Анифа. Пленница степей (СИ) - Фрост Деметра (читать лучшие читаемые книги .txt, .fb2) 📗

Плавные и грациозные, не совсем реальные движения с легкостью перетекли в танец, медленный и чувственный, и органично слились с мелодией и ритмом. Некоторые даже заморгали, не веря собственным глазам. А ведь Анифа еще даже не начала, пока лишь подстраиваясь под незнакомую ей музыку.

Поднимая то одну ножку, то другую, плавно двигая руками и ладонями, она словно ощупывала воздух вокруг себя. Вела плечами, как гордая царица, и опускала взор, как невинная девственница, и при этом пластично и аккуратно двигала торсом, по-змеиному изгибаясь и наклоняясь под самыми невообразимыми углами.

И лишь в момент, когда Анифа окончательно поймала мелодику, она полностью погрузилась в танец и начала творить настоящее волшебство.

Пространство вокруг вмиг взорвалось звоном монист, когда Анифа задвигалась быстрей и энергичней. Ее тело словно стало источать жар и пламя, и теперь она крутилась и подпрыгивала, опускалась до самой земли и взметалась вверх, словно языки пламени на ветру — магического и нереального, будто созданного руками самих степных богов.

Черные косы взлетали, обвивали ее торс снова и снова, а пальцы — тонкие и кажущиеся прозрачными — словно силились прикоснуться к чему-то неведомому и невидимому.

Музыка заиграла громче и быстрее, словно пытаясь сбить танцовщицу. Но на самом деле это уже не музыканты, а она сама вела мелодию, подчиняя ту каким-то невообразимым способом своей воле. Анифа полностью отдалась танцу и, источая поистине колдовские чары, поражала сидящих в самую душу — ослепляла их, очаровывала и подчиняла неземной красоте и силе своего искусства.

Внезапно даже Шах-Ран поймал себя на том, как, подобно остальным, перестал дышать, жадно следя за каждым точным и одновременно очень чувственным движением своей рабыни. Желание обладать ею — снова! в который раз! — вспыхивало в нем с каждой минутой все сильнее и сильнее. А мысль о том, что именно его постель и его чресла она согревала, наполняло сердце почти детским восторгом.

В Роунской империи в ходу сказки о феях — странных существах, населяющих самые разные места и имеющие не только невероятную силу, но и вздорный характер. Ему казалось, что в Анифе он видел как раз такое вот существо — непостижимое и очень притягательное, по какой-то причине принявшее человеческий облик и сейчас откровенно его соблазняющее.

Когда Анифа закончила и под финальный и ослепительный аккорд распласталась на земле подобно подбитой, но все же непобежденной птицей, он понял — ему невыносимо видеть, как горят желанием и похотью глаза остальных мужчин. Вождю захотелось в ту же секунду собственнически зарычать и, подхватив хрупкое тело рабыни, унести прочь — от чужих взглядов и страсти, что острым мускусным запахом наполнило воздух вокруг.

Но он сдержал этот порыв. И даже покивал, улыбнувшись, и похлопал, как остальные. И, довольный, отметил, как, не обращая ни на кого внимания, девушка медленно поднялась, подошла к нему и молча опустилась, снова прижавшись к его ногам. Казалось бы, ничего, кроме как раболепия, этот жест не выражал. Все наложницы Шах-Рана поступали так, признавая его единственное над собой господство. И обретая тем самым защиту. И только он мог оттолкнуть любую из них по своему желанию, этой самой защиты лишая.

Отталкивать же Анифу он не хотел. И не только потому, что желал ее, кажется, больше других женщин, встреченных на его жизненном пути. Эта рабыня, несмотря на свою цветочную хрупкость и нежность, миниатюрность и неопытность, на самом деле была очень уверенна в себе. В ней была скрыта неистощимая сила, сравнимая с магией, и потому на самом деле она не нуждалась в его защите. Девушка будто… сама выбрала его из тысячи других мужчин. Эта мысль неприятно кольнула мужское эго вождя, но одновременно — и восхитила.

Будто эта девушка и правда была волшебным, полным магии существом. И именно это существо давало божественное благословение. А не наоборот.

Вождь даже головой тряхнул, отгоняя странное, похожее на морок ощущение. И не совсемпонятные и привычные для него мысли. Но стоило аромату ее тела — аромату скошенной травы и солнца, нагретых камней и прелой листвы — коснуться его обоняния, как он снова терял разум. И снова захотелось вжать тонкое и хрупкое, но такое желанное и отзывчивое тело в свое собственное, и не отпускать до самого утра… или следующего дня… или вообще — никогда.

Он взял ее на руки и понял, насколько уютно и правильно Анифе быть в них. Она была маленькой и легкой — и прижималась к нему, цеплялась своими ручками, будто утопающий — в мимо проплывающий плот. И сводила с ума своей близостью и хрупкостью, своим запахом и теплом, от которого мысли путались, а сердце пускалось в галоп.

Под недоуменными взглядами кочевников и своих воинов он пронес ее между палатками и вошел в свой шатер, наплевав на правила и обычаи. Сейчас он желал только одного — снова обладать этой маленькой танцовщицей. Его маленькой… богиней?

Ночная прохлада не успела еще остудить ее разгоряченное после выступления тело, поэтому оно до сих пор было жарким и немного влажным от пота. Церемониться Шах-Ран снова не стал — стянул с плеч рабыни тонкие лямки платья, обнажая грудь, и тут же задрал подол, вклиниваясь между бедрами и толкаясь вперед. Девушка испуганно вскрикнула и инстинктивно вцепилась в мощные узлы мышц на его руках, непреднамеренно царапая и оставляя борозды от ногтей. Но на них мужчина не обратил никакого внимания, обхватывая одной ладонью ягодицы, а второй — тонкий затылок, притягивая к себе голову Анифы. И вгрызаясь в изумленно распахнутый рот жадным и глубоким поцелуем.

Крик танцовщицы тут же перетек в тихий сладкий стон. На мгновение сжавшись, она расслабилась и опала в его руках, будто сорванный цветок, позволяя глубоко войти в своей еще сухое лоно. Но порывистые и жестокие поцелуи, жадные объятья и несколько толчков в женское естество — и его наполнила влага, а мышцы растянулись и обволокли своей нежностью и упругостью крепкий и твердый член вождя. Сама Анифа очень скоро задышала тяжело и рвано, порочно изгибаясь и подмахивая бедрами навстречу обрушивающимся на нее толчкам. Теперь она уже самостоятельно подставляла под жестокие поцелуи то шею, то плечи, то грудь, набухшую и затвердевшую, будто у беременной.

Вождь брал ее горячо и страстно — и уже привычно не боялся доставить ей боль и оставить на нежной коже синяки и засосы. Он мощно вбивался в нежное и податливое тело, безжалостно вгрызался ртом в призывно торчащие вверх соски и крепко обхватывал ягодицы, чтобы максимально широко раздвинуть и без того гостеприимно распахнутые бедра.

Ее бесконечно льющиеся стоны звучали для степняка музыкой. Он внимал ей, поглощал и растворялся в ней. И делал все, чтобы она звучала только громче.

От того, насколько рабыня была чувствительна и как легко подстраивалась под все его желания, кружилась голова. Стоило Шах-Рану легким движением намекнуть, она с легкостью и быстротой профессиональной шлюхи перевернулась на живот и призывно оттопырила упругую и крепкую попку. Не медля и не растягивая, вождь приставил член к влажным и немного припухшим от активного трения складочкам, надавил и толкнулся — сразу полностью и глубоко, вырвав из рабыни очередной громкий вскрик. Уперевшись ладонью около ее головы в покрывало, а второй — придерживая за бедро, стал двигаться — не очень быстро, но глубоко и мощно, пронзая и нанизывая на себя хрупкое тело. Погружаясь по самое основание члена и даже ощущая стенки матки.

Порыкивая от удовольствия и приятных ощущений, которые только прибавлялись, когда рабыня изгибалась и приподнималась навстречу толчкам, Шах-Ран погрузился в ни с чем не сравнимое наслаждение — сладкое и томное, от которого хотелось рвать зубами мягкую плоть перед ним и двигаться сильнее и быстрее. Его рот оставлял четкие отметины на тонкой коже шеи и плеч, и от их вида воин рычал еще неистовее и торжествующе. Несомненно, эти пятна не красили идеальный шелк ее кожи, но зато они сами за себя говорили: “Моя! И только моя!”