После (СИ) - Шнайдер Анна (книги без регистрации txt) 📗
— Сильные негативные эмоции всегда выходят на первый план. Твои эмоции были усилены проклятьем.
— Не только им, — сказала она почти неслышно и зажмурилась от неловкости. — Аарон… он много говорил…
— Я представляю. — В голосе мужа слышалась ирония, но она не была злой. — На вранье мой брат был горазд, как я теперь понимаю.
— В том-то и дело, что это было не совсем вранье, Арен. Это была правда, но вывернутая наизнанку.
— Интересное сравнение. Приведи-ка пример, Вик.
Кажется, ему и правда было интересно, и Виктория, приободрившись — как же давно они последний раз вот так беседовали! — призналась:
— Агата. Когда ты сообщил мне, что собираешься назвать так нашу дочь, Аарон, узнав это, хмыкнул и сказал: «Неудивительно, так ведь звали погибшую невесту Арена».
Муж словно закаменел, и она слегка испугалась.
— Я знаю, это глупо…
— Не то слово, — произнес Арен негромко. — Это не глупо, это гениально, Вик. Да, Агатой звали мою невесту. Но еще так звали мою мать. А Александром — отца.
— Я помню. Не сердись, я…
— Я не сержусь. Ты была под проклятьем, которое сам Аарон и поставил, и умело этим пользовался. Даже если бы ты рассказала мне об этих его словах, он смог бы оправдаться, заявив, что ты не так его поняла и вообще он совсем не то имел в виду.
— Арен… — Виктория, почувствовав, что мужу неприятно и больно, потянулась к нему, прижалась губами к подбородку, щеке, и наконец — коснулась крепко сжатых губ.
Несколько секунд император не двигался, а потом, вздохнув, словно приняв какое-то решение, ответил на поцелуй, и Виктория вспыхнула от радостного удовольствия, что он здесь, с ней, и отвечает на ее чувства. Что его руки нежно ласкают ее тело, и от каждого прикосновения жар внизу живота усиливается, разгорается, как пламя Геенны.
— Я тебя люблю, — выдохнула Виктория, обнимая мужа, и он замер, застыл, и ей вдруг показалось, что он даже слегка похолодел. — Арен?.. — Она встревожилась, но больше ничего спросить не успела, потому что император шепнул:
— Все хорошо. Лежи, Вик. — А через минуту стало не до разговоров, да и мысли в голове не оформлялись, полностью вытесненные страстью и желанием.
И Виктория совершенно не заметила, как уснула.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
София проснулась резко, и ей на мгновение показалось, что она находится не в собственной постели, а в ледяной воде. Было мерзко и гадко, и хотелось смыть с себя все, снять вместе с кожей, выпотрошить внутренности и остаться одной лишь оболочкой, и желательно, без памяти и чувств.
— Арен… — всхлипнула София, обнимая его обеими руками как можно крепче. Пальцы коснулись волос — мокрые и холодные пряди. Но запах, душный запах другой женщины все равно на них оставался.
— Не хотел идти, но не смог, — прошептал Арен, утыкаясь лбом ей в плечо. — Прости, что разбудил и сделал больно.
— Твоя боль — моя боль, — ответила София, поглаживая влажные плечи, которые казались ей напряженными, каменными. — Все хорошо. С чем бы ты ни пришел ко мне, главное, что пришел. С тобой лучше, чем без тебя.
Она не стала спрашивать, почему ему так мерзко — догадалась и сама. И почему прежде, чем перенестись к ней, он пошел в душ, София тоже прекрасно понимала, да и чувствовала. Арена тошнило от самого себя. Но ее — нет, и она медленно, осторожно начала целовать его. Сначала щеки, потом шею, после приподняла голову, коснулась губ, и он выдохнул:
— Софи, я…
— Не надо. — Она прижалась теснее, потерлась бедрами. — Это не важно и ничего не меняет.
— Я не спал с ней, — сказал он все же с горечью. — Не смог. Усыпил и ушел.
— Арен, послушай. — София обхватила ладонями его лицо, горячо шепча прямо в губы: — Я люблю тебя и никогда не стану осуждать. Я понимаю, что Виктория твоя жена, и не буду упрекать за близость с ней. Я люблю тебя, — повторила она, с радостью ощущая, как светлеют его эмоции, становятся легче и прозрачнее. — И знаю, что ты любишь меня. Мы справимся.
Он наконец поцеловал ее сам, одновременно с этим вспыхивая пламенем — и эта вспышка уничтожила остатки запаха Виктории.
Остались только они вдвоем. Их ласковые слова, руки и губы, их торопливое дыхание и сбивчивые стоны, и бьющиеся в унисон сердца, и невероятное чувство единения, когда один продолжает другого, и оба в равной степени и берут, и отдают.
И каждый раз — как последний.
Уснуть по-настоящему крепко так и не получилось. Несмотря на то, что говорила и делала София этой ночью, Арену было мерзко, и он понимал, что это «мерзко» может растянуться на долгие годы. Он будет вынужден быть с Викторией, не желая причинять ей боль, и тем самым истязать Софию, потому что не способен отказаться от нее, да и если откажется — вряд ли это станет для нее великой радостью.
Со всех сторон был тупик, и от ощущения запертой клетки саднило в сердце. И это признание в любви… Виктория, произнося его, верила, что говорит правду, и от этого тоже было тошно. Арен не понимал, как можно говорить «люблю», совершенно не интересуясь жизнью человека, желая только, чтобы он был рядом, и неважно, по своей воле или насильно. Для него это слово было не просто словом, которое можно бросить в горячке, и он никогда не стал бы говорить его, не осознавая, что действительно любит. И что же — Виктория думает, будто любит его? Что это не влюбленность, не симпатия, не желание сделать своим, а именно любовь?
Все внутри Арена восставало против такого утверждения. Защитник, было бы гораздо проще, если бы Виктория не говорила ничего подобного! Хотя «проще» — это слово сюда не подходит. Но слово «любовь» не подходит еще больше, и не надо трогать это святое чувство. Но и объяснить это жене тоже невозможно — она лишь обидится, расстроится, начнет переживать и плакать. Конечно, кому приятно будет услышать, что твой собственный муж не желает слышать из твоих уст «люблю»?
А Арен и правда не желал. И не только потому что не верил в любовь Виктории по отношению к себе, но и потому что ему казалось, будто он предает Софию еще сильнее, когда молча слушает такие признания и ничего не отвечает, словно соглашается с супругой.
Мерзко.
София рядом зашевелилась, потянулась и, обняв его, шепнула:
— Опять ты рассуждаешь обо всяких гадостях.
— И не даю тебе спать, — хмыкнул Арен, целуя ее и замирая от совместной нежности, в который раз не способный отделить себя от Софии.
— Да что я, ты себе спать не даешь. — Она вздохнула и погладила его по груди. — Как Агата чувствовала себя вечером? Днем она почему-то была немного вялой.
— Вечером тоже. Возможно, это из-за эмпатии, так бывает, если слишком долго ощущать чужие эмоции в большом количестве. Посмотрим, что будет сегодня. А у тебя так и не получается создать родовой щит?
— Нет, но Вано пока не теряет надежды.
— Это правильно. Давай я расскажу о родовой магии то, что недавно выяснилось, вдруг поможет. Все равно ведь не спим.
— И сил нет на что-то более интересное? — протянула София со смешком, и Арен даже в темноте рассмотрел ее лукавую улыбку и блеск ласковых глаз.
— Боюсь, что да, — признался он, тоже улыбнувшись. — Иначе мне завтра придется весь день провести в обнимку с подушкой. Слушай и запоминай, Софи. Я не буду запечатывать это знание, но о нем, конечно, никому нельзя рассказывать. Даже Вано и твоей маме.
— Я понимаю.
Арен быстро поведал Софии про письмо, доставшееся ему в наследство, где рассказывалось о Бездне, про поиски Рона и Эн, про Венец и про Геенну, оказавшуюся множеством абсолютных энергетических щитов.
София слушала молча, и лишь легкая дрожь и похолодевшие эмоции выдавали ее волнение.
— Это действительно ужасно, — произнесла она негромко, когда император закончил. — Такая жертва… Я понимаю, но становится не по себе. Они, получается, не живы, но и не мертвы до конца. Помнишь гимн охранителей? «Горит, не погаснет огонь наших душ, горит это пламя навечно. Мы — щит, мы — граница, мы — смелость и дух, мы — братья и сестры, мы — вечность».
