Хозяин видений (СИ) - Ангел Ксюша (лучшие книги .TXT) 📗
— Отпустить, отпустить тоска…
Когда я открыла глаза, увидела, что губы у нее не шевелятся, а голос все равно звучит у меня в голове. Потом мы хлестали друг друга вениками, хохотали, а после бани Люсия бросилась в сугроб — как была, в неглиже. Мы бежали босиком по снегу до ее палатки, там упали на лежанку, закутались в одеяла и грелись.
Люсия заварила чай из трав. Сказала, что собирала их на лугах в центре России, где они жили летом. Дар целителя ей достался от мамы — она была хищной из племени тали из США. Барт почувствовал Люсию еще до рождения, но родители уговорили его не забирать девочку сразу. Поэтому она росла с ними, втайне от тали в пригороде Солт Лэйк Сити до тринадцати лет, а потом сама изъявила желание примкнуть к сольвейгам. И ничуть об этом не пожалела. Люсия была их сердцем — ярким, горячим, трепещущим естеством племени светлых.
— Барт говорить, ты должна забывать, — сказала она, когда мы оделись и допили чай. — Научиться… как это по-русски? Отпустить?
— Отпускать, — поправила я. — Это сложно.
— Совсем нет, — ответила она, заплетая огненно-рыжие волосы в косу. Ее кожа — молочно-белая, гладкая, вопреки всем законам, придуманным природой для рыжих, не была испорчена ни одной веснушкой. — Ты выжить. Драугр уйти. Учиться понимать главное. Ты выжить — это главное.
— Ты знаешь мою историю? Полностью? Потому что иначе…
— Я видеть! — перебила Люсия, приставив указательный палец ко лбу. — Жить с тобой каждую ночь. Плакать с тобой. Нас связать боги. — Она вздохнула. — Но ты понимать, что главное — выжить. Есть цель. Ты, я, все мы.
— Возможно… Ты видела, что меня ждет? Если уйду от вас?
Она улыбнулась. Темно-серые глаза расширились от радости, и девушка кивнула:
— Там тебя ждать кто-то. Ты изменить его, он изменить тебя.
— Меня там никто не ждать, — передразнила я ее и рассмеялась. — Кроме Глеба.
— Твой вождь ждать тебя, — подмигнула она, тут же испортив мне настроение. Наверное, я не готова отпускать. Потому что воспоминания о Владе кололись до крови, бередили покрытые коркой раны и невероятно раздражали.
— Мужчины считать, они главные, — внезапно посерьезнев, произнесла Люсия. — Твои мужчины зависеть от тебя. Меняться. Так кто главный?
— Я не хочу быть главной, — вздохнула я. — Просто хочу, чтоб меня оставили в покое.
— Покой не для сольвейг, — улыбнулась она. — Сольвейг — всегда проблема.
— Наверное, так и есть, — согласилась я.
Следующие несколько недель прошли бурно. Днем я полностью выматывалась, помогая женщинам по хозяйству, а вечерами мы с Люсией сидели в ее палатке, держась за руки, и учились общаться без слов. Тогда мне казалось, я растворяюсь в ее больших серых глазах, проникаю в нее, а она проникает в меня. И когда она была во мне, то вычерпывала боль пригоршнями — методично и постепенно освобождаю душу, наполняя ее светом, спокойствием, умиротворением.
Иногда я говорила с Бартом, и он поведал мне легенды о первом сольвейге — сыне Лив и Гарди. Словно он, как и Первые, живет вечно и присматривает за нами из миров, вход в которые закрыт для смертных. И будто бы для каждого из нас у него есть миссия, которую он записывает в книгу предсказаний, что хранится у Арендрейта — первого жреца первого племени хищных, ар.
Барт иногда листает эту книгу во сне — в день, когда узнает о каждом из нас. К нему является Гуди — первый сольвейг и вещает о вновь найденном ребенке с помощью книги.
По воскресеньям мы с Бартом заходили глубоко в лес — в чащу, и он тренировал меня. Заставлял собирать кен в ладонях и выплескивать его так, чтобы ни капли не потерять. Чтобы все, что выходит из жилы, достигало цели. В другие дни я тренировалась одна или с Дэном, который часто нас навещал.
Ежедневные тренировки оказались не напрасными — от решения ударить до самого действа проходило несколько секунд, а не минут, как раньше. Била я метко — четко попадала в дерево с расстояния нескольких метров. И каждый удар не опустошал меня настолько, как раньше.
Рядом с сольвейгами я стала сильнее — не только морально, но и физически.
А однажды ночью меня разбудил Дэн, приставил указательный палец к губам, призывая на будить Люсию, и указал на выход.
— Что случилось? — спросила я, вылезая из палатки и натягивая куртку.
На небе яркими бусинами горели звезды. Вершины елок треугольными тенями украшали полотно цвета индиго. Вокруг звенела тишина — вливалась в уши, наполняла мозг и расслабляла.
— Идем, цивилизация ждет, — туманно ответил Дэн и взял меня за руку. — Пора познакомить тебя с парочкой ясновидцев.
Такие перемещения всегда молниеносны, но благодаря Мирославу, я немного привыкла к ним.
— Где мы? — по привычке шепотом спросила я и осмотрелась.
Мы стояли на тротуаре у небольшого одноэтажного домика среди других таких же. Проселочная дорога сворачивала влево и исчезала за поворотом, освещаемая ярким светом фонарей. Снега не было, асфальт был сухим, а тротуар засыпали пожухлые от холода листья.
— Мышецкое, — махнул головой Дэн, приказывая следовать за ним. Открыл ярко-синюю, не так давно покрашенную калитку, ведущую во двор. — Подмосковье.
Калитка нервно скрипнула, возмущаясь. Словно не хотела его пускать. В соседнем дворе истошно залаяла собака. Дэн обернулся почти у порога.
— Ну, ты идешь?
От дома веяло неприятностями. Даже не так. Все внутри меня протестовало, противилось тому, чтобы я вошла. Сам дом виделся опасным. Но ведь со мной Дэн. Барт доверяет ему, а я доверяю Барту.
Я нерешительно вошла и аккуратно прикрыла калитку.
Краска на двери облущилась и выгорела. Железные перила покорежились ржавчиной. Казалось, тронь — и рассыплются. Дэн постучал три раза — каким-то особым стуком. Один длинный, два коротких. Азбука Морзе? Условный сигнал?
На небольшой веранде зажегся свет, а через секунду нам открыла женщина лет пятидесяти. Недобро зыркнула на Дэна, подозрительно покосилась на меня и буркнула:
— Деньги вперед.
Дэн нырнул во внутренний карман куртки и вытащил стодолларовую бумажку. Женщина еще раз посмотрела на меня — теперь уже оценивающе — взяла купюру и кивнула.
— Входите.
В доме было грязно. Разуться нас не просили, да и я бы побрезговала. Даже живя столько с сольвейгами, к чистоте относилась трепетно, а тут она была явно не в почете: затоптанный грязью пол, гора немытой посуды в алюминиевом тазу на табуретке, окурки на полу.
Его я увидела сразу. Щупленький, бледный, с лихорадочным блеском в глазах и спутанными волосами. Их, наверное, не мыли вечность. На вид подросток лет семнадцати. Тонкие черты лица, вытянутые в черту губы, длинный нос. И, тем не менее, он был невероятно притягателен. Ладони зудели — так хотелось коснуться.
Женщина постояла немного, глядя то на подростка, то на меня, а потом медленно пошла к выходу.
Она была человеком и понимала, что делает.
Мне стало противно. До одури жаль его — того, кто смотрел на меня со смесью страха и вожделения. Совсем еще мальчик, которого только что продали для эксперимента. Странно, но жажда утихла, сменилась жалостью, и я шагнула к нему.
— Не так быстро. — Дэн удержал меня за руку, встал между мной и мальчиком и покачал головой: — Мы же не хотим, чтобы он пострадал.
— Кто он? — спросила я, не отводя взгляда от темно-карих, блестящих, как у вороны, глаз.
— Меня зовут Егор, — сказал мальчик сиплым голосом. — Я умираю.
— У Егора рак. Лейкемия. Последняя стадия, — пояснил Дэн. — Его отправили домой умирать.
— И ничего нельзя сделать?
— Я не лекарь. Ты тоже. Ясновидцы болеют так же часто, как люди.
— Зачем мы здесь?
— Ты должна научиться контролировать себя, Полина.
— Привел меня к умирающему мальчику, заплатил деньги мамаше… не пойми куда она их потратит! Мы что же, платим им за кен? Ты в своем уме вообще?!
— Он доброволец. Ему нечего терять. Лучше найти того, у кого семья? Чтобы кто-то из его родных взбеленился, и родился новый охотник? Очнись, жизнь жестока. Он, — Дэн указал рукой на Егора, — знает, на что идет. Ему нужен морфий. Мать у него не особо чистоплотна, но сына любит. Понимает, кто он. Понимает, что скоро его не станет. И пытается, как может, облегчить ему участь.
