Третий шеар Итериана (СИ) - Шевченко Ирина (первая книга TXT) 📗
Огонь повернет время вспять. Воздух повторит звучавшие когда-то слова…
— Холгер не говорил мне… — прошептала растерянно Арсэлис.
Йонела кивнула. Не говорил.
Ни о том, что за болезнь несколько месяцев продержала Этьена между жизнью и смертью. Ни о чем другом.
Не хотел волновать. Берег, как умел.
Теперь, верно, выскажет матери за то, что вовлекла его жену в старые семейные дела.
Но на то они и семейные.
А Йонела, между прочим, слова лишнего не сказала, ни тогда, ни сейчас. Не назвала ни одного имени. Так что Этьен до сих пор не знает. А Арсэлис… Арсэлис, как оказалось, умела задавать нужные вопросы, и старая шеари больше не видела причин скрывать от нее ответы.
Ветер пророчеств, отец всех ветров, на орлиных крыльях летающий между настоящим и будущим, никогда не касался ее мыслей, но не обязательно обладать даром прорицания, чтобы чувствовать приближающуюся опасность. Холгер слишком легко поверил в то, что с уходом Этьена исполнится обещание четырех. Или же по обыкновению не желал тревожить близких опасениями. Но пока ничего не решилось, нужно быть готовыми ко всему.
— Жаль ее, — вздохнула флейма, когда в разговоре всплыло имя Аллей. — Мне кажется, она сама запуталась…
— Вот именно, что сама, — жестко подтвердила Йонела. — Думала, что избрала легкий путь и слишком поздно поняла, что обратно по этому пути не вернешься.
Возможно, шеари была слишком резка, но это у людей не принято плохо говорить об ушедших, а дети Итериана и о мертвых, и о живых говорят правду.
Дорога отступника и впрямь не трудна. Ибо ведет вниз. Отрекись от любви во имя гордости. От породившей тебя стихии, чтобы сохранить сына. От сына — ради дочери.
А ведь могла сохранить все, включая жизнь.
Но смелости не хватило. Сил. Ума. И никто не помог, не подсказал, как лучше, не удержал от необдуманных шагов. Никто.
Потому и не любит Йонела вспоминать о матери старшего внука. А вспомнив, повторяет, как заклятье: «Сама виновата»…
Подслушать о чем они с Софи говорили, Лили не могла: наученный горьким опытом, Тьен надежно закрылся от постороннего внимания. Да и Генрих не успел бы добраться до их дома, если бы встретился с альвой уже после того, как шеар покинул квартиру Хамнетов. Это вселяло надежду. Если Лили предполагала такой итог, то это нормально, наверное. Она знала, что Софи понадобится время, чтобы свыкнуться со всем, что обрушилось на нее в одночасье, а ему трудно будет провести это время в одиночестве.
— Представляю, каково ей, — сказал Генрих. — Хотя… нет…
Они сидели на террасе, пили «приготовленный» по рецепту Эйнара чай. Сегодня был день откровений, и Тьен рассказал отцу о том, что произошло в Итериане и после. Боялся снова услышать или почувствовать, что его жизнь и его счастье для Генриха ничто рядом с вынашиваемыми тем планами, но все же отважился поделиться.
К счастью, страхи не оправдались.
— Нет, не представляю, — покачал головой Лэйд. — Я с самого начала знал, что моя Аллей — создание из иного мира. С самого начала…
Лицо его посветлело, даже морщины, казалось, разгладились, а глаза заблестели — то ли от слез, то ли от промелькнувших перед ними воспоминаний.
— Я был ребенком, когда мы встретились впервые. Дома меня отругали за что-то, и я сбежал к реке, прятался там ото всех… А она решила, что играю, и не могла понять смысла этой игры, потому и заговорила со мной. Я онемел от восторга, увидев ее. Стоял, разинув рот… Потом нашел в себе силы ответить. Мы разговорились… вылетело из головы о чем. Ни о чем, наверное. Но она приходила ко мне еще несколько раз, ждала там же, у реки. Не знаю, чем я заинтересовал ее… Хотел спросить, уже после, когда… но так и не решился… Глупо: столько вопросов, на которые теперь не узнать ответов, потому что тогда они казались неважными. Думал, потом…
Все счастливые похожи в стремлении жить одним днем.
— Да и не всегда хочется знать правду, понимаешь? — Генрих посмотрел на Тьена и вздохнул. — Я старался не задавать лишних вопросов. Даже о тебе. Мне достаточно было того, что ты — ее сын. Аллей хотела остаться в моем мире, а в те времена женщина, одна с ребенком, пусть и обеспеченная… Я предложил ей свое покровительство и свое имя. Просто дружеская услуга. В самых смелых мечтах не предполагал, чтобы она стала моей женой… по-настоящему. Я ведь был уже не молод, а она оставалась той же девочкой. Не только внешне, но и в душе. Ты ведь знаешь, как медленно взрослеют дети ее народа. Старик и юная красавица — сколько сплетен поползло. И ты родился всего через полгода после свадьбы… Но меня не пугали злые языки. Чего я боялся по-настоящему, так это того, что она снова исчезнет…
Прежде они не говорили об этом. Так не говорили. Вспоминали прошлое, маму, но то все были нейтральные воспоминания. Сейчас же отец открывал перед ним душу. Его боль становилась понятнее, и в то же время не такой уже резкой и щемящей.
Как сталось, что за годы в Итериане они так и не пришли к этому разговору? Наверное, не время было. А сейчас — в самый раз. Делиться потерями, каяться в ошибках.
Но ошибки Тьена еще поправимы. И слушая отца, он вместе с тем прислушивался издали к стуку родного сердца.
— Она не обещала остаться навсегда. Наоборот, обмолвилась как-то, в самом начале, что все еще изменится, возможно, и она вернется домой. Ей ведь трудно было, особенно в первое время — в чужом мире, без крыльев. Плакала ночами. Иногда пропадала на несколько дней. Когда ты родился, стало полегче. Она так радовалась тебе. Лишь иногда… Впрочем, пустое. Она тебя очень любила…
— Я знаю, — Тьен потянулся через стол и пожал руку понуро опустившего голову археолога. — Я ее тоже. И я помню, что обещал.
Наверное, не нужно было упоминать об этом сейчас, но уже вошло в привычку всякий раз, когда речь заходила о матери, повторять старое обещание.
Генрих вкинул голову. Но промелькнувшая во взгляде никому конкретно не адресованная застарелая ненависть быстро угасла — все же это был день совсем других разговоров.
— Ты обещал, да. Портрет. Фернан должен был забрать его из музея.
— Видимо, забыл. Ты же знаешь Фера…
Тьен отвел глаза: Фер никогда и ничего не забывал. В отличие от него.
А он забыл обо всем на свете, потому что…
Софи.
Как она там? Что делает? О чем думает?
Он мог бы сейчас находиться рядом, неслышимый и невидимый, или даже отсюда следить за ней. Но это было бы неправильно, особенно в свете ее сомнений.
И как ему смотреть на нее, не имея возможности прикоснуться? Стоять за ее спиной, чувствовать запах, слышать дыхание и не дотронуться, не прижать к себе, не утопить пальцы в мягких волнах волос…
— Прости, — проговорил Генрих сконфужено, словно сумел заглянуть в его мысли. — Я снова о своем. А должен, наверное…
Тьен непроизвольно фыркнул. Должен что? Утешать его? Уверять, что все решится? Так он это знает. Только тоскливо без нее. Каждая минута — вечность. Или сказать, какой он дурак, что сам не объяснился с Софи? Он знает и это.
— Должен был извиниться, что не понял тебя сразу, — закончил отец, борясь с неловкостью. — Не поверил в то, что эта девушка так много значит для тебя.
— Много, — согласился шеар. — Все.
— Расскажешь мне о ней?
Невинная просьба неожиданно всколыхнула в душе волну протеста.
Рассказать — это как поделиться. А поделиться — значит, отдать частичку бережно хранимого.
К такому Тьен был еще не готов. И вряд ли будет готов когда-нибудь.
— Она замечательная, — сказал он, не желая обижать отца молчанием. — Добрая. Умная. Красивая. У нее есть младшие брат и сестра. Она воспитывает их сама, без родителей. Мы познакомились, когда… она спасла меня. Подобрала раненого на улице и притащила домой.
Все, что связывало его с Софи, не получалось объяснить словами. На словах выходило банально и пошло.
— Раненого? — встрепенулся Генрих.
— Да. Я же говорил, чем занимался. До встречи с ней. Но… Расскажи лучше ты. О маме.
