Самая темная ночь - Корсакова Татьяна Викторовна (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
Мама, наверное, расстроится. Она никогда не говорила об этом вслух, но Степка знал — она, хрупкая и изящная, очень известная и очень популярная, стесняется появляться на публике в его обществе. Ни в одном интервью, а Степка прочел все, что сумел найти, она ни единым словом не обмолвилась о том, что у нее есть сын. И не потому, что само его существование указывало на ее далеко не девичий возраст, а потому, что стеснялась его неуклюжести и невероятной тучности. Сто один килограмм в неполных шестнадцать…
А отец разозлится. Его злило все, что было связано со Степкой. И тучность, и неуклюжесть, и бесхребетность. Особенно бесхребетность…
— Доброй ночи, сынок. — Мама присела на край его кровати, посмотрела внимательно и, как показалось Степке, виновато.
— Здравствуй, мам! — Ему хотелось, чтобы она поцеловала его в щеку или, на худой конец, погладила по волосам, а она просто смотрела. — Что-то случилось, мам?
В желудке вдруг заныло.
— Нет, все в порядке, я просто зашла, чтобы… — Мама не договорила, достала из кармана шелкового халата бумажный пакет, положила на прикроватную тумбочку. — Ты уже такой большой, Степа.
Да, он большой. И с каждым месяцем его становится все больше.
— Меня не было с тобой в этот Новый год.
Да, ее не было с ним в этот Новый год. И в прошлый, и в позапрошлый. Он почти привык.
— Все нормально, мам.
— Это тебе, — она кивнула на пакет. — Подарок.
— Спасибо, мам!
У него тоже был для нее подарок. Резная деревянная рамка для фотографий, которую он сделал своими собственными руками. Но, чтобы достать ее с полки, нужно было выбраться из-под одеяла, а у него столько лишних килограммов. Маме будет неприятно. Лучше завтра или сегодня ночью. Можно пробраться в мамину спальню и оставить рамку на тумбочке, чтобы мама увидела ее утром.
— Мне нужно уехать, сынок. — Вместо того чтобы погладить его, мама погладила край его одеяла.
— Да, я понимаю.
Она часто уезжала. Вся ее жизнь состояла из концертов и гастролей. Его мама была звездой!
— Насовсем, — сказала она и еще раз погладила его одеяло. — Я должна уехать насовсем. Мы с твоим папой больше не можем жить вместе.
Степка хотел спросить — а как же он? Но мама предвосхитила вопрос:
— Ты останешься с отцом. У меня же гастроли… Так будет лучше для всех.
Степка не знал, кто эти «все», которым станет лучше, когда мама уедет насовсем, но сосущее чувство в желудке вдруг стало нестерпимым.
— Будь хорошим мальчиком, Степа! — Мама встала, подумала о чем-то, а потом сказала: — Да, с папой тебе будет лучше.
За мамой уже давно захлопнулась дверь, а он все сидел, глядя прямо перед собой. Ему нужно было подумать, понять, как жить дальше. Про прощальный подарок мамы он вспомнил только спустя двадцать минут, дрожащими от волнения руками вскрыл пакет, а потом очень долго рассматривал его содержимое…
Когда Степка раздирал упаковку из-под шоколадного печенья, руки больше не дрожали, что-то не то было с его глазами. Глаза щипало, и окружающие предметы расплывались, теряли четкость. И боль в желудке не прошла, даже когда от печенья остались лишь рассыпанные по простыне колючие крошки. Степка еще раз посмотрел на мамин подарок, шмыгнул носом и засунул пакет под матрас.
— Не будь слизнем! — Это первое, что он услышал от отца следующим утром за завтраком. — Не смей раскисать только потому, что эта сучка от нас сбежала!
«Этой сучкой» он называл свою жену и маму Степки. Наверное, нужно было что-то сказать, заступиться, но Степка промолчал. Он старательно пережевывал кажущуюся безвкусной отбивную и смотрел на отца ничего не выражающим взглядом.
— Ничего, ничего, сын! — Было непонятно, кого тот утешает: себя или Степку. — Мы же с тобой мужики! Теперь у нас с тобой все пойдет по-другому! Я из тебя сделаю человека, можешь не сомневаться!
Отец не обманул, он никогда не бросал слов на ветер. Он принялся делать из Степки человека в тот самый день. Инструктор по фитнесу, личный диетолог, пробежки по утрам, заплывы в бассейне по вечерам, прыжки со скакалкой, отжимания. Все это Степка ненавидел лютой ненавистью, от упражнений, забегов и заплывов уклонялся, как умел, здоровую пищу заедал шоколадным печеньем и купленными в ближайшем «Макдоналдсе» хот-догами. За два месяца его вес увеличился еще на три килограмма, а отец почти потерял надежду на то, что из бесхребетного сына можно сделать настоящего мужика. В марте Степку оставили, наконец, в покое, а в конце мая отец вдруг позвал его в свой кабинет.
— Вот! — Он положил перед Степкой какую-то бумажку.
— Что это? — Брать бумажку в руки Степа не спешил.
— Это твой пропуск в мужской клуб, путевка в спортивно-патриотический лагерь. Ты поедешь туда на все лето. Возражения? — Отец посмотрел на него поверх очков.
У Степки не было возражений. Спортивно-патриотический лагерь не изменит в его тусклой жизни ровным счетом ничего.
— Тогда готовься! Я надеюсь, после возвращения твоя талия станет как минимум на двадцать сантиметров меньше.
Вот такое отеческое напутствие.
Уже в дороге, сидя в пахнущем бензином автобусе и разглядывая пролетающие за окном пейзажи, Степка вдруг подумал, что, возможно, лагерь — это не зло, а новый этап. Надо только постараться быть дружелюбным с теми, с кем сведет его судьба.
Судьба свела его с тремя ребятами. Первый из которых, длинноволосый, прыщавый и не в меру самоуверенный, Степке сразу же не понравился. Прыщавый был немногим симпатичнее его самого, но вел себя, как хозяин жизни, и представился не банальным «Вася», а пижонским прозвищем «Гальяно». Прозвище Степке не понравилось, зато понравилась идея. Можно и самому назваться как-то по-особенному.
— Друзья называют меня Тучей.
Он соврал дважды. У него никогда не было друзей, а те, кто снисходил до общения с ним, называли его в лучшем случае Жиртрестом. Наверное, и здесь, в компании этих поджарых, удачливых и довольных жизнью ребят, этот номер не пройдет.
Удивительно, но к его на ходу придуманному прозвищу отнеслись как к должному. А Гальяно, который уже не казался Степке-Туче таким уж противным, даже сказал, что прозвище ему подходит. Спортивного вида блондин, который назвался Дэном и сразу заявил, что не нуждается в друзьях, отнесся к Степке равнодушно, но не враждебно, а третий из их компании, Матвей Плахов, даже ободряюще улыбнулся, и где-то глубоко в Степкиной душе родилась надежда, что все у него будет хорошо.
Гальяно
Столовка располагалась в главном здании, куда они шли по дорожке, мимо припаркованного у входа черного «мерса», мимо сидящего посреди газона пугала.
У пугала были острые плечи, черные волосы, разбитые коленки. Пугало нарядилось в розовый сарафан и сидело по-турецки. В руках оно держало какой-то талмуд и не обращало на происходящее вокруг никакого внимания.
— Это еще что за чудо? — Гальяно даже замедлил шаг, чтобы рассмотреть сидящую на земле девчонку.
— А говорили, что лагерь только для мужиков, — пробубнил Туча.
— Может, из местных? — предположил Матвей.
— Господи! — Гальяно воздел очи к небу. — Если все местные такие страшные, то мы тут загнемся от тоски.
Вообще-то загибаться от тоски он не собирался, в памяти были свежи воспоминания о Мэрилин, но можно ведь немного поворчать.
— Эй, красавица! Ты чья будешь? — во все горло заорал он, обращаясь к девчонке.
Ответом ему стала тишина. Девчонка даже голову не подняла от своей книжки.
— Странная какая-то, — снова пробубнил Туча и потрусил к крыльцу.
— Да не трогай ты ее. — Матвей похлопал Гальяно по плечу и направился вслед за Тучей.
— Может, слабоумная? — предположил Гальяно, пожимая плечами.
Он уже собирался уходить, когда девчонка зыркнула в его сторону. Между лопатками точно впилась стрела, таким острым был у нее взгляд. Да ну ее!
В столовую он вошел в числе самых последних, плюхнулся на пустующее место между Матвеем и Тучей, огляделся. В столовой, просторной комнате с высоким лепным потолком, столы стояли в два ряда. Пять с одной, пять с другой стороны. Первый ряд уже был занят пацанами из их отряда, а второй пока пустовал. За их столиком сидело четверо. Белобрысый красавчик, похоже, опередил их всех, потому что его тарелка была уже наполовину пуста. У окна чуть особняком располагался стол для сотрудников лагеря. За ним сейчас сидели Мэрилин и Суворов. Сердце Гальяно сжалось от ревности.
