже близко не дотянет до Васи. Идеал прекрасен тем, что недостижим. Поэтому любой, подошедший близко, уже хорош. Но если посчастливилось — или понесчастилось? — с ним встретиться, а потом потерять, все другие будут по определению нехороши. Это как ездить на жигулях, пересесть на бентли и снова вернуться на жигули.
Утром Аня вставала и ехала на работу, где все замерло в ожидании. Вечером возвращалась домой, жевала что-то, не разбирая вкуса, и сидела у окна, глядя в темноту. Иногда ей казалось, что это темнота смотрит на нее, пытаясь затянуть в себя. Это было так просто: покончить со всем. Никто не заплачет. В воскресенье она поехала на Красную поляну, поднялась на подъемнике на самый верх и подошла к ограждению.
— Анька, дура, ты что надумала? — спросила бабушка Матрена Евграфовна, выглядывая из-за низкого облака. — Вот уж не знала, что ты такая слабачка.
— Бабуль, зачем все? — уныло спросила Аня, держась за перила.
— Затем, — сурово отрезала бабушка. — Тебя не спросили.
— «Выхода нет, скоро рассвет…» — пропела Аня, глядя вниз.
— Еще раз дура. Выход иногда там же, где и вход.
— Что?
Но бабушки уже не было рядом. Только туристы, лихорадочно фотографирующие горные красоты. Аня повернулась и пошла обратно к подъемнику. Спустилась, села в маршрутку и поехала обратно в город.
«Выход иногда там же, где и вход…»
У вокзала она пересела на городской автобус и вышла у санатория имени Фрунзе. Недалеко от той самой сосны на лавочке сидела влюбленная парочка. И уходить, похоже, не собиралась. Аня бродила по дорожкам поблизости, нетерпеливо и с завистью поглядывая в ту сторону. Наконец влюбленные решили найти местечко поукромнее. Убедившись, что рядом больше никого нет, Аня ловко вскарабкалась по стволу и уселась на толстый сук со сломанной веткой.
Воздух словно подернулся рябью, в ушах зазвенело…
В Темном королевстве шел дождь. Не просто дождь — ливень. Всю ночь Аня просидела под кустом, ежась от холода. Еще совсем недавно стояла изнуряющая жара, а теперь было по-осеннему промозгло. И опять она, как идиотка, без спичек и даже без презерватива. И солнца нет, и кремня нигде не видно, и вообще все вокруг мокрое насквозь. Какой тут огонь.
Утром выглянуло бледное солнце — хоть на местности сориентироваться. Куда идти, Аня не представляла. Вася еще в самом начале говорил, что может отправиться на родину отца. Или в страну своей матери. Где его искать? Как там ее звали, которая разыскивала Финиста Ясного Перца? Марьюшка, вроде. Та три пары башмаков железных стоптала, пока своего парня нашла. Вот разве что к водяному на озеро наведаться — вдруг он знает, куда его друг спроворился.
Днем теплее не стало. Аня шла быстро, но согреться так и не смогла. Мокрая одежда липла к телу, начало сильно знобить. Во рту уже сутки не было ни крошки. И ни ягод, ни грибов вокруг, хоть траву жуй. Начала кружиться голова, силы стремительно таяли.
— Да у тебя жар, прапорщик, — сказала Аня, глядя на себя откуда-то со стороны. — Давай, соберись, а то так и сдохнешь тут, в лесу. Обидно будет.
Без карты она представляла себе дорогу до озера очень приблизительно. Похоже, гигантский разлом остался где-то в стороне. Ближе к вечеру ей показалось, что местность стала знакомой. Впрочем, озеро было большое, и вряд ли получилось бы промахнуться.
Стемнело, и она еле брела, с трудом переставляя ноги. Хотелось лечь на мягкий мох (плевать, что сырой!) и уснуть, но Аня понимала, что рискует уже больше не встать. И поэтому шла из последних сил. Даже тогда, когда стало так темно, что она едва видела свою руку, которую вытянула вперед, чтобы не наткнуться на дерево. Только свет ущербной луны, запутавшейся в кронах деревьях, подсказывал, куда надо идти.
И вот, когда Ане показалось, что она сейчас упадет и сдохнет, между деревьями что-то блеснуло. Совсем как тот костер на поляне, где ждал ее Вася. Она остановилась на минуту, отдышалась и вышла на берег озера. Оранжевая палатка, похожая на гигантский подосиновик, стояла на прежнем месте. У костра на пенке сидели двое.
Водяной что-то помешивал в котелке. Вася держал в руках гитару, лениво пощипывая струны. Рядом была накрыта поляна, вокруг валялись пустые бутылки. Аня сделала несколько шагов, и тут темнота, которая давно примеривалась, как бы ее сожрать, наконец решилась и напала. Последним, что Аня увидела, было лицо Васи — отекшее, с покрасневшими глазами, заросшее светлой щетиной.
Темнота цепко держала ее в лапах, но иногда, видимо, на что-то отвлекалась, и Аня могла видеть сквозь мутную пелену. Иногда Васю-эльфа. Иногда дракона. Иногда водяного. Ее поили чем-то отвратительным на вкус, горьким и едким. Что-то прохладное, влажное касалось ее пылающего лица, словно стирая жар. Она хотела что-то сказать, но даже не могла шевельнуть языком — огромным, шершавым, похожим на грубую губку для мытья посуды.
