Наследники Фауста (СИ) - Клещенко Елена Владимировна (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗

Я ждала продолжения.

— Ты все уже знаешь?

— Знаю? О чем?

Она повернула голову, чуть подняла руку, коснулась ледяными пальцами моей щеки.

— Серьги. Значит, ты их взяла… только эти… зачем?..

Коралловые сережки моей родной матери, из шкатулки Дядюшки.

— Это муж подарил, — я соврала не задумываясь, ведь перстень с кораллом, что был у меня на руке, в самом деле подарил муж.

— Он был здесь. Он тебе… если не сказал, то спроси… я не могу… Дом этот будет твой. Деньги, ты знаешь, где. Возьми. Все твое.

Не помню, отказывалась я или благодарила, а потом учитель взял меня за руку, платком вытер мое лицо, поднял с колен и вывел из комнаты. Внизу он повернул меня к свету и строго спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

— Я? Хорошо, все в порядке, спасибо. Спина немного болит, но это оттого, что мы долго в дороге…

— Так, доигралась. Девушки! — Эта — твоя служанка?.. Сестра?! Ах, мужнина сестра, прошу меня простить… — (Я еле вспомнила, что теперь Янке следует быть не сестрой мне, а золовкой — какие сестры у безродных?) — Берите ее под руку, барышня, поведем ко мне. Здесь ей оставаться нельзя.

Я оперлась на Янкину руку, не вполне понимая, зачем надо куда-то идти — мне хотелось лечь. При чем же тут поясница, разве там должно болеть, когда… Но боли усиливались, и я ощутила смутный страх: вдруг и в самом деле произойдет то, чем меня пугали…

— Ну, кто? Кто у тебя, говори, молодая маменька!

Я слышала бодрый голос повитухи, другой женский голос, весело сказавший: «Да она не разглядит, поднесите поближе!», Янкин смешок и плеск воды; видела маленькое личико, искривленный рот и мокрые вихры, но то ли слезы застили мне глаза, и никак не удавалось их сморгнуть, то ли что-то случилось со зрением — все расплывалось. Впрочем, я знала и так, всегда, с самого первого дня.

— Сын. Иоганнес.

— Ого, прямо-таки сразу Иоганнес! На-ка, вот тебе твой Иоганнес, подержи у себя, пока я пеленки расстелю.

Мой сын был мокрый, горячий и такой маленький, какими, казалось мне, не бывают человеческие существа, и он прильнул ко мне так доверчиво, как до сих пор никто на свете. Потом его забрали и на все мои вопросы со смехом отвечали, что позаботятся о моем ребятенке как нельзя лучше, я могу спать спокойно, небось не бросят на улице. Говорили так, вряд ли злобно намекая, едва ли они знали, кто я есть, и не все ли равно? Роды продолжались десять часов, и меня сморил сон.

Когда я открыла глаза, рядом со мной был господин Майер. Совсем как в детстве, когда я болела крупом и, очнувшись от жара, увидела его, а он улыбнулся краешком губ и сказал по-латыни: заманила меня в гости, притворщица, — нарочито серьезным тоном, чтобы тетушка Лизбет думала, что он говорит сам с собой о важных медицинских материях…

— Все у тебя хорошо. Твой сын спит, как проснется, приложим к груди. Двух недель не дотерпел, если ты верно мне все сказала, а какой красавец! Вставать тебе пока не надо, но если хочешь есть или пить, только скажи.

— Тетушка Лизбет — что с ней?

Господин Майер поколебался, затем сказал твердо:

— Тетушки твоей больше нет. Она скончалась этой ночью. Я скрывал от тебя ход ее болезни, так как боялся… того, что ты в самом деле вытворила. А теперь больше не думай об этом, отныне твое занятие — ребенок.

— Да, я знаю. Хорошо, не буду, — покорно ответила я. Да, отныне я не сама по себе, отныне я — мать, и привыкать к этому титулу было трудно. Я вспомнила высокую кровать, застеленную чистым, и потом страшное круглое кресло для рожениц. То, чего я втайне боялась, так быстро осталось позади, а что было впереди? Теперь я, судя по всему, лежу в доме учителя, и тут же где-то мой ребенок, и едва ли госпожа Майер от всего этого в восторге. Не слишком-то она меня любила, пока я была девицей-прислугой, с чего бы ей обрадоваться замужней Марихен, то ли докторше, то ли соломенной вдове, которая свалилась к ней в дом со своим дитятком от неизвестного мужа?..

— Господин Майер, я хотела бы перебраться… в свой дом.

— Ну, только не сию минуту. Тебе нельзя вставать. Завтра, если захочешь, переберешься.

Глава 7

Самое любопытное — индейские травы, и тут мне не найти лучшего наставника, чем госпожа Исабель. Она использует растения иначе, чем медики и знахари Старого Света, и не в том дело, что травы иные, а в том, что многие из них действуют не на тело, а на душу. У этого дикого народа медицину трудно отделить от веры, и если препарат, влияющий на тело, изменяет состояние души, то здесь не обходится без демонов и богов, или же богов-демонов — злых и жестоких не менее наших бесов, но у них не зазорно просить помощи благочестивому лекарю. Нам это странно, как если бы германский медик, изготовляя снотворное или укрепляющее, призывал ангелов и архангелов. (Впрочем, ведь и церковное вино пьянит, а ладан заставляет биться сердце, и святые у католиков считаются покровителями различных недугов… но лучше оставлю эти домыслы.)

Им, так же, как и нам, известны снотворные и укрепляющие травы, но особое значение имеют, в случае снотворного, — сны, которые видит спящий, а в случае возбуждающего — мысли и озарения, которые посещают пациента. Та же кока, которой госпожа Исабель лечила меня от горной болезни, им привычна, как немцу вечерняя кружка пива. Она придает силы во время тяжелой работы или в бою (госпожа Исабель поведала мне, что для их покойного короля скороходы доставляли лед с горных вершин и рыбу с побережья, и во весь свой путь они жевали коку); она же радует на свадьбе или ином празднике. Когда нас в горах застигла гроза и я, признаться, решил, что настал конец света (в оправдание своей трусости скажу, что здешние грозы мало похожи на наши весенние и летние — струи ледяной воды хлещут, как оплеухи, молнии выжигают глаза, от громовых ударов молитвы замирают на устах, и только и ждешь, когда же эти горы обрушатся и погребут всех нас), тогда госпожа Исабель своей собственной ручкой положила мне в рот еще один шарик, и что бы вы думали — меня перестала колотить дрожь, и страх отступил. Но эта же кока — священная трава богини любви (любовь подразумевается отнюдь не небесная), а гадатели, особым образом обученные, гадают на ее листьях — в одних случаях жуют их, а в других не жуют и не употребляют иначе, но роняют и смотрят, как легли.

Есть и другая трава, чей дым вдыхают, чтобы вызвать видения. Таким путем можно узнать сокрытое: где находятся краденые вещи, а также враги или охотничья добыча, или кто совершил преступление. Я попробовал сам, но видений не испытал: действие приблизительно как от вина, но веселья меньше, а похмелье сильнее и гаже. Возможно, к этой траве нужна привычка. Другие племена, живущие к северу, на перешейке и дальше, а также на островах, как мне рассказали, курят ее просто для удовольствия или в знак дружбы, вроде нашего братского кубка.

Есть еще и иные травы, но к ним индейцы прибегают лишь на отдыхе, а не в походе, ибо действие их многократно сильнее. Так, они готовят некое питье, вызывающее безудержную рвоту, и употребляют его по большим праздникам, с музыкой и плясками и превеликой радостью. Об этом мне рассказал наш священник; он полагает, что извержение съеденного есть символ очищения перед богами, нечто вроде причастия наизнанку. И видно, что отец Михель у нас не медик. Головой ручаюсь, что это не простое рвотное. Расспрашивал госпожу Исабель, но она опять представилась непонимающей: мол, очищение — очищением, знаю такие травы, а праздники — праздниками, что тебе до них, коли ты не веруешь в наших богов, которых повергает твой Иисус?.. Она права, но перестать любопытствовать не могу.

Глава 8

Амалия взяла у меня расчет, заявив, что нанималась служить пожилой вдове, а не молодой матери. Я, впрочем, тоже не особенно мечтала отдавать приказания той, кто в иные времена приказывала мне. У тетушки я нашла шкатулку, полную серебра. Вдовью долю в доходах гильдии, к которой принадлежал господин Хондорф, я, конечно, не могла получить, да и не стремилась к этому. Но немедленно уехать назад в Виттенберг было бы слишком опасно для ребенка, и мы с Янкой обосновались в доме, в котором я выросла. Здесь дожидались меня мое старое платье, еще хуже того, в котором я ушла минувшим летом, и домашние деревянные башмаки. Платье я безжалостно распорола спереди, чтобы удобнее было кормить, а каблуком башмака вколотила гвоздик в стену над колыбелью и повесила на него образок святого Иоанна Златоуста.