Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" (читать книги онлайн регистрации txt, fb2) 📗
Нянька нахмурилась, явно ожидая подвоха.
— Тогда мне ничего не остается, кроме как вернуться к мужу. — Я двинулась к двери, на ходу снимая с волос платок. — Сейчас оденусь как положено, а не в это. — Я покрутила туда-сюда ногой в валенке, состроила брезгливое выражение лица. — Поеду…
— Куда ж ты поедешь? Петька-то запил, кто тебе лошадь запряжет?
— Значит, пойду до… — Как же в старину назывался общественный транспорт? Извозчик? Нет, это вроде в городах… Вспомнила! — Почтовой станции. Поеду в город к Виктору, упаду в ноги, буду умолять, чтобы простил и принял обратно…
— На что ж ты поедешь? Деньги-то твои у меня!
Но все же в голосе Марьи прозвучало не злорадство, а тревога._
5.2
— То есть? — оторопела я. — С чего это у тебя мои деньги?!
Марья набрала в грудь воздуха, отступила на шаг.
— Ты меня, Настенька, хоть ругай, хоть бей, хоть к уряднику иди, только, пока ты в беспамятстве лежала, я в твоих сундуках порылась да кошелек-то и прибрала.
Я проглотила ругательство. Руки сами собой потянулись к скалке — чтобы требование вернуть мне мое добро прозвучало убедительней.
Марья отступила еще на шажок.
— Я тебя не виню, что монеты у тебя сквозь пальцы текут, в батюшку ты уродилась, не в матушку, что ж тут поделать. Да только, раз уж такой уродилась, у меня целее будут. — И еще шажок назад.
Значит, Настенька была транжирой… Но что же мне делать? Не драться же со старухой!
— Ну и ладно, — пожала я плечами и для пущей убедительности показала язык. — Чековая-то книжка у меня. Выпишу чек. Или вексель, муж потом оплатит.
Я сама не слишком хорошо помнила, что такое «вексель», била наугад, но попала. Марья переменилась в лице.
— Как же так, касаточка, разве ж можно… К аспиду этому на поклон идти? В ноги падать, каяться, будто не муж он, а бог? После всего…
— Тогда помоги мне, — сказала я так мягко, как только могла. — Потому что, если ты будешь мешать, я останусь одна против всего мира. Ты меня вырастила — так почему теперь делаешь все, чтобы сжить меня со свету?
— Грех тебе так говорить! Я же тебе добра желаю! — Она утерла глаза краем передника.
Я заколебалась. Сделать вид, будто иду на попятную, и позволить бабке на время торжествовать победу? Поссориться с ней и отобрать свое добро я всегда успею…
— Верни. Мне. Мои деньги.
— Ножкой топни, касаточка, да брось в меня чем-нибудь, глядишь, и успокоишься.
Я не ответила, продолжая пристально смотреть на нее. Пауза затягивалась.
Марья качнулась ко мне.
— Да неужто ты…
Я молча отодвинула ее и зашагала по галерее.
— Да стой! Стой, оглашенная! — Она схватила меня за рукав. — Ночь на дворе, куда ты поедешь!
Все так же молча я выдернула руку.
— Ну хорошо, хорошо, — сдалась Марья. — С тебя станется в самом деле в ночь убежать в чем есть, а как я потом на том свете матушке твоей в глаза смотреть буду? Пойдем, в кухне они.
— Не буду подглядывать, доставай спокойно, — сказала я, демонстративно уставившись в окно. Не столько потому, что не хотела лезть в ее тайны, столько чтобы скрыть облегчение.
Грозя уехать, я рисковала, но, похоже, у прежней Настеньки характерец был не лучше, чем у муженька, и нянька поверила в мое притворство. Впрочем, я и не притворялась особо. Да, я бы не побежала в ночь в чем есть, и к Виктору бы на поклон не пошла, но и с Марьей полностью перестала бы общаться.
— Да пойдем, что я, другого места где спрятать не найду, в целом-то доме!
Она вытащила из шкафа мешочек с крупой, извлекла из него бумажник и бархатный кисет.
— Вот, все здесь.
— Спасибо, — сказала я. Очень хотелось заглянуть в кошелек, посмотреть, на что похожи местные деньги, а заодно — смогу ли я читать: в комнате своей предшественницы я не заметила ни одной книги, и в кухне ничего подобного не было. Но не стоило обижать старую няньку, ведь наверняка решит, будто я подозреваю, что она утаила деньги. В конце концов, она единственный мой союзник. Я заправила кошелек за пояс, повторила: — Спасибо. Ты правда волнуешься за меня, и заботишься как можешь, я понимаю. Но и я многое осознала, пока болела. Я обещала себе, что, если выздоровею, буду жить совсем по-другому, и я постараюсь, правда. Ты мне поможешь?
— Ох, лиса ты, а не касаточка! — вздохнула Марья. — Знаешь, как из меня веревки вить. Да только сколько уж раз я такие обещания слышала!
— Так когда, говоришь, сеять на рассаду? — сменила я тему.
Она открыла было рот, но я не дала ей заговорить.
— Ты советовала монастырь, грехи замаливать. Разве там белицы не работают? Разве не смиряют гордыню тяжелым трудом?
— Так-то оно так. — Судя по озадаченному выражению лица, Марья не понимала, к чему я веду.
— Вот и будем считать грядки моей епитимьей. — На миг я испугалась, что нянька заподозрит что-то, услышав незнакомое слово, и поспешила добавить: — Расплатой за безделье. И все же — когда?
Нянька покачала головой.
— Какая ж ты упрямая, вся в матушку. Та тоже, бывало, как возьмет что в голову, так и не отговоришь.
Я замолчала, выразительно на нее глядя, и Марья сдалась.
— Вот как день сравняется, тогда, и пора будет.
— А сейчас какое число? — спросила я, мысленно соотнося день равноденствия с привычными мне датами. По всему выходило, здесь климат похож на тот, в котором я выросла. Повезло.
— Четвертое капельника. Рано еще.
Капельник — это март? Действительно рано. Но есть ли в доме семена или нужно срочно где-то их добывать?
А что вообще есть в этом доме?
— Марья, покажи мне здесь все, — попросила я. — Ничего не помню после болезни. Будто и не к себе вернулась.
Нянька вооружилась связкой ключей и повела меня по дому. Одноэтажный, он выстроился буквой «п». В одном крыле — «черном» — прачечная, кухня и кладовая. В ней странным образом соседствовали мешки муки и рулоны холста.
— Не успела в чулан еду перетаскать, которую аспид оставил, — пояснила Марья. — Завтра потихоньку. Глядишь, Петька проспится, мне поможет.
Петька — это конюх? Значит, мужчина в усадьбе есть, только много ли толку от запойного пьяницы? Решив, что познакомлюсь с ним завтра и сделаю выводы, я вышла вслед за Марьей в галерею, соединявшую оба крыла дома. По одной стороне тянулись двери. Нянька открыла первую.
— Это маменьки твоей будуар.
Я шагнула за ней и оторопела. Услышав «будуар», я ожидала увидеть мебель с завитушками, розовые занавесочки и туалетный столик. А обнаружила массивный письменный стол с аккуратно сложенными стопками толстых тетрадей и каких-то журналов. У стены стояла этажерка, заполненная журналами и подшивками газет, и застекленные шкафы с книгами.
Дрожащими руками я взяла со стола журнал и вгляделась в обложку.
6.1
На белой — точнее, уже немного пожелтевшей — обложке было нарисовано дерево, поле и перекрещенные грабли. А над изображением рассыпались закорючки.
Я опустила журнал, смаргивая внезапно навернувшиеся слезы. Хоть я и предполагала, что здесь буду неграмотной, убедиться в этом оказалось неожиданно больно. Как будто ослепнуть на один глаз.
Я мысленно одернула себя. Разнюнилась тут, «ослепнуть». Всего-то и надо — заново научиться читать и писать. Скольким наукам мне пришлось выучиться за свою не такую уж долгую жизнь — ничего, справилась. И сейчас справлюсь!
Я вернула журнал на стол и замерла, прежде чем успела окончательно отвести взгляд. «Труды вольного экономического общества к поощрению земледелия и домостроительства» — гласила обложка.
Охнув, я снова схватила журнал — и снова слова рассыпались непонятными закорючками. Отложив его, взялась за другой. Третий. Мистика какая-то: пока я бездумно скользила взглядом по обложкам, понимала все. Стоило задуматься и вглядеться — текст превращался в скопление кракозябр.
Стоп. Почему мистика? Все как раз таки объяснимо. Грамотный человек не разбирает слова по буквам и даже слогам. Он выхватывает слова, а то и целые строки целиком, не раздумывая над смыслом. Настенька определенно была грамотна, и ее нейронные связи никуда не делись. Вот поэтому, когда я просто бегло просматривала текст, понимала все, а стоило задуматься — переставала узнавать буквы. Потому что никогда и не знала их.
