Гадюка на бархате (СИ) - Смирнова Дина "Сфинксия" (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
— Но у каждого из нас есть свой долг. И хватит об этом, — припечатал Рихо, совершенно не понимавшей фиенновской манеры с наслаждением ковыряться в собственных ранах.
— Тут наш бастард абсолютно прав, братец! — нарочито грубо хохотнула Лавиния, салютуя бокалом Габриэлю.
— «Наш бастард», — криво усмехнулся тот, отвечая сестре таким же жестом. — Звучит так, словно…
— Словно байки, которые ходят о нашей семье, оказались правдой, братик.
— Создатель и Двое, что вы оба плетёте! — скривился Рихо. — И это благородная дама и духовное лицо…
— Мог бы и привыкнуть уже, — пожала плечами Лавиния. — Ханжа бахмийский!..
Они сидели втроём ещё какое-то время. Перебрасывались ничего не значащими фразами, но чувствовали, что этот разговор запомнится каждому из них надолго. А потом Габриэль с улыбкой кивнул сестре, успевшей перебраться на колени к Рихо, бросил ей короткую фразу о том, что хочет немного отдохнуть и вышел из комнаты.
Иногда Лавиния задавалась вопросом — мог ли кто-то ещё, кроме Габриэля, с такой лёгкостью принять её отношения с Рихо, противные людским законам и воле Создателя?.. И приходила к выводу, что сделать это могли бы немногие.
А сейчас она спрыгнула с коленей возлюбленного и, потянув Рихо за руку, сказала:
— Надеюсь, теперь ты не откажешься устроить мне небольшую экскурсию по вашему боэннскому обиталищу?
— Экскурсию?..
— Ну вообще-то, мне в ней и одного пункта хватит!.. Твоей комнаты.
Медлить Рихо не захотелось. Так что он молча взял Лавинию за руку и потащил в указанном направлении.
Его спальня здесь, в особняке, принадлежавшем местному епископу, была маленькой и просто обставленной. Только кровать впечатляла своими размерами и шириной, занимая большую часть комнаты. И венчал монументальный предмет мебели балдахин из слегка выцветшего зелёного бархата.
…Рихо сообразил, что уже с пару минут таращится на складки тяжёлой ткани, лишь когда Лавиния, успевшая зажечь в комнате свечи и раздеться, окликнула его с расстеленного ложа.
— Рихо? Ты чего там застыл?.. Стесняешься? — начала было Лавиния насмешливым тоном, но, похоже, застывший взгляд спутника сказал ей слишком много. Потому что, едва посмотрев в сторону Рихо, она — уже в одной только белой шелковой блузе — спрыгнула с постели и быстро подошла к нему.
— Лавиния, милая… — неловко сказал Рихо, с трудом прогоняя из мыслей картины, увиденные в проклятом сне. — Я… просто задумался, вот и всё.
— Вижу, — сухо сказала она. А потом обняла возлюбленного, прижимаясь щекой к его груди. — Я, чёрт возьми, не первый год сестра офицера Гончих. Насмотрелась, как вы с Габриэлем, возвращаясь в Фиорру, то от детей шарахаетесь, то на фонтаны таращитесь со священным ужасом. И сейчас то же самое, верно?.. Только что тебе на этот раз не угодило? Кровать?.. Так это, в конце концов, не единственное место, чтобы…
— Прекрати. Чувствую себя скорбным разумом калекой, — смуглая ладонь мягко накрыла её губы, но Лавиния и не подумала отстраняться. Наоборот, неторопливо прошлась языком от пальцев до запястья. И Рихо подумалось, что на балдахин и связанные с этой деталью интерьера воспоминания ему быстро становится абсолютно наплевать.
— Во-от как? — протянула она, уже успев засунуть горячую ладошку за ремень его штанов. — А я, что-то, знаешь ли, калекой тебя совсем не ощущаю…
— Дьявол, я с тобой рехнусь когда-нибудь! — почти прорычал Рихо, подхватывая возлюбленную под обнажённые бёдра, чтобы уже через мгновение распластать её на казавшейся теперь вполне привлекательной постели. Шёлк блузы затрещал, поспешно сдёрнутый под шипение её владелицы: «Лутецийская работа!.. Не порви, варвар!», но очень скоро той сделалось совсем не до судьбы изящной вещицы.
***
Дождь за окном прекратился, но боэннская ночь оставалась всё такой же сырой и холодной. Промозглая тьма словно бы пыталась дотянуться своими щупальцами до жарко натопленной спальни, и огоньки свечей в серебряных подсвечниках подрагивали от сквозняка.
Ложиться сегодня Габриэль не собирался и, зябко поёжившись, уселся в кресло рядом с маленьким прикроватным столиком, который занимала очередная стопка церковной документации.
По мнению Рихо, донесения должны были непременно сниться молодому кардиналу в кошмарах, и временами тому казалось, что друг не так уж далёк от истины. Но сейчас раздумья о Рихо и кошмарах невольно заставили Габриэля вспомнить один сегодняшний разговор.
…Эулалия смотрела внимательно и жадно. И Габриэль видел в больших чёрных глазах такую абсолютную веру в него, какую предпочёл бы не видеть никогда. Потому что слишком хорошо знал, до чего человека способно довести слепое поклонение кому-то смертному.
— Ваше высокопреосвященство, — наконец несмело нарушила тишину она. — Вы говорили, что господину Агилару тоже, как и мне приснился странный сон?.. А что именно он видел?
— Господин Агилар оказался не столь откровенен, как ты. Он ничего толком мне не рассказал, кроме того, что в этом кошмаре оказался словно бы в твоём теле. И ещё говорил про какого-то Сандро из вашего Ковена…
Уже через мгновение Габриэль пожалел о том, что поделился со своей посетительницей словами Рихо. Услышав имя «Сандро», та побелела как мел и вжалась в спинку стула, на котором сидела. В глазах её читался настоящий ужас, а тонкие пальцы судорожно вцепились в край габриэлева письменного стола.
— Ваше высокопреосвященство… — прошептала она и замолкла, похоже, боясь расплакаться.
Габриэль хорошо себе представлял, как в Стихийном Ковене обращаются с адептами. В Обители Терновых Шипов нравы магов изучали не менее тщательно, чем охотник изучает повадки опасного зверя. И он догадывался, что успело выпасть на долю Эулалии, до того, как она успела стать личной ученицей Сигеберта.
Только вот утешать запуганных женщин Габриэль никогда не умел. Поэтому лишь сказал со вздохом:
— Я понимаю, что увиденное Рихо, вряд ли было приятным для тебя. Но сейчас это осталось в прошлом. И можешь быть уверена в том, что попусту болтать о своём сне Рихо не станет.
— Я… Мне так стыдно, ваше высокопреосвященство, — голос Эулалии сделался ещё тише. — Господин Агилар… и вы… Вы теперь знаете, какая я грязная… Недостойная! — она всё-таки расплакалась, закрыв лицо узкими ладонями. Но плакала не в голос, а почти беззвучно, только пару раз с её губ срывались тихие всхлипы.
Чародейка из рода эдетанских аристократов нисколько не была похожа на ту, другую, которую Габриэль любил и не сумел защитить. Но почему-то её облик всё чаще будил в нём воспоминания о Шайле. А вместе с ними — неуместную жалость к той, которая для него должна была оставаться лишь полезным Церкви орудием.
Орудие нельзя беречь в ущерб важным целям. Но кто сказал что с ним нужно обращаться небрежно, особенно если оно представляет немалую ценность?.. Утешив себя тем, что руководствуется именно этими рассуждениями, Габриэль сказал:
— Недостойной?.. Но с чего бы той, что предана Церкви, считать себя таковой? Думаешь, офицерам и рядовым Гончих не случается оказываться в плену и терпеть… издевательства? Такие вещи делают недостойным только того, кто их совершает.
Габриэлю совсем не нравилось то, какие банальности он изрекает с умным видом. Но, кажется, до Эулалии ему всё-таки удалось достучаться. Во всяком случае, теперь она смотрела на него с любопытством, а не с обречённостью затравленного зверька.
— Как вы можете сравнивать меня и воинов Церкви?.. — с изумлением спросила она. — Я…
— Ты такой же человек, как и любой из них.
«И хотел бы я дожить до того дня, когда церковные иерархи признают это. Но раз уж не доживу, то хотя бы постараюсь его приблизить».
— Даже Двое были всего лишь людьми, — это было истиной, пусть и звучало сейчас с каким-то еретическим оттенком. Но Габриэль уже привык пользоваться теми привилегиями, которые давал ему высокий сан — будь то возможность спасти друга от костра или широко трактовать законы Церкви. — А о магии в священных текстах и вовсе не сказано ничего конкретного. Я думаю, вопрос лишь в том, для чего её использовать. Когда-нибудь в Тирре поймут свою неправоту по отношению к чародеям. И попросят у них прощения, — вот последнее — уже откровенная ересь. Только Габриэль ничуть не жалел о сказанном, видя каким огнём вспыхнули глаза Эулалии.
