Когда завтра настанет вновь (СИ) - Сафонова Евгения (книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Обнаружив в кладовке швабру, веник и совок, следующий час мы на пару убирали все помещения на первом этаже. На второй я даже подниматься не стала — зачем? Света, к слову, не было, как и воды. Видимо, давно отключили за неуплату.
— Я в магазин, — объявил Питер, когда мы привели жилище в более-менее благопристойный вид. — Лодку сегодня искать уже поздно, а вот еду… Что моя прекрасная дама изволит желать на ужин?
— На твоё усмотрение. — Я сняла чехол с кресла в гостиной и теперь сидела в нём, обняв руками колени. Комната была небольшой, да и обставлена скромно: пара кресел, журнальный столик, старый телевизор на низком комоде да застеклённые книжные шкафы. — Я вообще не хочу есть.
Питер ласково провёл кончиком пальца по моей щеке.
— Тебе кажется. Лайз, ты не…
Когда в дверь постучали, мы замерли, как стояли.
— Кто это может быть? — прошептала я.
— Не знаю. — Не отнимая ладони от моей щеки, Питер напряжённо прислушался. Решившись на что-то, выпрямился. — Сиди здесь.
Походкой тигра он вышел из гостиной, и я лишь беспомощно слушала его шаги, удалявшиеся по прихожей по направлению к входной двери.
Звон цепочки, стук, скрип…
— Добрый вечер, юноша, — прокряхтел добродушный мужской голос. — Вы из Форбиденов, видать? Вернулись наконец?
— Да, вернулись, — мгновенно сориентировался Питер.
Прокравшись к окну, я осторожно прильнула к стеклу, разглядывая незваного гостя, стоявшего на крыльце. Пришелец оказался сухоньким старичком с тросточкой, в льняной кепке и штанах с подтяжками: эдакий типичный курортный житель, наверняка любитель рыбалки и обладатель собственной лодочки.
— Столько лет домик заброшенным стоял! Ну да я приглядывал за ним, как ваша матушка просила. Прибирался время от времени. Вы ж, поди, сынок её? Сабеллы Форбиден? — от звучания маминого имени сердце болезненно сжалось. — Хотя нет, молоды вы больно для сынка. И у Сабеллы только дочка была, когда она в Динэ уезжала. Маленькая, годика четыре, — в голосе старика скользнуло подозрение. — А вы…
— Я её племянник. Двоюродный, — спокойно ответил Питер. — Тётя Сабелла в Динэ, не смогла вырваться. И дочь её тоже. Они попросили меня съездить и посмотреть, как там дом, собираются его продавать.
Честно сказать, версия была так себе.
Но Питер умел быть убедительным.
— Вот как, — закивал полностью успокоенный старик. — Я вашу тётю знал, когда она во-от такой была! Пешком под стол бегала! С родителями её мы большими друзьями были… честно сказать, не знал, что у них есть ещё родственники…
— Передам ей, что вы её помните, — в голосе Питера слышалась улыбка. — Ей будет приятно.
— Помню! Ещё бы не помнить! Мы с женой ей помогали… с похоронами и прочим. Когда родители её погибли, да пребудут души их в покое. Такие молодые, а Сабелла — совсем девочка, восемнадцать только исполнилось… разбились оба в мобиле. Говорят, хотя бы не мучились — Старик горестно вздохнул. — Сабелла после этого сама не своя была, пока фейри своего не встретила.
Мне вдруг захотелось зажать руками уши.
Слушать про гибель твоей бабушки и твоего дедушки — уже несладко. Но слушать про встречу недавно погибшей матери и предателя-отца…
— Этого тётя мне не рассказывала, — откликнулся Питер.
Нет, Питер. Не надо. Сверни тему.
— О, у нас тут в лесу рядом с Фарге холм с прорехой есть. Оттуда он и пришёл. Сабелла его в лесу и встретила. Красивый был, подлец! Кудряшки золотые, личико… у наших парней таких не бывает. От него она дочку и родила. Лет пять они, наверное, вместе прожили, а потом он взял и ушёл. Сабелла тогда вторым ребёнком была беременна. А спустя неделю она уже вещички собрала. — Старик хмыкнул со странной смесью сочувствия и неодобрения. — Тяжело ей было здесь оставаться. После всего этого… Сказала, в большой город подастся. Дом заперла, копию ключа мне оставила, попросила присматривать. И уехала. Ну я и присматривал, а сегодня вижу — мобиль стоит! Подумал, Сабелла вернулась, вот и заглянул… — Старичок, кряхтя, надвинул кепку на лоб. — Значит, решила таки продавать дом? Ладно, привет передавайте…
Я следила, как сосед, хромая, идёт по запущенному саду. Затем услышала тихий стук закрывшейся двери.
Забавно, что я уйду из Харлера там же, где начала своё существование. И причиной этому послужит фейри с Эмайна — почти такой же, как тот, который поспособствовал моему появлению на свет.
Видимо, боги любят закольцовывать историю. И злые шутки.
— Милый у вас сосед, — заглянув в гостиную, резюмировал Питер. — А теперь я в магазин. Никому не открывай.
— Без тебя знаю.
Когда он ушёл, и я услышала, как проворачивается в замке ключ, я долго сидела в полутьме: закатный свет ещё просачивался сквозь грязные окна, а волшебный фонарик зажигать пока не хотелось. Смотрела куда-то перед собой, не видя того, на что смотрела — разговорчивый сосед разбередил раны, которые и так не собирались заживать. Заставив вновь думать о тех, кто уже не живёт, и о тех, кому придётся жить без меня.
Мастер. Гвен. Мама.
Рок. Эш. Питер…
Что я буду делать на Эмайне? Как смогу простить себя за всех, кого больше нет? Как Эш будет жить без меня? Как Питер…
Тоска, боль и одиночество навалились остро, безжалостно, — и я скрючилась в кресле, давясь рыданиями до хриплого кашля, пока все чувства, все мысли поглощала чёрная пустота.
Всё это время, все эти долгие дни с момента, как мы бежали из дома, шок от произошедшего и постоянная опасность служили мне анестезией. Морозили чувства, не позволяя ощущать боль в полной мере. Но шок тоже рано или поздно проходит.
Мне казалось, я знаю, что это такое, когда вся твоя жизнь остаётся в прошлом, где-то по ту сторону сгоревших мостов. Теперь это чувство навалилось снова, сильнее и больнее, чем прежде. И теперь я знала, что никогда в полной мере не понимала смысла слова «отчаяние». До этого дня.
Зачем мне жизнь там, когда все, кого я люблю, останутся здесь? Для чего, для кого, заче…
— Лайза!
Тёплые руки обняли меня крепко и бережно. Прижали к себе. И когда ладонь Питера легла на мой затылок — гладя по волосам, утешая, успокаивая, — я, всхлипнув, попыталась отстраниться.
Когда он успел вернуться? Как я не услышала? Как теперь скрыть…
— Плачь. — Питер удержал меня, не давая отодвинуться. — Лучше плакать, чем держать всё в себе.
Я сдалась, обвив его шею руками, вцепившись в Питера, как в спасательный круг. Он стоял на коленях перед креслом, его кожа была горячей, и я вдруг поняла, насколько холодны мои пальцы.
— Я… столько людей из-за меня… и с тобой мы только встретились, и… завтра… — я приподняла голову; хриплые слова срывались с губ почти сами собой, — я не хочу, не хочу, не хочу…
Он касается губами моих щёк: одной, затем другой, промокая мои слёзы. Потом целует — даже не совсем целует, просто дотрагивается своими губами до моих и чуть отстраняется. В этом жесте нежность, поддержка, помощь, но это не помогает. Не делает пустоту внутри менее страшной, не выгоняет из сердца ледяную иглу, не уменьшает боль.
Не хочу этой боли. Не хочу этих мыслей, что назойливо шепчут «мама, Гвен, Мастер, Эш, Питер, Эмайн, завтра, последний день, навсегда». Что угодно, только не это.
Что угодно, только бы забыться.
Подавшись вперёд, я впиваюсь поцелуем в губы Питера. Отчаянно, жадно, так, будто никогда этого не делала. Он даже не сразу отвечает — словно не ожидал такой реакции, — и я крепче прижимаюсь к нему. Так крепко, так близко, что чувствую себя без одежды.
Помоги мне, Питер. Помоги не думать ни о чём — ни о прошлом, ни о будущем, ни о завтра, которое не может не наступить, завтра, в котором нас с тобой больше не будет…
И он сдаётся, целуя в ответ чувственно, страстно, даже безжалостно. Обнимает, стаскивает с кресла прямо на пол, на гобеленовый чехол — и целует, целует, целует, пока у меня не начинает кружиться голова. У него жаркое дыхание и жаркие пальцы, его ладони скользят под моей рубашкой — по животу, по изгибам талии, по спине, заставляя выгибаться навстречу и судорожно выдыхать прямо в его приоткрытые губы. Я дрожу, но теперь не от плача и не от холода: мне жарко, и воздуха не хватает…
