Отражение в мутной воде - Арсеньева Елена (бесплатные версии книг txt) 📗
Часть первая
ТИНА
Тина вышла из палаты и сразу ощутила особую тишину, воцарившуюся в коридорчике. Три женщины, притулившиеся у окна, умолкли, жадно уставясь на нее.
Она поджала губы, осторожно притворила за собой дверь и неторопливо двинулась вперед. До кабинета главврача пятнадцать шагов. Подумаешь, большое дело!
Женщины глядели в упор, не сводя глаз. Да… это вам не деревенская улица. Там, бывает, услышишь вслед скрипучее:
– При-сти-тут-ка!.. – оглянешься, а и нет никого, только древняя бабуля в ватнике скорчилась на сваленных у забора бревнах. Дремлет бабуля, не говорила она ничего, да и слов-то таких не знает!
А тут – ишь, какие смелые бабенки! Словно бы и не деревенские. Впрочем, они еще молодые, они ездят в город, смотрят телевизор, читают газеты, которые годом-родом доползают до Тамбовки… они ведут себя, так сказать, цивилизованно. Нынче приличия требуют лепить правду-матку прямо в фейс. А чего там? Получи, фашист, гранату! Вроде бы именно от той полненькой, невысокой продавщицы бывшего сельпо, а по-нынешнему – мини-супермаркета «Чайка», услышала вчера Тина очередную версию своей нелегкой биографии. Оказывается, она «пришила» кого-то в городе, да и отсиживается теперь в глуши, а этот теленок Михал Михалыч повязан какой-то постыдной тайной из своего прошлого, вот и принужден расплачиваться с шантажисткой, давая ей приют. Но вот ежели Каримыч, участковый, все-таки когда-нибудь проспится и заглянет в деревню, надо ему непременно стукнуть про эту подозрительную бабенку, покуда она и тут не натворила каких-нибудь паскудных дел.
Серьезная угроза – про Каримыча-то. Михаил, конечно, отмахнется, а ведь угроза нешуточная…
Так. Тина уже отдалилась от женщин не меньше чем на пять шагов. Самое время им начинать. Приготовились… залп!
– Дура Лидка. Ох, дура горькая! Дождется, что мужика уведут. Давно приложила бы эту оторву обухом – всего-то и делов.
Продолжения Тина дожидаться не стала: вошла в кабинет и, только притворяя дверь, почувствовала, как дрожат у нее руки.
Но заставила себя улыбнуться – и Михаил тоже повеселел.
– Ну, что новенького сегодня?
– Да так, семечки, – сказала Тина со всей возможной беспечностью. – Удивляются, почему твоя жена меня по башке топором не стукнет и не решит все проблемы одним махом.
– Одним махом семерых побивахом, – кивнул Михаил. – Ничего, Лидушки ты не опасайся, она тебе худого не сделает.
– Слушай, а правда, неужели она не выясняет с тобой отношения? – спросила Тина с внезапно проснувшимся любопытством. – Не спрашивает, кто я, откуда взялась, почему ты со мной носишься, как…
– Как дурень с писаной торбой, – продолжил Михаил. – Она знает, кто ты. Официальная же версия – будто ты жена моего старого друга, которому я многим обязан. Он погиб, но мой долг… и так далее.
– Слушай, Миха, ты научился врать! – изумилась Тина. – До чего дошел прогресс… А я, значит, горькая вдовица, ну-ну. Только, боюсь, все откуда-то всё знают. И даже больше, чем всё. Бабенки грозились настучать какому-то Каримычу…
– Каримычу?! – фыркнул Михаил. – Ну, это беда невеликая. Каримыча ты не бойся, с Каримычем проблем не будет. Он у меня вот где сидит!
Михаил со значительным видом вскинул сухой, смуглый кулак, сделал зверское лицо, но не выдержал грозной роли и рассмеялся:
– Каримыч не пикнет, если его попросит об этом Коляня. А Коляня – мой шурин, Лидочкин брат. Он рыбинспектор. Каримычу ведь неохота себе путину портить. Вот-вот горбуша пойдет, потом кета… Мы тут живем тем, что Амур даст. А он дает только рыбу да икру. Это наша единственная валюта. Не столь твердая, как бакс, но уж не хуже деревянного. А Каримычу осенью свадьбу дочке играть, он ей квартиру хочет в Комсомольске купить… Нет, Каримыч слова не скажет, я тебя уверяю.
Тина слушала его, широко открыв глаза.
– Нет, Миха, ты ужасно изменился все-таки! Я даже представить не могла…
– Все изменилось, – ответил он хмуро. – Думаешь, ты прежняя? Ого! Да если бы тебе кто-то два года назад сказал, что ты ко мне за помощью кинешься, ты бы того человека просто изничтожила, разве нет?
– Наверное, – смиренно кивнула Тина.
Да… Михаил изменился в главном: теперь он свободен от нее! Больше не подбирает слов, боясь ее обидеть или хотя бы слегка раздражить, не впадает в уныние от немилостивого движения бровей. Если вспомнить, хорошенькой же стервозой была Тина раньше! Но это все потому, что она чувствовала себя до крайности несчастной рядом с этим человеком. А значит, несчастными становились и все вокруг, в первую очередь – ее мягкий, ласковый, безответный муж…
– Ну ладно, я уж лучше пойду, – повернулась к двери. – А то они там небось хронометрируют: успели мы с тобой быстренько потрахаться или нет.
– Здесь говорят – сношаться, – криво усмехнулся Михаил, опуская глаза.
– Да пожалуйста, мне-то какая разница, – дернула плечом Тина, которую от одного только предположения обуяла тоска. – Сколько я тут у тебя? Минут пять? Ну, дурное дело нехитрое. Лучше пойду. Данилушкина жена так и не появилась?
– Нет, – хмуро мотнул головой Михаил. – Соседка сказала, она еще затемно на вырубки подалась. По землянику небось. Это уж до вечера, никак не меньше. Придется Данилушке пока у нас полежать.
– До чего же мне его жалко! – беспомощно призналась Тина. – Я к нему все же привязалась… Он все говорил, говорил, а меня ни о чем не спрашивал. С ним спокойно было. Предлагал мне на постой к ним идти. Я даже почти решилась, а тут вдруг…
– Да, глупо все. Затянули мы с этой операцией, – с досадой сказал Михаил. – Наших, деревенских, в больницу летом калачом не заманишь. Вот он и дотянул… Чертов тромб! Я ведь говорил – сорвется тромб, Данилушка, чихнуть не успеешь, как помрешь. Вот и… Хорошо еще, на улице не жарко. Куда вы его поставили? Возле процедурной, на каталке?
– Куда же еще? Там, правда, сквозняк, да теперь ему уже как-то все равно, бедолаге. Ну, я правда пошла. Завтрак кончился, надо таблетки разнести.
– Вперед, – согласился Михаил. – А я пойду погляжу, как там Серегина буйная головушка.
Михаил встал, шагнул к двери, чтобы открыть ее и пропустить Тину вперед, но замешкался в узком пространстве между столом и стеной. А поскольку Тина тоже замялась, набираясь храбрости перед тем, как опять выйти под перекрестный огонь взглядов и досужих намеков, они на какой-то миг почти прижались друг к другу.
И в этот самый миг открылась дверь.
Михаил отпрянул так резко, что завалился на свой стол, неловким движением обрушив стопу книг. Тина в ужасе оглянулась – и ее словно кипятком обдало. Ведь на пороге стояла Клавдия Гавриловна, сестра-хозяйка. Язва из язв, первейшая сплетница, ненавидевшая Тину с той минуты, когда Михаил привел ее в больницу, отдав ей место, которое Клавдия Гавриловна заботливо грела для своей родной племянницы, заканчивавшей в Комсомольске медучилище. С тех пор Клавдия не упускала случая намекнуть главврачу на глупость, нерадивость и близорукость «блатной» медсестры. Тина подозревала также, что новые и новые варианты ее многотрудной жизни расходятся по деревне, как круги по воде, после очередного измышления сестры-хозяйки, которая, на правах старожила в пятом поколении, пользовалась полным доверием тамбовцев. И надо же, чтобы именно она…
На Клавдию Гавриловну увиденное, чудилось, произвело воистину ошеломляющее впечатление. Она застыла на пороге, бледная впрозелень, приоткрыв рот и беззвучно шевеля губами. Глаза – совершенно белые, бессмысленные. Изо рта исторгся хриплый сип – и вдруг Клавдия Гавриловна, привалившись к косяку, начала сползать по нему, закатывая глаза.
– У нее обморок! – вскрикнул Михаил, легко перепрыгивая через стол и успевая подхватить сестру-хозяйку прежде, чем она вывалилась через порог. Уловив краем глаза какое-то движение в коридоре, он вскинул голову… и замер, резко бледнея, делая странное движение рукой, словно отмахиваясь от чего-то невыразимо страшного.
