Раздробленный свет (ЛП) - Кауфман Эми (смотреть онлайн бесплатно книга .txt) 📗

Остальные устало расходятся, находя свободные пространства в витринах магазинов, чтобы вытянуть ноги. Джубили бросает Гидеону еще один сигнальный огонь из своего рюкзака, затем отправляется вслед за Флинном в тень около завалов, блокирующих другой выход из пассажа. Гидеон помогает Санджане подняться на ноги, оказывая ей поддержку, и они ныряют в ближайший ювелирный магазин. Я понимаю, что Гидеон хочет обсудить этот теоретический взлом разлома там, где не услышит Тарвер, чтобы не вызвать у него лишних надежд. Но Гидеон задерживается у арки магазина после того, как устраивает Санджану, и я ловлю блеск его глаз, направленный на меня, прежде чем я опускаю взгляд. Я ощущаю, как он смотрит на меня, чувствую тяжесть всего, что хотела бы ему сказать.

Мы не разговаривали друг с другом со времен «Дедала». У нас не было ни времени, ни места, чтобы остаться наедине. Но я так ясно вижу шок в его глазах, когда он увидел, как я вытаскиваю пистолет, словно это было всего пять минут назад, и каждый раз, когда я снова переживаю это, что-то во мне все глубже переворачивается. Я хочу извиниться и объясниться… я хочу сказать ему, что предпочла бы его мести, если бы могла сделать это снова, и что я все равно стреляла бы в Лару, если бы могла… я хочу доверять ему и хочу, чтобы он ушел и никогда больше не смотрел на меня так. Я хочу упрекнуть его за то, что он солгал мне про Валета и о том, что рос рядом с дочерью моего врага. Хочу напомнить ему, что на его счету своя доля обмана.

Я хочу, чтобы он знал, что единственная причина, по которой я не рассказала ему о своем плане убить Родерика Лару, заключается в том, что я понимала, что он попытается отговорить меня от этого, и что где-то в глубине души я знала, что он преуспеет. Я хочу, чтобы он понял, как бы мне этого хотелось. Я так сильно хочу доверять ему. И все же мои губы не шевелятся. Я молчу.

Когда мне удается снова поднять голову, в двери никого нет, и я слышу его низкий голос, смешанный с голосом ученой.

Мы с Тарвером одни. Он был на автопилоте с момента аварии, гоняясь то за одним отдаленным проблеском надежды, то за другим. Не нужно быть экспертом, чтобы прочесть пустоту на его лице. Я понятия не имею, знает ли он, что я все еще здесь, достаточно ли он осведомлен о своем окружении, чтобы заметить меня.

Затем он хрипло произносит:

— В первый раз, когда я потерял ее, — говорит он, — я собирался покончить с собой.

Я сглатываю, не уверенная, думает ли он, что говорит сам с собой, пока его голова не поднимается, и его глаза не скользят по моему лицу.

— Не знаю, как сдержался. Не знаю, что помешало мне нажать на курок. — Он медленно прислоняется к стене, поднимает подбородок и смотрит в потолок. — Теперь мне все равно.

Мое сердце сжимается, становится трудно дышать. В том, что я делаю, присутствует определенная доля вины. Использование людей всегда оставляет за собой осколки в их сердце и в моем. Но это никогда не было чем-то вроде сокрушительного, удушающего веса, прокладывающего свой путь все глубже и глубже внутрь меня.

— Прости, — шепчу я. — Я никогда не хотела… — мой разум прокручивает момент, когда Лили упала, как слайд, повторяющийся снова и снова. — Мне очень жаль.

Тарвер вытирает лицо рукой, будто он может стереть свою реакцию на мой голос.

— Это не твоя вина.

— Я стреляла…

— Может ты и сорвала предохранитель, — перебивает он, оглядываясь на меня, — но взрыв уже приближался.

Я не должна чувствовать себя лучше… и все же, каким-то ужасным образом, чувствую. Я делаю еще один вдох, но не могу придумать, что сказать.

— Последний год… — Тарвер качает головой. — Она оставалась по-прежнему Лили, она всегда была Лили. Но она тоже изменилась. Она чувствовала их, шепотов, независимо от того, как далеко мы уезжали. Ей снились сны. Она просыпалась посреди ночи в слезах. Иногда она засыпала, разговаривая с людьми, которые не… — он снова качает головой, сглатывая. — Я думаю, они всегда приходили за ней.

— Зачем?

— Не знаю. — Он снова смотрит на меня, беспомощность в его взгляде так не сочетается с улыбкой, волевым характером, которое он показывал во всех своих интервью и фотосессиях. — Существа, которых мы встретили на Элизиуме, не сделали бы этого. Я бы не сказал, что они были хорошими… я даже не уверен, что у них было понятие «хорошие»… Но они не были злыми, не были жестокими. Полагаю, у них было чувство справедливости. Эта штука, которая забрала Лили, когда она поцеловала меня… — по его лицу проходит рябь, затем он напрягается. — Это было жестоко.

Я не могу придумать, что сказать, поэтому некоторое время мы сидим молча, не глядя друг на друга с противоположных концов комнаты. Есть странное утешение в том, чтобы быть здесь, с кем-то таким же разбитым и раненым, как я. На этот раз я не более сломлена, чем мир вокруг меня, и это ужасает и исцеляет одновременно.

— Ты была права, — тихо произносит Тарвер, прерывая тишину. — Нам нужно отдохнуть, пока есть возможность.

— Я оставлю тебя в одного. — Я опираюсь ладонью о пол, готовясь встать на ноги, чтобы найти уголок среди руин, где можно поспать.

— Нет. — быстро отвечает Тарвер, и хотя он не смотрит на меня, я знаю, что он видит меня краем глаза. — Останься.

Я медлю. Я настолько уставшая, что у меня звенит в ушах каждый раз, когда он говорит. Мои усталые мысли вырывают воспоминания, и я ловлю себя на том, что думаю о Флинне и о времени, которое он провел, скрываясь в моем доме на Эйвоне, когда был в бегах. Я помню, как, в конце концов, заснула после стольких ночей, проведенных без сна. Я каким-то образом чувствовала его в комнате, которая принадлежала моему отцу. Крошечные движения в воздухе, неслышные звуки, неуловимые намеки на другую жизнь в том пустом пространстве.

— Ладно, — шепчу я.

В конце концов он снова опирается головой о стену, а потом ложится, положив голову на руку. Я жду, пока его дыхание не станет размеренным, а потом медленно, тихо встаю на ноги и проскальзываю через арку, чтобы присоединиться к Гидеону и Санджане.

— Даже если бы мы знали, что это сработает, — говорит Санджана тихим, но решительным голосом, — даже если бы мы знали, что ты не можешь случайно разорвать разлом… риск для тебя слишком велик.

Мой ботинок задевает обломок, заставляя их обоих подпрыгнуть. Головы вытягиваются, чтобы посмотреть в мою сторону.

— Чем он рискует? — спрашиваю я, не потрудившись извиниться за подслушивание.

Гидеон выдыхает со вздохом, эхом отражающимся от разрушенных стен.

— Да ничем. — У него куча бумаг, покрытых текстом, которые он читает при свете факела. Распечатки Санджаны по программе. Я не помню, когда в последний раз видела что-то напечатанное на бумаге. Ее предусмотрительности достаточно, чтобы у меня закружилась голова. Если бы она принесла информацию на диске или на наладоннике, мы не смогли бы взглянуть на нее сейчас, после ЭМИ.

— Ничем? — возражает Санджана. Голос ее становится резче, когда она смотрит на Гидеона, затем обратно на меня. — Он должен быть там, у разлома. До разлома не добраться по сети. Лару слишком умен, чтобы оставить в удаленном доступе нечто подобное. Гидеон должен написать вирус, а затем залить его лично, физически, подключившись непосредственно к механизму разлома.

Я откидываюсь назад, позволяя колонне позади меня снять часть моего веса с усталых ног.

— Мы тоже можем быть там. Мы можем помочь ему пробраться сквозь толпу оболочек.

— Это не та опасность, о которой я говорю. — Санджана проводит рукой по глазам, и я понимаю, что она так же измучена, как и все мы. — Я говорила, что шепоты управляют нейронной энергией, что именно так они делают то, что делают. Разлом — источник этой энергии. Гидеон должен войти в контакт с этим разломом, чтобы получить к нему доступ, что рискованно, потому что может затопить его разум этой энергией.

Гидеон не смотрит на меня, вместо этого он разбирает распечатки, перелистывает их и приводит в порядок стопку бумаг. Я сглатываю.