Трактир «Ямайка» - дю Морье Дафна (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗
Мэри повернулась к болотам спиной и перешла через ручей. Стараясь держаться высокого места, она шла между холмов вдоль извилистого рукава ручья. Сквозь облака пробивались лучи солнца. Они высвечивали зеркала болот, которые остались уже позади. Одинокий кроншнеп задумчиво стоял у ручья, словно любуясь своим отражением. Вдруг с молниеносной быстротой он метнулся в камыши, захлюпал лапками по жидкой грязи, потом, склонив головку набок и подобрав лапки, с печальным криком поднялся в воздух и полетел к югу.
Видно, птицу что-то вспугнуло. Вскоре Мэри поняла, в чем дело. По склону холма проскакали вниз несколько лошадей. Они спешили прямо к ручью, на водопой. Животные сгрудились у воды, звонко стуча копытами о камни, размахивая хвостами.
Чуть поодаль, слева, она заметила ворота. Их створки были широко распахнуты и подперты камнями. Лошади, должно быть, примчались оттуда. От ворот шла узкая, разбитая, размытая дождями колея. Прислонясь к воротам, Мэри продолжала наблюдать за лошадьми. Краешком глаза она вдруг заметила человека, который с ведрами в руках шел по колее. Она собралась было двинуться дальше по склону холма, как вдруг человек замахал ведром и что-то прокричал ей.
Это был Джем Мерлин. Времени убежать не оставалось, и Мэри остановилась и подождала, пока он подойдет к ней. На нем была рубаха, которая, похоже, ни разу не стиралась, и заляпанные грязью, навозом, с прилипшим конским волосом, бриджи. На нем не было ни шапки, ни куртки. Лицо Джема покрывала густая щетина. Он смеялся, сверкая зубами, и был очень похож на своего брата, только двадцатью годами моложе.
– Значит, ты отыскала-таки дорогу ко мне, – сказал он. – Не ждал я тебя так скоро, а то испек бы к твоему приходу свежего хлеба. Три дня не мылся и жил на одной картошке. Подержи-ка ведро.
И, не дожидаясь ответа, сунул ей ведро, спустился к воде, где резвились лошади.
– Ну ты, здоровый черный дьявол! – прикрикнул он. – Назад, нечего мутить воду. Пошел отсюда!
Он огрел ведром по крупу вороного коня, и весь табун стремглав выскочил за ним из ручья и дал ходу.
– Сам виноват, не закрыл ворота, – объяснил он Мэри. – Дай-ка второе ведро – на той стороне вода почище.
Взяв ведро, он зачерпнул воды и, оглянувшись, широко улыбнулся.
– А что бы ты стала делать, если б не застала меня дома? – спросил он, утирая лицо рукавом.
Мэри не могла сдержать улыбки.
– Я вовсе не знала, что ты здесь живешь, – ответила она, – и, уж конечно, не проделала бы весь этот путь только ради тебя. Знала бы – свернула бы в другую сторону.
– Не верю, – заявил он. – Ты и погулять-то пошла в надежде встретить меня, нечего притворяться. И подоспела ты в самый раз – сготовишь мне обед.
У меня есть кусок баранины.
Он повел ее по грязной тропинке к дому. За поворотом показался маленький серый домик, прилепившийся к склону холма. Позади находились сколоченные из грубых досок надворные постройки, а за ними виднелось картофельное поле. Из низкой трубы тонкой струйкой вился дым.
– Очаг уже растоплен, и этот кусочек мяса быстро сварится. Стряпатьто ты, надеюсь, умеешь? – спросил он.
Мэри смерила Джема взглядом.
– Ты всегда так используешь людей? – сказала она.
– Такая возможность подворачивается нечасто, – ответил он. – Раз уж ты здесь, то можешь и пособить. С тех пор как умерла матушка, я стряпаю себе сам, ни одной женщины тут еще не было. Да заходи же.
Вслед за ним она вошла в дом, пригнув, как и он, голову под низкой притолокой.
Комната была маленькой и квадратной, вполовину меньше кухни в "Ямайке".
В углу находился большой открытый очаг. На грязном полу валялись картофельные очистки, капустные кочерыжки, хлебные крошки. Все разбросано, навалено как попало, покрыто пеплом от сгоревшего торфа. Мэри растерянно озиралась.
– Ты что, никогда здесь не прибираешь? – спросила она. – Превратил кухню в свинарник. Как не стыдно! Оставь мне ведро и поищи метлу. В такой грязи я есть не стану.
Не теряя времени, она взялась за работу. Все в ней, привыкшей к чистоте, восставало против этой грязи и беспорядка. Через полчаса на кухне было прибрано, пол сиял чистотой, мусор вынесен. Найдя в чулане глиняную посуду и рваную скатерть, Мэри принялась накрывать на стол. На огне стояла кастрюля с бараниной, картошкой и репой. Аппетитный запах распространился по дому, и в дверях появился Джем, потягивая носом, как голодный пес.
– Придется, видно, нанять кухарку, – заявил он. – Может, оставишь свою тетю и переберешься ко мне хозяйничать?
– Придется много платить, денег не хватит, – отвечала Мэри.
– До чего же скаредный народ эти женщины! – сказал он, усаживаясь за стол. – Денег они не тратят, а что с ними делают – ума не приложу. Моя матушка была такой же. Всегда упрятывала монеты в старый чулок, только я их и видел. Ладно, поторапливайся с обедом, живот от голода подвело.
– А ты нетерпелив, – заметила Мэри. – Ни слова благодарности за мои труды. Не хватай же руками, горячо.
Она поставила перед ним дымящееся блюдо с бараниной. Джем аж причмокнул.
– Видать, кое-чему тебя там, дома, научили, – заявил он. – Я всегда говорил, что женщинам от природы дано умение делать две вещи, одна из них – стряпня. Принеси-ка кувшин с водой, он во дворе.
Мэри уже налила в кружку воды и молча придвинула к нему.
– Мы все родились здесь, в комнате наверху, – кивнул он головой на потолок. – Когда я еще цеплялся за материнскую юбку, Джосс и Мэт были уже здоровенными парнями. Отца приходилось видеть нечасто, но когда он бывал дома, тут уж держись. Как-то раз он бросил в мать ножом и рассек ей бровь. У нее по лицу лилась кровь. Я перепугался, убежал и спрятался в углу за очагом. Мать ничего не сказала, только промыла глаз водой и стала подавать отцу ужин. Она была смелой женщиной, надо отдать ей должное. Хотя говорила она с нами мало и не очень-то сытно кормила. Меня считали ее любимчиком, поскольку я был младшим, и братья частенько колотили меня за ее спиной. Но они и между собой не очень ладили, дружбы в нашей семье вообще не было. Я видел, как Джосс избивал Мэта так, что тот уже на ногах не мог держаться.
Мэт был каким-то чудным – тихоня, вроде матери. Он потонул там, на болотах.
Кричи не кричи, здесь тебя никто не услышит, разве что птицы да лошади.
Однажды я сам так чуть не пропал.
– А давно твоей матушки не стало? – спросила Мэри.
– На Рождество семь лет будет, – ответил он, уплетая баранину. – Отца повесили, Мэт утонул, Джосс взял да уехал в Америку, а я рос без присмотра, как звереныш. Мать сделалась совсем уж набожной, молилась часами, взывая к Господу. Не смог я этого вынести и смылся отсюда. Какое-то время мотался на шхуне из Падстоу, но морская жизнь не по мне. Вернулся домой; мать была уже худой, как скелет. "Ты должна больше есть", – говорил я ей, но она не слушалась. Я снова уехал, поболтался немного в Плимуте, делал за пару шиллингов, что придется. Вернулся сюда как-то к рождественским праздникам, прямо к обеду, но нашел дом брошенным и закрытым. Чуть не спятил от голода, ведь целые сутки не ел. Пошел в Норт-Хилл и там узнал, что мать померла три недели назад и ее похоронили. А я тащился из самого Плимута. Вот тебе и весь рождественский обед. Там в шкафу позади тебя есть кусок сыру.
Могу дать тебе половину. В нем, правда, завелись черви, но вреда от них не будет.
Мэри покачала головой и предоставила ему самому лезть за сыром.
– Что это ты? – удивился он. – У тебя вид, как у захворавшей телки.
Неужто бараниной объелась?
Мэри смотрела, как он, сев на место, положил кусок высохшего сыра на черствый хлеб.
– Скорей бы в Корнуолле не осталось ни одного Мерлина, – сказала она.
– Вы хуже чумы. Вы с братом с рождения дурные. Ты никогда не задумывался, что должна была выстрадать твоя мать?
Не донеся руки до рта, Джем взглянул на нее с удивлением.
– Да матушка была вроде ничего, – ответил он. – Она никогда не жаловалась, отдавала нам все силы. Замуж-то она вышла в шестнадцать лет, и страдать ей было некогда. Через год родился Джосс, а потом Мэт. Она лишь ими и занималась. Только они подросли, как родился я. Ведь я последыш. Своим рождением я обязан тому, что отец напился на ярмарке в Лонстоне, продав трех краденых коров. Так-то вот, а то не сидел бы я сейчас перед тобой. Подай-ка мне кувшин.
