Веридор. Одержимый принц (СИ) - Литвинова Ирина А. (книги онлайн полностью .TXT) 📗
И несутся мне вслед проклятья -
Ведьм сжигают на костре!…
— Прав ты, племяш, — неожиданно, словно гром посередь ясного неба, грянул голос Его Светлости сиятельного лорда Джанговира, хотя для этих вод он всегда был и останется Ветром Смерти. — Это за мной.
— Что ты говоришь, дядя?! — вмиг отмер Гвейн, а кронгерцог вместо ответа продолжил песню:
Так вырви мой крик, выколи взгляд,
Светел твой лик, и пойдет все на лад,
Солнечный блик холощеват,
Вырви мой крик, выколи взгляд…
А глас сирены вторил ему, волнуя в незримой дали морские воды, словно поднимая коней на дыбы:
Солнца диск в крови -
Может, мне напиться?
Имя мне не назови,
Не то в страшном сне приснится…
Тоже мне, нашли овечку,
Что тихонечкой была,
Ту, что в теле человека
Душу монстра обрела.
Встанем в кровь мы по колени,
Я найду слова острей,
Что свобода — преступленье!
Ведьм сжигают на костре!…
Так вырви мой крик, выколи взгляд,
Как ярок миг — солнца закат!…
К сердцу приник пламени яд,
Вырви мой крик, выколи взгляд…
— Дядя! — зло дернул головой Гвейн, прогоняя прочь оцепенение. — Дядя, крикни своей знакомой, чтоб уводила своих подружек, а если откажутся, нам валить надо…
— Вам, — словно смертный приговор прозвучал ответ Джанго. — Вам надо валить и прямо сейчас.
— Но…
— Прости, Гвейн, — вот и все объяснения, которых дождался чернокнижник, перед тем как получить удар по затылку. Не магический, простой. Веслом.
— Ты чего, дядь! — опасливо покосился на единственного оставшегося в сознании родственника.
— Надеюсь, мне не грозит воспаление непривычного для тебя благородства, — язвительно оборвал его кронгерцог, передавая ему весло и зарываясь руками под скамейку.
Лихой ожидал, что Джанго вытащит что-то полезное: саблю, арбалет или хотя бы бутылку рома, чтобы умирать хотя бы не трезвыми. Но Ветер Смерти достал… лютню! А в следующий миг до Лихого дошло…
— Дядя! — полетел его крик в спину кронгерцогу, ловко перескочившему из шлюпки на ближайший риф и прихватившему с собой музыкальный инструмент.
Вопль не возымел никакого действия, и Веер Смерти меланхолично заявил, словно рассуждал не о своей приближающейся смерти, а о вчерашнем дожде.
— Будем считать, что сегодня благородство — это мой крест. В конце концов, так даже лучше, и голову ломать не придется, как откосить от последнего испытания отбора или как бы обмануть Персиваля, сражаясь не в полную силу. К тому же она пришла за мной и, получив мужа, возможно, не будет гнаться за вами.
— Та ведьма?! — атаман молнией метнулся к носу шлюпки, чуть было не опрокинув её, и изловчился схватиться за выступ скалы, на которой в свете луны возвышалась дядина фигура. Риф оказался изрезан временем и отточен волнами, с острыми краями, до крови царапающими ладони, но отпускать Лихой не собирался.
— Ты все слышал, — сразу догадался Джанго, присаживаясь на корточки и вглядываясь в лицо племянника. — Что ж, пусть будет так. Послушай меня, Лихой: отпусти скалу и греби что есть силы как можно дальше. Я знаю, ты устал, мой мальчик, но сейчас твоя жизнь и жизнь твоего брата в твоих руках.
— Дядя, ты не должен…!
— Должен. Должен, потому что это ваш единственный шанс спастись. А погибнуть посреди бушующего моря в объятиях дюжины прекрасных дев — это ли не лучшая смерть для легендарного корсара? Все мы смертны, Лихой, и я рад, что моя смерть не будет бестолковой, а подарит вам с Гвейном жизни. И еще… я хотел бы последний раз посмотреть в глаза Линн и убедиться, что она не держит на меня зла. Поэтому отпусти, и плывите! Вызволите Содэ и Нелли, я верю, у вас получится. Ну, пошел! — с этими словами кронгерцог с силой пнул подальше от себя борт лодки, и руки Лихого соскочили.
Атаман не мог дотянуться до рифа, да и бесполезно это было: Джанго все уже решил.
— Не говорите никому, что я уснул навечно под боком у сирены. Содэ пускай думает, что я её бросил, и мне назло будет счастлива с другим. И Кандор пусть верит, что я опять взялся где-то в море куралесить. Он же, малой, горевать будет. Ни к чему это. Берегите Конду, мессиру Девиуру привет! — бросил лорд Джанговир свою последнюю волю вдогонку удаляющейся шлюпке.
Подрагивающими руками Лихой взялся за весла, судорожно сжал сырое дерево и принялся грести, не отрывая глаз от дяди. Время от времени его образ размывался перед глазами, а потом что-то горячее и соленое катилось вниз по щекам. Неужели слезы? Да быть не может! Да его слезы были более редки, чем русалочьи! И тем не менее это были они. Прославленный атаман западных разбойников тихо плакал, а дивный глас пока невидимой вместе с подругами во мраке ночи одной сирены, такой же прекрасный, как был при жизни, раздавался все ближе:
Темным светом солнце встало,
Краем гиблого толка,
Значит, время нам настало,
Глянь же как оно жестоко!
Небо в лезвиях лучей,
Что зарезали зарю,
И под косами мечей
Нас погонят к алтарю.
Там, где сожжены мосты,
Где на утренней заре,
В свете меркнущей звезды
Ведьм сжигают на костре!…
Так вырви мой крик, выколи взгляд,
С чрева земли не вернешься назад!
Воронов рык, кладбищный смрад,
Вырви мой крик…
— … Выколи взгляд… — продолжил вслед за ней Лихой, готовый все отдать, лишь бы не видеть последних минут дяди, и не способный оторвать от него взгляд.
Если бы атаман был бардом, он бы спел потом балладу о том, как неотразимый Ветер Смерти, не дрогнув даже пред лицом надвигающихся сирен, стоял, расправив внушительные плечи и гордо вздернув голову. Вокруг него начинало бесноваться море, волны то и дело окатывали пеной риф под его ногами, а потом и его самого, а он стоял, как ни в чем не бывало, словно не ютился на обломке скалы посреди необузданной стихии, а на королевском приеме в Веридоре обозревал разодетых в пух и прах придворных дам и благородных девиц на выданье, а вовсе не десяток морских умертвий. И даже шум закручивающегося вокруг шторма не заглушил голоса лютни, по струнам которой прошлись умелые пальцы, и слов песни, которую много лет назад впервые услышала Туманная Бестия, проплывающая на "Нечестивце" мимо отчаянного смельчака, приманивающего сирен.
Он — завсегдатай кабаков,
Король дворцов, морей и улиц,
Принц, висельник, игрок, безумец,
С которым говорить легко.
Не ведать всем мужьям покой,
Покуда бывший принц упрямый
Встречает утро с этой дамой,
А ночевать идёт к другой.
Девиз Их Светлости простой:
Вот жизни главная задача -
Лови за хвост свою удачу,
Коль повернётся та спиной.
А он удачлив, видит Бог!
С моста он не свалился ночью,
Не утонул в канаве сточной,
От жажды у ручья не сдох!
Он был счастливей всех на свете,
Но Боги объяснили без прикрас:
За жизнь никто гроша не даст,
А души отпевает ветер.
Вокруг рифа начали всплывать женские головки. Сирены, позабыв об удирающей добыче, смотрели только на необыкновенного менестреля, который играл и пел специально для них! А ведь обычно их жертвы радовали их только матом, проклятьями и предсмертными хрипами. А тут человек поет, старается, чтобы их, раскрасавиц, развлечь, так что к концу последнего куплета все девы моря были покорены Ветром Смерти, недалеко уйдя от женщин суши. А певец, хоть и услаждал слух всех сирен, смотрел лишь на одну. Её глаза цвета северного неба по-прежнему смотрели восхищенно и чуть недоверчиво. В них не было ненависти, Джанго видел это. И с облегчением прошептал:
— Я знал, что ты не упокоишься в земле. Твой дом — море и, знаешь, хоть и говорят, что сирены не ведают покоя, я уверен, что здесь ты счастлива. А если захочешь забрать меня с собой… что ж, ты имеешь на это право. Жена моя.
Прекрасная сирена ступила босой изящной ножкой на испещренный острыми гранями риф прямо напротив менестреля. Джанго знал, что умертвия не чувствуют боли, так что царапины им не страшны, но все равно подхватил её на руки и, не боясь, прижал к груди. Она улыбнулась, совсем как в тот день, когда море соединило их. Совсем как сейчас.
