Сойка-пересмешница - Коллинз Сьюзен (книги онлайн читать бесплатно TXT) 📗
Может, это та группа, что была отобрана для размещения в поместье? Но подобравшись ближе, я замечаю кое-что еще. Все, кто за баррикадами, дети. От едва умеющих ходить малышей до подростков. Испуганные и обмороженные. Жмутся группами или оцепенело раскачиваются, сидя на земле. Их не ведут в поместье. Они заперты, как в тюрьме, и со всех сторон охраняются Миротворцами. Почему-то я сразу понимаю, что это не для их защиты. Если бы Капитолий намеревался охранять их, они бы уже были в каком-нибудь бункере. Это для защиты Сноу. Живой щит из детей. Начинается суматоха и толпа смещается влево. Я зажата между массивными телами, меня уносит в сторону. Я слышу крики «Повстанцы! Повстанцы!» и понимаю: они, должно быть, прорвались.
Толчком меня прибивает к флагштоку и я цепляюсь за него. С помощью веревки, свисающей с самого верха, я поднимаюсь над скоплением тел. Да, я вижу отряд повстанцев, хлынувших к Центру, спихивая беженцев назад на улицы. Я осматриваю местность на наличие ловушек, которые, безусловно, сработают. Но происходит совсем не это.
Планолет с эмблемой Капитолия материализуется в точности над забаррикадированными детьми. Десятки серебристых парашютов дождем падают на них. Даже в таком хаосе дети понимают, что находится в серебристых парашютах. Еда. Медикаменты. Подарки. Они поспешно их собирают, отчаянно пытаясь развязать веревки обмороженными пальцами. Планолет исчезает, проходит пять секунд, и около двадцати парашютов одновременно взрываются.
Пронзительные крики проносятся сквозь толпу. Окровавленный снег и разбросанные крошечные части человеческих тел. Большинство детей умирают мгновенной смертью, другие же лежат в агонии на земле. Некоторые бродят вокруг оглушенные и контуженные, уставившись в оставшиеся парашюты в их руках, будто в них все еще может быть что-то ценное. Судя по тому, как Миротворцы кинулись разбирать баррикады, прокладывая путь к детям, они ничего не знали об этом.
Еще одна группа белых униформ просачивается в образовавшееся отверстие. Но это не Миротворцы. Это медики. Медики повстанцев. Я бы узнала эту форму даже во сне. Они суетятся вокруг детей, орудуя своими аптечками.
Сначала я вижу светлую косу на ее спине. Затем, когда я она стаскивает с себя пальто, чтобы накрыть вопящего ребенка, я замечаю утиный хвостик ее выбившейся наружу рубашки. У меня та же реакция, что и в день, когда Эффи Бряк назвала ее имя на жатве.
Должно быть, я ослабела, потому что в следующее мгновение оказываюсь у подножия флагштока, Я начинаю проталкиваться сквозь толпу, так же, как и прежде. Зову ее по имени, пытаясь перекричать толпу. Я уже почти там, уже почти за баррикадой, мне даже кажется, что она слышит меня. Потому что всего на секунду она замечает меня, ее губы произносят мое имя
И в это самое время взрываются остальные парашюты.
Глава 25
Сон или реальность? Я пылаю. Огненные шары, сбрасываемые с парашютов на баррикады, рассекают чистый воздух и приземляются в толпе. Я едва успела отвернуться, когда один попадает в меня, пробегается своим языком по спине, превращая меня в нечто новое. В существо, неугасимое как солнце.
Огненный переродок знает только одно ощущение — агонию. Он не видит, не слышит, не испытывает никаких чувств, за исключением боли, безжалостно сжигающей плоть. Возможно, есть периоды беспамятства, но они не важны, если я не могу найти в них утешения. Я птица Цинны, воспламененная, неистово летящая, убегающая от чего-то неизбежного. Мое тело покрыто огненными перьями. Я бью крыльями — опахалами из пламени. Я уничтожаю сама себя, но всё напрасно.
Наконец, мои крылья окончательно ослабевают, я теряю высоту, и сила тяжести тянет меня в пенное море, цвета глаз Финника. Я держусь на поверхности, на спине, она продолжает гореть под водой, и агония успокаивает боль. Когда меня качает на волнах, и я не могу пошевелиться, тогда они-то и приходят. Мертвецы.
Однажды я полюбила полёт, как птицы в просторном небе надо мной. Высоко летающие, парящие, зовущие меня присоединиться к ним. Мне так хочется следовать за ними, но морская вода пропитывает мои крылья, лишая возможности взмахнуть ими. Однажды я возненавидела воду, сковывающую, вселяющую ужас, насыщающую солью мою плоть, будто вонзая в неё зубы. Утягивая на дно.
Маленькая, белая, с лёгким розовым оттенком, птичка ныряет в воду, вонзает свои когти мне в грудь и старается удержать меня на плаву. — Нет, Китнисс! Нет! Ты не можешь утонуть!
Но те, кого я так ненавижу, выигрывают, и, если она будет держать меня, то тоже утонет.
— Прим, отпусти. — И она, наконец, делает это.
Здесь, глубоко под водой, я совершенно одна и всеми покинута. Слышен лишь звук моего прерывистого дыхания, неимоверными усилиями я пытаюсь избавиться от воды, выталкивая её из лёгких. Я хочу остановиться, пытаюсь выровнять дыхание, но море одерживает победу, подавляя, делая напрасными все попытки. — Дайте мне умереть. Дайте мне уйти вслед за остальными, — умоляю я нечто, что удерживает меня здесь. Но в ответ тишина.
Я нахожусь в ловушке дни, годы, может быть, целые века. Мертвая, но не умершая. Живая, но все равно что упокоившаяся. Такая одинокая, что обрадовалась бы любому — кому-то или чему-то — и для меня не имело бы значения насколько тошнотворно это выглядело бы. Но наконец-то у меня посетитель, так мило. Морфлий. Он быстро распространяется по моим венам, облегчая боль и делая мое тело более легким, так что оно вновь поднимается в воздух и затем возвращается обратно в пену.
Пена. Я на самом деле плыву в пене. Ощущаю её кончиками пальцев, то, как бережно она обволакивает мое обнаженное тело. Я чувствую сильную боль, но есть еще что-то: похожее на реальность. Мое горло, словно наждачная бумага. Я ощущаю запах горелых медикаментов с первой арены. Слышу голос матери. Эти вещи пугают меня и я стараюсь вернуться в бездну, чтобы разобраться в них. Но пути назад нет. Постепенно, я вынуждена признать самое себя. Я — девушка, сильно обгоревшая и без крыльев. Без огня. И без сестры.
В ослепительно белой больнице Капитолия врачи творят со мной чудеса. Скрывая мое обгоревшее тело под всё новыми слоями кожи. Терпеливо добиваясь, чтобы клетки вели себя как мои собственные. Умело обращаясь с частями моего тела, сгибая и растягивая руки и ноги, убеждаясь, что они в хорошем состоянии. Снова и снова я слышу, как мне повезло. Мои глаза нетронуты. Большая часть лица тоже. Легкие реагируют на лечение. Я буду как новенькая.
Когда моя нежная кожа достаточно восстановилась, чтобы выдержать давление нового слоя, стало приходить больше «посетителей». Морфлий открывает двери мертвым, точно так же, как и живым. Мне грезится Хеймитч с желтой кожей и без улыбки. Цинна, шьющий новый свадебный наряд. Делла, болтающая о строгости людей. Мой отец, поющий все четыре строфы «Виселицы» и напоминающий мне, что моя мать, спящая в кресле между сменами, не должна об этом знать.
В один из дней я просыпаюсь и осознаю, что мне не позволят жить в мире моих грез. Я должна есть. Разрабатывать мышцы. Ходить в ванную. И короткий визит Президента Койн окончательно решает это.
— Не волнуйся, — говорит она, — я сохранила его для тебя.
С каждым днем недоумение врачей растет, они не могут понять, почему я не могу говорить. Множественные тесты пока не могут объяснить повреждение моих голосовых связок. Наконец-то, доктор Аурелий, главный врач, делает предположение, что у меня случилась психологическая травма, а не физическая, и что теперь я — Безгласая. Мое молчание вызвано эмоциональной травмой. И, несмотря на сто вариантов решений, что он предлагает, всё равно просит оставить меня одну. Так что я не могу спросить ни о чем и ни о ком, но люди постоянно приносят мне информацию. О войне: Капитолий пал в день, когда взрывались снаряды из парашютов, Президент Койн сейчас руководит Панемом, и войска направлены на подавление малых остаточных очагов сопротивления Капитолия. Президент Сноу арестован и ожидает суда, а затем неизбежного исполнения приговора. Моя подрывная команда, Крессида и Полидевк, направлена в дистрикты для устранения разрушений от войны. Гейл, который схлопотал две пули при попытке бегства, сейчас с Миротворцами во втором. Пит до сих пор в ожоговом отделении. Всё-таки это он сделал это на центральной площади.