Страшные NЕ сказки (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
Его свобода длилась ровно две недели. Две недели, пока он был таким же, как все. Только первые несколько дней пробыв "новеньким". Затем интерес к нему у местных детей пропал, да и Натан больше не давал себя в обиду и теперь почти чувствовал себя счастливым. Две недели, пока его не замечали. Вот как выглядела его свобода — абсолютное безразличие к нему.
А затем свобода лопнула как тот самый мыльный пузырь, окрасившись в черный цвет разочарования, ужаса и смерти.
"Знаешь, как переводится твое имя, Натан? Подарок, — мужская рука поднимается все выше, сжимая худое колено, спрятанное под шерстяными штанами. Зимой в приюте было жутко холодно. Но Натан дрожал не от холода, а от страха. Он не знал, почему, но испытывал рядом с этим мужчиной самый настоящий ужас. Глядя в светло-зеленые глаза цвета молодой листвы, он вжимался в спинку потертого кожаного дивана, стараясь как можно дальше отодвинуться от нависшего над ним крепкого тела, — И ты лучший подарок, о котором только можно просить, мой мальчик".
Натан кричал. Ему казалось, что он кричал громко и долго. Горло болело так, словно он порвал голосовые связки в истерическом крике. Диссонанс. Он не услышал ни звука из своего рта. Только шепот. В самом начале. Жалкое "прошу вас, не надо", и кривую усмешку в ответ.
"Не меня проси, а Господа нашего, и он услышит твои молитвы. Я просил. И он подарил мне тебя".
Натан плохо помнил, что произошло дальше. Почему-то в памяти сохранилось, как после всего сжигал деревянный крестик украденной у одного мальчика зажигалкой и долго смотрел, как он догорает, падая на ладонь черным пеплом. Странно. Он не почувствовал боли, даже когда огонь лизнул онемевшие пальцы. Все они врали. Не было никакого Господа. Вокруг была только тьма, и никакие кресты и иконы не могли развеять ее светом. А если и был их Господь, Натан теперь знал — именно он и был тем, кто потушил все свечи и впустил этот мрак. Весь его нехитрый багаж уместился в маленький рюкзак.
Утром мальчика в здании не обнаружили, зато одна из воспитателей нашла благочестивого и всеми любимого директора в его кабинете. Мертвым, с торчащим из горла ножом для фруктов. Это событие на долгие недели взбудоражило всех обитателей приюта.
Спустя три года
Он надвинул кепку еще ниже на глаза, придерживая рукой капюшон, скрывавший овал лица. Свободной рукой вцепился в решетку кованого в какие-то причудливые узоры забора, напряженный, даже не замечая, как холод трогает щеки и аккуратный нос. Невольно приоткрыв губы, внимательно следил за пареньком, громко рассмеявшимся в ответ на реплику друга. Натан вздрогнул от звука этого смеха. Он ему показался таким знакомым, но почти безнадежно забытым.
Объект его интереса, активно жестикулируя руками, что — то рассказывал своему собеседнику, не обращая внимания на худощавого мальчишку у ворот своего дома. Одетый в дорогую кожаную куртку поверх модной рубашки, парень спрятал замерзшие руки в карманы темно-синих джинс, Натану почему — то подумалось, что уж у парня-то, наверняка, джинсы потертые понарошку, а не как у него — от времени, да и куртка греет, потому вряд ли такая ж дырявая, как та, которая была не нем.
— Кристофер, — мелодичный женский голос позвал парня, и тот как — то на мгновение словно осунулся и прикрыл глаза, чтобы тут же, встряхнувшись, растянуть губы в улыбке, протягивая ладонь для рукопожатия своему другу. Коротко кивнул ему на прощание, и, снова засунув руки в карманы, побрел домой, пиная носком фирменных кроссовок лежащие на дороге декоративные камешки.
Натан еще долго бы стоял у ворот, сжимая металлические прутья решетки, если бы не садовник, заметивший мальчика.
— Эй, бродяжка, — он угрожающе приподнял лопату, двинувшись к Натану, — чего уставился? Хочешь познакомиться с моей лопатой поближе? Вали отсюда. Здесь нищим не подают.
Мальчик даже внимания не обратил на него, продолжая смотреть в спину удаляющемуся сверстнику.
— Ах ты, ублюдок, — садовник с лопатой наперевес подбежал к воротам, — ты чего ошиваешься здесь каждую неделю? Думаешь, я не замечал тебя? Иди отсюда, или я в полицию позвоню.
— Позвони, — сказал безучастно, не отрывая глаза от Криса, открывающего массивные темные двери, и думая о том, что садовник навряд ли свою угрозу выполнит. А жаль. Сегодня ему снова негде было ночевать.
Четырнадцать лет спустя
Трель телефонного звонка безжалостно вспорола тишину, установившуюся в кабинете. Я неспешно подошла к кулеру, подставляя стакан под кипяток. Кофе. Выпить, и, может быть, непрекращающаяся головная боль отступит. Хотя бы ненадолго. Ложку сублимированного кофе и пол-ложки сахара. Распахнуть окно настежь, чтобы не задохнуться от забивающегося в нос запаха свежей краски на стенах. Стойкий и вонючий, он поглощает даже аромат напитка. И, наконец, сделать долгожданный глоток горячей жидкости, облегченно выдыхая, обхватывая кружку пальцами, чтобы согреться. Глядя, как играет пронизывающий холодный ветер с бумажным пакетом, то подбрасывая его вверх, то безжалостно кидая на землю, нетерпеливо треплет, когда тот цепляется за растопыренные щупальца-ветви уже голых деревьев.
И, наконец, благословенная тишина… ненадолго. На несколько секунд, позволяющая спокойно выдохнуть… показалось — впервые с того момента, как мы с Люком поехали на место преступления.
Трудно привыкнуть к смерти как к таковой. А к убийствам — тем более. Когда же смерть после болезни приходит за детьми… за теми, кому точно не настало время умирать, это кажется кощунственным. Кажется верхом несправедливости. Пока, дойдя до этой самой вершины, не понимаешь, что есть еще более высокая, еще более опасная и острая… та, на которой детей убивают. Убивают безжалостно и бесчеловечно.
Иногда я думала о том, что первое дело… первый труп — как первая любовь. Его не забываешь никогда. Не просто лицо, обстоятельства, место, но и свои собственные эмоции от столкновения с ним. Свой страх, омерзение, дрожь в коленях и устойчивое чувство тошноты. А еще чувство вины перед ребенком… всепоглощающее, гнетущее чувство вины за то, что теперь он по ту сторону черты, а ты можешь лишь обещать ему и себе найти ту сволочь, что отправила его туда. Потом их будет много… трупов. Отец всегда говорил, что со временем они могут слиться в какую — то серую массу убитых тел, сухих строк из уголовных дел и приговоров суда, а первое дело о преступлении против жизни — оно так и останется тем самым первым ножом в твою веру в человечность.
Моим первым был Тими. Я "познакомилась" с его телом месяц назад. Познакомилась и дала слово ему и себе, что обязательно найду тварь, которая убила его. Но вот на очереди уже пятый, а единственное, в чем я продвинулась — это связала его смерть со смертями четырех других детей.
"Ева… Ева, спокойнее, — Люк придерживает меня за плечи, стоя сзади, обдавая дыханием с запахом ментола, и меня снова накрывает приступом тошноты.
— Сейчас пройдет, девочка. С непривычки оно всегда так.
Я повела плечами, сбрасывая его ладони. Он, конечно, прав, но я почувствовала раздражение. Неужели можно привыкнуть к трупам детей? Или думал, я не замечу завуалированного под заботу пренебрежения?
Отстранилась от него, прикладывая бутылку с водой к губам, давая себе лишние секунды на то, чтобы собраться с силами.
— Иди в машину, девочка, — я сам там все посмотрю и расскажу тебе. Тем более судмедэксперт тоже на месте.
Улыбнулась, чувствуя, как тошнота отходит вместе с головокружением, уступая место зарождающейся злости, а сердце учащенно забилось будто после инъекции адреналина. Так было последние три месяца. Скрытые уколы, оброненные будто невзначай сомнения в компетентности принятых мной решений и слишком навязчивая забота о моем душевном спокойствии, вызывавшая лишь ярость. Люк служил в полиции больше десяти лет и справедливо полагал, что должность следователя после отставки бывшего начальника достанется ему, а не молодой девчонке, приехавшей из столицы сразу на теплое место.
