Солнечный страж (СИ) - Фир Мария (бесплатная библиотека электронных книг TXT) 📗
Будут ли у меня дети когда-нибудь? Рамине за прошедший год уже дважды случилось забеременеть, и оба раза она вся исходила злобой, когда нужно было идти к лекарке и тратиться на дорогой, но весьма действенный эликсир, избавляющий от ребёнка. Ради зелья ей приходилось влезать в долги. Это было ужасно — проглатывать отраву и ждать, когда крохотная жизнь внутри погаснет, а тело захочет избавиться от случайного «подарка», и я очень боялась, что подобное может случиться со мной. К счастью, всё обходилось, и я украдкой благодарила милостивую Нииру за то, что не дарит мне нежеланных детей. После второй войны Ниира попала в немилость у церкви, её стали открыто называть богиней эльфов. Статуи и лики лунной покровительницы убрали с глаз народа, и люди потихоньку начали избавляться от стихов и молитвенников, страшась попасть под гнев Ордена Инквизиции. Всё бы ничего, да вот только луну с неба не сотрёшь — она насмешливо смотрела на всю эту суету и продолжала дарить детей и эльфийкам, и человеческим женщинам.
Глава 4.2
Мой дар никак не хотел униматься: я чувствовала, как пламя разливается теперь уже не только внутри моей груди, но и приливает к ушам, к кончикам пальцев. Я умела призывать белый огонь — невысокие, ласковые язычки почти невидимого пламени, отгоняющие нечисть и болезни. В приюте меня побаивался маленький, почти прозрачный дух, живущий в каморке с метёлками и тряпками. Прижав ладони к груди, я могла унять кашель или сердечную боль — себе, потому что никто и никогда не обращался ко мне с подобной просьбой. Они не знали, что у меня есть дар. Обычные люди не могли видеть силу, что несёт моя чистая кровь. «Кровь, быть может, чистая, а сама ты грязная. Падшая девка. Тьфу», — услышала я однажды от старухи в «Усатом волке».
Мне нужно было поговорить с кем-то. С кем-то, кто не накинется на меня с поварёшкой и не начнёт отпускать непристойности, кто выслушает внимательно, не перебивая… В Вестене у меня была матушка Евраксия, а после — её маленькая могилка, которую мы с Майей сплошь усадили анютиными глазками. Ах, Майя, теперь ты ближе к доброй настоятельнице, чем я, мне было бы стыдно смотреть в ваши светлые лица.
Я поднялась по лестнице на второй этаж, туда, где в настежь распахнутых незанятых комнатах прибиралась Тихая Уна. Она была не слишком общительна — немота навсегда отделила её от мира болтливых женщин, но уши у неё были на месте. И сердце, кажется, тоже.
— Что мне делать? — тихо спросила я, в двух словах пересказав ей историю с Солнечным стражем и о том, как ожил во мне запрятанный внутрь дар, как мешает мне дышать, обжигает изнутри.
Уна не торопилась. Она никогда и никуда не торопилась. Истинная северянка — никакой суеты или лишних движений. Подбила опавшие подушки, застелила кровать, смахнула с подоконника табачный пепел и невзначай влетевший в окно сухой листочек. Казалось, моя проблема нисколько не тронула её, но потом женщина повернулась ко мне и внимательно оглядела с головы до ног. Прикоснулась к тому месту, где вчера пульсировала боль, покачала головой и задумалась. Я видела, как в её глазах вдруг мелькнуло озарение, она взяла меня за руку и повела за собой — на небольшую площадку вверху лестницы, огороженную резными перилами. Её губы пришли в движение, а руками она помогала себе выразить мысль:
— У тебя дар, — сказала Уна. — Что ты делаешь здесь? Почему ты не в академии?
Я улыбнулась. Этот вопрос мне доводилось слышать уже много раз. Почему я не в академии? Да потому, что за обучение нужно платить, а мне нечем. Если в прежние времена в магические школы принимали всех, кто обладал способностями, а королевская казна до поры до времени оплачивала содержание сирот, то теперь все средства государства были брошены на усиление границ и наведение порядка после войны. Орден Инквизиции обходился также недёшево, а люди не слишком охотно платили дань, которая шла на поимку некромантов. Простые люди больше боялись инквизиторов, чем некромантов, которые были и в мирное-то время большой редкостью, а уж после войны и подавно.
— Тебе нельзя здесь оставаться, — прочитала я по губам немой женщины.
Её губы кривились набок, но всё же я могла разобрать слова. А может быть, дар помогал мне лучше понять говорившую. Я видела сквозь её сухую пергаментную кожу туго скрученные узлы парализованных мышц — от щеки вниз, по шее будто тянулась одна напряжённая верёвка. Когда Уна пыталась говорить, на её лице читалось такое усердие, словно она хотела прорваться сквозь ткань между мирами, ведь её мир мыслей был отделён преградой от мира слов. Я осторожно прикоснулась ладонью к щеке, которую задела когда-то молния, и она испуганно отшатнулась.
— Погоди, прошу тебя, — я умоляюще попросила её не двигаться и пообещала не призывать никаких молний или огненных шаров.
Нет, мой дар был совсем другим. Как там сказал Эдвин Сандберг? Медицинский факультет или целительский? Я прикрыла глаза. Таверна была ещё почти пуста, на кухне громко гремела посудой Кьяра и две поварихи. Рамина дрыхла без задних ног в нашей каморке. Хозяин отправился за плотником — недавно случилась драка, и нужно было починить пару лавок и разломанный стол. Вышибала Курт болтался на рыночной площади в поисках того, на ком можно было вновь размять кулаки.
Уна придерживала за запястья мои руки, обнявшие её голову. Она готова была в любой момент оттолкнуть меня, и это мешало мне сосредоточиться. Слишком много волнения и напряжения — теперь я поняла, почему лекари часто уговаривают своих подопечных успокоиться. Дар отзывается на эмоции, плещется внутри, как бурлящее в котелке снадобье, его тяжело направлять, если больной оказывает сопротивление. Я прикрыла глаза, но продолжала смотреть в неё — не знаю, как, прежде ничего подобного ни на ком, кроме самой себя, я не осуществляла. Я видела, что дело совсем не в уродстве и параличе, которые были оставлены заклинанием. Тихая Уна замолчала вовсе не поэтому — внешние проявления скрывали под собой концентрированный, пульсирующий страх.
Страх закрепился где-то внутри головы женщины, приклеился к её мозгу и обездвижил ту часть, которая отвечает за голос. Нужно только… всего только направить силу в то место и развязать этот невидимый узел. В тот момент я не понимала, что могу по неосторожности убить. Что я ничего не умею. Что мне никогда не поступить в академию и не стать целительницей. Но я решилась. Усилием воли зачерпнула крохотную ложечку от внутреннего белого огня и послала тёплый сгусток энергии в голову Уны.
Она вскрикнула, толкнула меня изо всех сил, и сама едва не скатилась вниз по лестнице, потеряв равновесие. Я кинулась к ней, ещё не соображая, что произошло.
— Что это? — дрожащим голосом проговорила она. Язык ещё не слушался её и вышло «шшшто ешшто».
— Не знаю, я просто… — и я осеклась, потому что пересказать всё случившееся внутри меня за последние минуты было попросту невозможно. Уна сидела на полу и раскачивалась, сжимая пальцами виски. — Тебе больно?
— Н-н-нет, — полушёпотом просипела она, — шшшстрашшно…
— Мне тоже, — призналась я и обняла её.
Мы украдкой перебрались в её комнатку в задней части таверны и с час или около того приходили в себя. Постепенно руки женщины перестали дрожать, и она всё реже ощупывала свой рот и удивлялась, что ей удавалось вновь произносить слова. Её лицо понемногу прояснялось, когда она повторяла раз за разом:
— Какое чудо, какое чудо… Сония. Ты должна учиться. Ты станешь лечить больных…
Мне вдруг представилось смеющееся лицо Солнечного стража Эдвина и его искристые глаза, будто он вновь посмотрел на меня и чуть снисходительно поднял бровь:
— Чудо? Какое же это чудо? Медицинский факультет, первый курс. Да это заклинание на первом же занятии изучают!
Если бы только увидеть его ещё раз… Чтобы поблагодарить за те мгновения, что мы были рядом. За то, что прикоснулся ко мне на стене, что стоял рядом, когда разоблачали демонов, что задержался со мной на крыльце. Если бы! Я отчаянно обманывала себя — ещё одного раза мне было бы мало. Я бы хотела смотреть на него всегда, каждое утро, каждый день, каждую ночь…
