Черный Янгар - Демина Карина (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
Красная.
Сладкая.
Та, что стоит за спиной Янгара, подалась вперед. И Олли, покачнувшись, опустился на колени…
…а та, что стоит за спиной Янгара, замерла. Она ждала… и, не дождавшись, завизжала:
– Добей!
Жаль. Янгар надеялся, что получится ее обмануть.
– Добей! – подхватила толпа, подчиняясь ее воле. И людское море всколыхнулось. Еще немного, и оно решится попробовать ограду на прочность.
– Не вышло. – Янгар отбросил косы за спину и протянул бывшему врагу руку. – Хотя попытаться стоило. Мертвецы ей без надобности, а вот живых она не отпустит.
– Как ты…
Олли рукавом зажал царапину на горле, длинную, кровящую, но неопасную.
– Да просто бегать не впервой.
Та, что некогда была человеком, поднялась. Янгар слышал эхо ее гнева и жажду, многократно усилившуюся. Она сходила с ума от ярости и бессилия.
– Глупец, – сказала она, отбрасывая с лица полог ткани.
И солнце отпрянуло, не желая смотреть в ее лицо.
Бледное.
Совершенное каждой своей чертой и уродливое в этом совершенстве.
– Не смотри на нее. Если хочешь сохранить разум, нельзя заглядывать в глаза сумеречнице, – сказали Янгару, и холодные пальцы легли в его ладонь. И он сжал, опасаясь, что если выпустит их, то его жена исчезнет. Она же, услышав этот страх, обняла его.
Хрупкая девочка в медвежьей шкуре, которая не скрывала ее наготы, и Янгар набросил поверх шкуры плащ. Он наклонился, коснулся губами рыжих волос, от которых исходил пьянящий аромат лета.
– Прости. – Он не знал, сумеет ли вытащить ее.
Попробует.
– За что?
– За то, что не защитил. И спасибо.
– За что?
У нее светлая улыбка.
– За то, – Янгар коснулся камешка на веревке, – что уберегла.
Под крыльями тени становилось холодно. И как-то обидно было умереть сейчас.
…Смотри, милая, смотри хорошенько.
Восковые свечи ровно горят, и пламя их отражается в старом зеркале. Серебро потемнело от времени, и каждый день старуха начищает зеркало мелким песком и гладкой бархатною тряпкой.
Пиркко сидит на ковре и наблюдает.
У старухи тонкие руки, кожа на которых обвисает складками. Ногти на пальцах ребристые, нехорошие. Волосы седые она прячет под платком, который надвигает по самые брови.
Старуха водит-водит ладонью по серебру, приговаривая:
– Для моей, для красавицы…
Пиркко улыбается. Она не боится старухи.
От платья ее пахнет травами. А под широкой верхней юбкой скрывается множество удивительных вещей: серебряные иглы и сухие листья, корешки, похожие на человечков, заячья лапа, перья птичьи и жабья ломкая шкура.
Старуха позволяет играть с этими сокровищами и, когда Пиркко устает, усаживает ее перед зеркалом.
– Ты ж моя девочка, ты ж моя красавица… – Старуха расчесывает волосы Пиркко резным гребнем, и темные кудри становятся еще темнее, а кожа, наоборот, белеет. – Есть ли на Севере девочка краше?
– Нету! – Пиркко весело.
И радостно. Ей нравится быть самой лучшей. Папа ее любит. Он привез из-за моря туфельки, шубку горностаевую и куклу большую с фарфоровым лицом, которое почти как настоящее.
– Правильно, – мурлычет старуха, и древняя трехцветная кошка, один глаз которой синий, а другой желтый, трется о ноги Пиркко. – Ты моя красавица… и всегда будешь ею.
– Как мама?
Старуха кривит губы.
– Мама твоя меня не слушала и поистратила всю красоту, высохла. Поэтому муж на нее и не смотрит.
Каждое слово что плевок. И гребень больно дергает за волосы, отчего Пиркко плачет. А старуха, спохватившись, обнимает ее:
– Ты-то будешь меня слушать.
– И буду красивой?
– Будешь, конечно, будешь, милая.
Старуха мешает травы, растирая их кривыми пальцами. Отловив на заднем дворе черную курицу, старуха зажимает ее под локтем и ловко перерезает птице горло. Курица дергается, а кровь ее наполняет чашу.
– Запоминай, милая. Красоту беречь надо. Время не обманешь, но…
Кровь, сдобренная травами, сладка, хотя пить ее немного противно.
И из-под кровати выбираются тени, ползут к кривым старушечьим ногам, тычутся в обмотанные тряпьем ступни. Старуха теней не видит, а им тоже хочется крови.
– …Но так ты долго не будешь стареть.
Пиркко делится кровью с тенями, и трехцветная кошка, выгнув спину, шипит. А Пиркко поворачивается к зеркалу, разглядывает свое отражение.
Красива она?
Нет на Севере девочки краше… И не будет.
Никогда.
И Пиркко, вскинув голову, усмехнулась.
Что ж, Черный Янгар сам выбрал свою дорогу. Она дважды предлагала ему все, а он отказался. Ради той, которая и человеком-то не была!
Почему?
– Убей их, – приказала она, и Талли, глупый Талли, который всегда был трусоват, попятился. Сбежать желает? Неужели не ясно, что от нее теперь не сбежишь?
Пиркко бросила взгляд в зеркальце, которое с собой носила. Хороша? Чудо как хороша!
Тогда почему он отказался?
Ослеп? Обезумел?
Глупец, как есть глупец. И Талли тоже, и прочие.
Огляделась Пиркко и, дотянувшись до бледного лица – раб, ничтожество, чья жизнь не стоит и медяка, – ударила наотмашь. Когти вспороли горло, и хлынула на белые одежды кейне кровь. Она же, приникнув к ране, пила, силясь утолить странную жажду.
Пила.
Сил прибавлялось.
И, рассмеявшись, Пиркко оттолкнула мертвеца.
Крови нужно много.
– Остановись, пожалуйста! – Талли все же посмел заступить ей путь, но был отброшен в сторону. Он покатился, выронив бесполезный клинок.
Предатель.
И не он один. Все кругом, на кого ни глянь, застыли в ужасе. Бежать готовы или ударить. Пусть попробуют, пусть посмеют только обнажить оружие против своей кейне.
Думают, что у нее на всех не хватит сил?
Ошибаются.
– Смотри! – Пиркко знала, что Янгхаар Каапо слышит ее. И, сняв с пояса кошель, вытряхнула из него Печать. Некогда раскаленная, ныне та покорилась воле Пиркко. Печать лежала на ладони кейне куском камня, оболочкой, под которой билась живая сила.
Ее хватит, чтобы утолить жажду.
– Смотри! – Она поднесла Печать к губам, на которых еще осталась кровь.
Глоток.
И еще один.
Чужая сила льется горячим потоком, обжигая горло, иссушая губы. Пьет Пиркко, ощущая, как легким, невесомым становится тело. И беззвучно разворачиваются за спиной крылья сумрака.
Кто-то кричит и захлебывается собственным криком.
Кто-то падает ниц и, прикрыв голову руками, молит богов о пощаде.
Кто-то хватается за сталь и стонет, когда та, раскаленная сумраком, режет пальцы.
Пускай.
Визжат. Мечутся. Ищут спасения. Боятся. Прячутся, растягивая агонию. Так даже интересней.
Мир, окрасившись в серые тона, предлагал поиграть. Он рассыпал сотни человеческих сердец, которые стучали, призывая Пиркко собрать их.
Как бусины. Только живые.
Да, ей нужно новое ожерелье, и Пиркко знает, чье сердце станет первым.
Печать рассыпалась прахом, и ветер, который все еще не желал покориться, подхватил его, швырнул на арену.
– Стой! Я не пущу тебя! – Талли, глупый братец Талли встал на пути. Руки дрожат, но держат рукоять меча, а острие направлено в грудь Пиркко.
– Неужели ты ударишь меня? – спросила она, наклонив голову. – Свою сестру?
– Ты… – Он сглотнул и нервно оглянулся, но меч не опустил. – Ты чудовище!
– Я?
Крылья сумрака трепетали на ветру, но с каждой минутой крепли. Они тянули силы из обезумевшей толпы, которая щедро делилась своими страхами, из выцветшего неба, из воды, что становилась ядом, из самой земли, иссушая ее.
– Только ли я? – Пиркко коснулась мизинцем острия, отвела в сторону. – Скажи, разве ты не помогал мне? Разве не ты предложил убить отца?
Талли отступил на шаг.
– Тебе так хотелось получить наследство, а он бы еще долго прожил. Или не в наследстве дело, а ты боялся, что отец пожертвует и тобой?
– Я…
– Ты, Талли, именно ты принес мне яд. И ты отправился к Янгару, зная, что я собираюсь делать. Ты ведь мог предупредить его, но промолчал. А теперь что? Жалко стало?
